На логте уместились длинные пальцы. Теплее, чем вода. Ник удивлённо повёл плечом.

– Зачем?

– Помогу тебе. Мы приехали вместе и должны плавать вместе.

– А без меня тебе разве скучно? – Никита опять для себя отметил, что Костя смотрит на него глазами Дианы – доверчиво азартными.

– Бе-зу-сло-вно, – и говорит он её словами. Тянет за собой на середину водной глади как в эпицентр дискотеки и, крепко схватив за руку, не позволяет убежать.

Никита делал взмах руками, чтобы оттолкнуться по воде торпедой вперёд, но они непослушно падали вниз. Ноги его нелепо бултыхались и путалось дыхание. Да, дела плохи. Как всегда Толмачёв боялся сделать что-то хуже других и выбирал не делать это вовсе, слоняясь по бассеину как неприкаяная душа.

– Я плаваю как утюг. Мы зря тратим время, – вздыхал он, оборачиваясь к надписи «Выход». Неоновая зелёная вывеска не зажигалась без надобности, но перед карими глазами всегда горела сигналом – надо уматывать отсюда, пока не побледнели губы.

Костя опять был близко. Как хищная акула он плавал вокруг, вынуждая на нечто безумное.

– Тебе просто нужна хорошая встряска.

– Какая ещё…

Ник не успел договорить, как Субботин мигом схватил его за руку и после полного вдоха потянул в пучину. На дно. В самый холодный поток воды. Дыхание свернулось в комок и быстро распустилось, когда Костя покрепче сжал руку. Никита закрыл глаза, пробуждая в себе силы плыть на поверхность. Плыть дальше. Без Дианы. Теперь без неё выгребать, хватая ртом воздух как будто выжил в неравной схватке со стихией. Он вдыхал жизнь, чувствуя одновременно приятное, но паническое головокружение. Руку отпустило, она стала легче и глазами Ник искал Костю. Не находил. Его нигде не было. И тогда, набрав воздуха в лёгкие, он со страхом нырял обратно, не зная точно – сможет ли снова выплыть наверх. Слабое тело носило по глубине из стороны в сторону, его окружали чужие тела, но знакомых ног он всё не мог обнаружить. Из страха рождался азарт не всплывать пока не отыщет Костю. Со спины кто-то, наконец, взял Толмачёва за локоть и молниеносно, против воли, вытянул наверх. Мокрые щёки покрылись жаром и губы дрожали от радости. Первый раз Никита улыбался.

– Ну как? Отличные ощущения? – Костя похлопал парнишку по плечу, вращаясь вокруг уже как заботливая мамка-акула.

– Это… Я… Вау, – воскликнул Ник, прижав ладони к лицу. В глаза бьёт яркий свет и кожа, кожа всего тела покрывается мурашками, сердце отдаёт приятным стуком, а во рту нечто похожее на сладкий соус. – Мы вынырнули на другой стороне жизни?

– Неописуемо, согласен?

Хватая ртом воздух, что та золотая рыбка в водоёме, Никита только кивнул. Быстро Костя уплыл вперёд по дорожке и захотелось его догнать. А затем обогнать. Парень установил глазами точку на плече с родинкой, похожей на каплю, и, сделав руки стрелой, поплыл прямо на неё. Тянуться до Кости. Скажите пожалуйста, быть похожим на кого-то – разве стоит того брат твоей девушки? Уже стоит. Толмачёв плыл, думая о том, что догоняет Диану. Её следы. Ищет в другом человеке все те связи, что могли быть похожи на неё. Они же брат и сестра, почти как близнецы похожи. Но Костя был Костей. Быстро он забывал про Никиту и вольным стилем менял дорожки для плавания, искуссно, как на авто, обгоняя людей. Вытирая ладонью лицо парень уплывал прочь. Всё-таки он слишком позади. Не догонит.

Взрослея, Толмачёв был уверен, что будет пропадать потребность нуждаться в тех, кто безразличен к тебе. Враньё это всё. За дверцей в раздевалке он наблюдал и оторваться не мог от зрелища, как по двадцать минут мужчина укладывал свои густые волосы: они переливались золотисто ореховым оттенком, спускаясь слегка волнистыми прядями на лоб. Под нос Костя мурлыкал мелодию, стоя в одних трусах и майке. Научиться бы у него быть простым, как сейчас. И не превратиться в эгоиста как это бывает обычно.

