– Что? – недоумевая спросил Саша, слепо листая в своём телефоне долгий список с женскими номерами телефонов – «Оля Леруа», «Настя Пятёрочка», «Лика Зара». Знакомиться в магазинах было лучшим хобби для его души.

– Забыл. Какая у нас сейчас пара? – нахмурив брови рассеяно пробормотал Ник.

– Твоя любимая, – подмигнул Саша и друзья двинулись дальше. Толмачёв и не помнил, что он любил и любил ли вообще. Переживал как всегда, что не готов к лекции и помощи просить у однокурсников было трудно. Отличник потока не вынес потери, надо же.

Из глубины коридора, напоминающего проспект, навстречу шёл Константин Николаевич. Издалека его лёгкие шаги всё так же напоминали Диану. Вот он, да он, должен знать об одиночестве чуть больше чем остальные. Столько же, сколько знал Толмачёв. Преподаватель шёл как единоличный владелец института, гордо подняв подбородок – никуда не спешит, как всегда. Причёска его, успел заметить Никита, зачёсана на новый манер и взгляд обращён только на одного человека. Вот-вот они оба поравняются, он скажет «привет», как ещё не говорил раньше – Ник скажет, что чувствует себя неплохо, но беспокойно (кому-то, всё же, это нужно было уже сказать). Но железный взгляд уплыл и, не замечая третьекурсников, Костя прошёл мимо, почти зацепив плечом неудачливого партнёра по плаванию.

– Ты посмотри какая важная курица, – озвучил мысли друга Санька, обернувшись вслед уходящему, – таких как Костик вообще ничего не может изменить.

Ник хотел обернуться, заметить что его заметили, но университетские стены уже переставали казаться местом для любезностей. Сухие взгляды и учебный процесс – вот всё, что он мог позволить себе.

Университет. Строгие правила. Субординация. И все взгляды на тебе. Для преподавателя Константин был черезмерно солидный. Статусный не по должности. Не имея профессорской степени, закончив магистратуру в Канаде, он приземлился в двести пятой аудитории три года назад. На неостывшее преподавательское место попал, как водится в системе образования, почти случайно. Первый раз ему отказали – слишком неприятно расстался в свой выпускной год с деканом факультета. Через неделю позвонили – на место никого нет, а предмет кому-то вести надо. «Только учти, Субботин, первый прокол и увольнение. Тебя терпеть я не собираюсь», – не успел Костя сдать документы декану, как ему уже выкатили трёхэжтажное предупреждение. И он остался, собирая каждый семестр прокол за проколом. Курсы постарше его никогда не видели с улыбкой на лице и были уверены, что поднять настроение Константину Николаевичу способны только буквы сложенные в слово "неуд" в табеле успеваемости и неявка на экзамен. Курсы помладше шли на его лекции без охотки, в глаза старались не смотреть и если уж смотрели, то после пары не могли пройти мимо его стола не задержавшись:

– Можно вопрос?

– Можно, парлэ франсэ, – отвечал молодой преподаватель и обиженный взгляд студенческий уходил тут же прочь.

В календаре с первого дня он вёл отчёт до окончания своей работы. Провести четыре года лекций и Канада снова откроет ворота для визы. Всё просто и почти невозможно. Четыре года тянутся как столетие, а монотонные лекции уже натёрли язык.

– Константин, в деканат зайдите, Вас там ждут, – стабильно раз в неделю вызывали его на "разговор", но за неимением оригинальных претензий быстро отпускали.

И всё-таки стоял всему немолодому коллективу Субботин поперёк горла. Откуда деньги на дорогие костюмы, машина в его двадцать семь лет. Родители ведь из простых: мама стоматолог, отчим простой пожарный. А Костик стильный. Когда он шёл по коридорам, то чётко знал о чём шушукаются за его спиной: рассуждают, кто сегодня ночью грел его постель и сколько первокурсников после лекций Субботина отчислятся в первую сессию. Он как рудимент мешал этим стенам, а удалить – лень. Нужны основания, факты, грубые нарушения. Не было их, поэтому все знали, что Костика лишь только терпят. За красивые глазки.

В октябрьский вторник он стоял на высокой лестнице и, закатав рукава рубашки, крутил в руках отвёртку, придерживая тяжёлую дверь.

