– Четыре станции ерунда. То, что нужно.

– Одиночество от одиночества не лечит, – в догонку сказал Костя, укрывая от ветра кончик сигареты. Шикнула канадская зажигалка и вспыхнул яркий огонёк. – Оно нас делает только хуже. Мы больше не замечаем никого кроме себя и прошлого. Сидим, перебираем хорошие дни и думаем, скоро будет опять хорошо. Как тогда, раньше. И видишь ли, само собой не случается ничто,– он затянулся поглубже, буквально высасывая из сигареты капельки никотина как мелкое удовольствие, – А самое страшное знаешь в чём?

Никита сделал шаг поближе.

– В чём?

– Эта зараза затягивает, – горький привкус на губах заставил Субботина бросить окурок в сторону.

– Ты про сигареты? Диана не переносила когда ты курил.

– Да нет, я про одиночество. Оно тоже пагубная привычка. Но вот что интересно: от курения избавиться можно, а от одиночества нет.

Он шёл до машины не оборачиваясь на Толмачёва. Если человек уходит – держать не надо. Рано или поздно Костя снова брякнет лишнее, молчаливо Никита для себя уловит неверный смысл и начинай проходить лабиринт общения заново. Теперь-то стало чётко видеться как без Дианы и в Косте что-то значительное оборвалось. Окончательно и безвозвратно.

Мужчина снял авто с сигнализации и не успел открыть водительскую дверь, как за спиной снова услышал свонкий голос.

– On se voit à l'Université?7– навстречу студент протянул свою ладонь для рукопожатия.

Костя быстро обернулся, окинув парня весёлым взглядом, и подмигнул.

– Пёт-этр8.

Он гонял связку этих слов при каждом удобном случае. Универсальный ответ на все вопросы. Загадочный оскал, взгляд бликует мимо глаз и руки филигранно крутят руль по часовой стрелке. В его жизни было словно всё тщательно придуманно, не по-настоящему, но увлекало как и любая красивая картинка. Ник вытянул шею, провожая открытым взглядом номерные знаки авто. Позднеосенний ветер пропускал крупные дождинки на макушку и парень пошёл по грязному тротуару как и обещал, пешком. Сейчас первый раз со дня похорон он сам включил в наушниках музыку. Первый раз с похорон захотел. Нота одна, за ней другоя и цепочка аккордов атаковали слух. Приподняла над землёй, понесла к быстро утекающей завесе облаков. Ритмично заиграла та самая песня из Костиной машины и, не думая о том, куда сворачивать и где переходить дорогу, Ник бодрым шагом отправился дальше. В ноябрь.

– Verbe passif transitif9.

За столиком развесёлых студентов повисла театральная тишина и все устремили свои взгляды на Никиту Толмачёва. Он произнёс всем знакомое, но неуместное заклинание, ощущая необыкновенное волнение внутри себя и держать его в себе уже становилось тесно.

Руки коснулась Лена, заглядывая лучистой улыбкой в лицо милого однокурсника. Бедняжка, нервное расстройство по-прежнему ему не даёт покоя.

– О чём ты? Всё хорошо. Пары закончились, забудь про учёбу.

Парень осмотрелся по сторонам. Всё, что он помнил это коридор второго этажа и кусочек лекции Субботина за дверью. Когда же они так быстро очутились в центре города в небезызвестном кафе «Ещё по кружечке» ? Ах да, сегодня же среда. И это была Никитой придуманая традиция – ходить всем курсом каждую среду в дорогое кафе города отмечать экватор недели.

Парень затушевался, отпив глоток земляничного чая.

– Так что ты там говорил про пассивный глагол? – усмехнулся староста Денис, потягивая мелкими глотками коллу с водкой.