– Толмачёв, – позвал студента Константин Николаевич, закончив со своим прихорашиванием.

«Вообще-то имя моё Никита» – хмуро подумал Ник, не глядя на себя в зеркало. Теперь он с явной неприязнью воспринимал любое своё отражение. То ли зеркала кривые, то ли совесть его врёт. Мучительно он искал как лучше – закатать рукава толстовки или нет. И так, и эдак руки выглядили неприятно.

– Ты чего там всё прячешься за дверцей?

– Да я не в форме. Не хочу на людей жути нагонять, – запинаясь в словах, мигом парень надел бельё, но не успел взять в руки джинсы, как его смущение выставил на середину раздевалки Костя.

– Ну-ка дай, посмотрю. – он надел очки в тоненькой золотистой оправе и, прищурившись, наклонился к Толмачёву, рассматривая его как музейный экспонат со всех сторон. – Где? Не вижу.

Смущённо Ник улыбнулся, закрываясь руками. Второй раз.

– Хорошо, комплимент засчитан.

– Какой ещё комплимент? Это моя честная оценка… Три с плюсом.

Улыбка номер три. Всё же Толмачёв вернулся в убежище шкафчика и как можно быстрее оделся, наблюдая усмешку Константина. Нет, всё таки мама была права – за ним надо следить.

Тяжёлый октябрь, превращающий город в железо и бетон, без разнообразия красок, гордо вышагивал по городу. Можно ли это полюбить? В будний день, кажется, можно. Удивительно, что чем сильнее угроза хандры, тем счастливей ты чувствуешь себя. Строишь иммунитет из радости. Иначе – погиб. Для Никиты было чем-то действительно взрослым теперь ездить на пары с двумя пересадками из исторического центра в современный мир. Смотреть на часы и опасаться опаздать. Стрелки вернулись и опять куда-то спешат.

Перепрыгивая лужи и укрываясь рукавом кожанки, мимо людей под козырёк остановки спешил рыжеволосый юркий парень с маленькими тёмно-синими глазами. Однокурсник Сашка, лишённый всякого стремления получить высшее образование, всё же ходил по понедельникам на пары.

Он бодро похлопал Никиту по плечу, запрыгивая вместе с ним в автобус.

– Dieu!6 ты что, "ерша" уже с утра выпил? – Ник отстранился от друга, учуяв разительно знакомую гремучую сместь.

Парень расплылся в широкой, самодовольной улыбке.

– Это от вчера осталось.

Никита ничего не ответил, устремив взгляд в запотевшее окно. Было непонятно на почве чего они превратились из незнакомых людей в лучших друзей три года назад. Всему виной посвящение на первом курсе, где Саша ещё до всех студентов успел осушить половину бара в клубе и под конец вечера идти уж не мог. А дома его ждала мама и с ней ему на следующий день идти стоять службу в церковь у дома. И все, кто согласился тащить на себе бубнящего парня, были трезвый Никита и Диана на каблуках. С тех пор и повелось – Сашу тащит Толмачёв. На парах, на зачётах, спасает на сессиях от отчисления. Даёт в долг, когда Саша влезает в сомнительные авантюры.

– Ты знаешь, я хотел позвонить или заехать к тебе все эти дни, но не получалось просто, – нелепо подбирая слова оправдывался он, перемещая взгляд то на Никиту, то на девушку в углу автобуса. Ждал. Все две недели Саша терпеливо ждал, когда рубеж страданий будет пройден другом и с ним снова можно будет общаться как раньше. Что такое помощь и сострадание Саша не знал, да и не сильно переживал по этому поводу. Никита всё как всегда поймёт. Он кивает, поддакивает и не сводит глаз с окна. Ищет в уличных каблуках походку любимой Ди. Избавиться от памяти, от чувства невозможно никогда. Смириться, что ушёл человек можно, но пустоту закрыть нечем. На потрёпанной одежде с заплаткой ты всегда будешь знать, что в ней есть изъян. В себе Ник видел, что его заплатка пришита ужасно ненадёжно.

Шумные коридоры университета стали давить на него с недавнего времени. Все перестали быть узнаваемы и добрые, приветливые лица воспринимались как ложка дёгтя. Ненастоящие, фальшивые. Взглядом Ник провожал счастливых однокурсников и замечал, что ничего не изменилось вокруг. В них ничего не изменилось. А он уже другой. Слишком долго думает, прежде чем начать разговор и ждёт ответа, когда не было не сказано ничего.