– Константин Николаевич, долго вы там? Пары, между прочим, начнутся через десять минут, – с возмущением вздыхала заместитель декана Мария Григорьевна и, не поднимая головы, следила за тем, как Костик подкручивает петли на старых дверях. Это был тот крайний, совершенно редкий случай, когда его просили о помощи – сделать истинно мужскую работы. В немолодом коллективе он был единственным молодым преподавателем, чьи силы могли пригодиться для перестановки парт, сборки шкафов и починки дверей. А разве он был способен на такие подвиги? Эти ровные, чисты пальцы, без шрамов и порезов, его лёгкая походка на каждый день и стройное тело, всегда новые, чистые костюмы. Как он в них будет гвозди забивать?

Надавив на отвёртку, Костя сжал крепко руками дверь и потуже затянул железные крепления. Вокруг уже собралась изумлённая публика, разглядывая преподавателя как диковинку. Дамы и господа, перед вами редкий экземпляр современной скульптуры – человек интелектуальный, рабочий.

– Двадцать первый век на дворе, а мы обучаем в двадцатом. Двери чиним каждую неделю, на свои же деньги, между прочим, – ворчал Костя, зажав гвоздь между зубами.

– Митинг не устраивайте, а заканчивайте уже побыстрее, – вздыхала профессор, закатив глаза.

Никогда не угадашь с каким восторгом смотрят на тебя: как на статую Апполона или великолепный арт-объект с табличкой «Дерьмо» . Каждый поворот отвёртки поднимает к горлу желание бросить это всё да убежать куда-нибудь. Всегда он так жил – с желанием убегать в неизвестность. Чаще этой неизвестностью был отец и она, сестра его. Что теперь осталось от них? Имена, даты и лица на фотографиях. И Никита. Стоя под самым потолком, Субботин увидел его в начале коридора. Сутулый парнишка быстро шёл в библиотеку и оглядывался по сторонам, внимательно вслушиваясь в разговоры своего друга. Костя спустился на две ступеньки вниз, стряхивая движением двух пальцев пыль с воротника рубашки. Толпа студентов быстро рассеялась, когда он заключил, – «Работа сделана, всё в порядке», и его персона перестала быть интересной. Сражение с ржавыми петлями дверей он выиграл, но проиграл что-то наиболее важное. Никита прошёл мимо и, посмотрев на преподавателя снизу вверх, быстро кивнул, тут же спрятав глаза. Было в кругах старших курсов подозрительно заговаривать с Костиком. Вокруг него ведь столько сплетен. И расчитывать на приветствие было всегда бессмысленно. С этим Субботин давным давно смирился. Но не с сухостью Толмачёва. Мальчик воспитан в самых лучших манерах, готов и перед дворняжкой рассыпаться в реверансе, а теперь он мимо. С негодованием Костя посмотрел ему вслед и ощущая себя всё же экспонатом «Апполон» писал в телефоне сообщение:

«И я рад тебя видеть. В воскресенье бассеин, не забывай».

Всё таки есть что-то вечное в этом мире, что не испортит ни одно десятилетие. Письма, на которые нет ответа. Каждые три часа Константин Николаевич заглядывал в мессенджер, чтобы увидеть под последним сообщением ответ, но ничего, кроме надписи «прочитано» не было. Он так ненавидел, когда в ответ молчат. Это значит безразличие? Всё, парень Никита поиграл в хорошего мальчика и закончилось оно? Но ведь ты же хотел быть хорошим. От первой до последней минуты. Как папа воспитывал: исполнять свою миссию до конца. А что это меняет, если сообщения всё так же молчат?

Воскресным днём, остановив по привычке авто на неположеном месте, Костя смотрел на часы и гадал: выйдет парнишка из арки или нет. Был их третий заплыв в комплекс "Лазурный". Как обязанность. Раньше Диана выдёргивала брата из тоскующих выходных и возвращала на место перед парами в понедельник. Рестораны, кафе, бары, магазины. Она водила его за руку как непослушного ребёнка и без остановки всё что-то говорила и говорила, чаще повторяя то, что уже было. А ему нравилось так жить – отдавать целый день человеку, которому ты нужен. Родная… Без неё в тайном сговоре все друзья и знакомые находили отговорки. Обещали что в следующий раз точно встретятся с Костей, но этого раза не случалось. И пунктуальный, тошнотворно воспитаный Толмачёв стал опаздывать. Единственный, кто мог скрасить скучный осенний день. Может и ждать его больше не стоит?