– Звучит красиво, не находишь? – кивнул Ник, высматривая в глазах друзей поддержку. Неделю назад, гуляя после библиотеки по второму этажу учебного корпуса, Толмачёв заметил, что аудитория Константина Николаевича открыта. Шла лекция. Вещалась она для группы с первого курса, но вынуждено это слышал весь этаж. Студент Толмачёв опустил глаза, улыбнувшись уголками губ. Костя, чёрт, из всего сделает феерию шоу. Парень подошёл поближе к двери. По доске тихонько постукивал мел. Казалось бы, первый курс должен шуметь как на сентябрьском митинге, но все сидели молча и старались даже не шелестеть тетрадями. После тишины Константин Николаевич продолжал вещать. Чистый русский он перемешивал с более чистым французским. Толмачёв приоткрыл рот, перестав дышать. Непривычно мягкий голос приземлялся на слух и протекал дальше. Иногда его произношение крутилось на краю сознания сладким фруктовым вкусом, не смея следовать дальше. И странно, необычно, стыдно, но Толмачёв находил в этом увлекательный интерес для себя и, уходя посреди пары на второй этаж, стоял за дверью слушал лекцию Субботина по несколько раз в неделю. А слова все помнил. От изменения форм глагола, до сегодняшнего passif transitif.

– Всё, что связано с французским меня тошнит, – вернул в атмосферу третьего курса Никиту подвыпивший Санька.

– Это пятый у тебя стакан? Уверен, что тошнит от французского? – усмехнулся блондин Ярослав и остальные продолжили упражняться в шутках на тему выпивки. Каждый из них уже даже мог точно, без ошибки, назвать сколько Александр успел влить в себя глотков виски.

С Толмачёва группа товарищей по факультету успела переключиться уже на три разные темы и парень негодующе вздохнул. Любил он их всех за это. Раньше. А теперь видел, что друг о друге они быстро забывали. Без Дианы он казался им ненужным, неинтересным. Неуместным. Как и рядом с Костей. А сорок дней? Почему они не собрались на сорок дней Дианы?

Умерла и умерла, а жить-то дальше надо.

Скучающе Ник вздохнул и принялся разглядывать посетителей кафе. Вон там, за столиком на двоих, совсем рядом показался затылок Субботина. Да, это он, точно похож. Но объект наблюдение оказался не один. Рядом с ним сел высокий парень с вытянутой шеей и модельной внешностью. Они разместились так как обычно сидят влюблённые парочки – поставив стулья вплотную друг к другу. Или не Костя? Ник заёрзал теряясь в догадках.

Сашка проследил траекторию его взгляда насколько это было возможно и скривился.

– А геям что, разрешено посещать те же заведения что нам? – язвительно, но тихо прыснул он.

– Да ладно, брось. Люди же всё-таки, – нерешительно, но с тем же отвращением пожала плечами Марина, стараясь не пялить на незнакомых людей.

– Можем просто пересесть, – бодро дополнила Лена, пытаясь разрядить обстановку.

– Они-то люди? Серьёзно? Ты там где людей увидела? Может ещё скажешь они такие же пацаны как мы? – из Саши продолжал вырываться пьяный голос негодования, пуская неловкость по всему столику.

Ник уже был и не рад, что посмел обозначиться в компании. Прекрасно, хороший вечер. Все в окружении знали, что Саше нельзя много пить; он быстро становился заносчивым и терял равновесие приличного. Как правило, за это его никто не останавливал кроме Толмачёва, дабы не нарваться на неприятности. А лилось из него обыкновенно то, что ранее сидело в голове – праведный гнев на всех, всё и даже на собственную безалаберность.

– Да угомонись ты, Саш. Люди так же как и мы пришли поболтать, поесть. Что в этом такого? – Ник не смотрел в его глаза, а тихим голосом старался успокоить.

Но это не помогало.

– Их поведение, эти взгляды друг на друга, жеманство. Нормальные люди, нет? Это что, два мужика или хрен пойми что? Уродство. Видеть таких не могу, – быстро парень перестал стесняться и говорил уже в полный голос.

– Да ладно, давайте тогда просто пересядем, а? – в конце концов вмешался в разговор Вадим, но тут же быстро притих, когда тяжёлым мычанием его усмерил однокурсник.

– С какого хрена? Думаешь, это как-то всё изменит? – Саша сопел, искал глазами порцию выпивки и, на удивление, умудрялся не запнуться на словах. – Такие уродливые люди никуда не денутся. Какого чёрта они здесь сидят?

Толмачёв ощутил как что-то будто давит на спину. На голову. Выкручивает пальцы рук. Что это? Нетерпимость к чьей-то нетерпимости или очередное разочарование в друге? То как говорил Саша, сколько и что он говорил, выставляя себя абсолютно правым, загоняло в самый угол дивана.