Потом были похороны Джилли. Отвезли ее в дальний лесок, и закопали с почестями, положив в могилу и заслуженные награды. Поплакали с дочкой, у меня в памяти всплывали эпизоды из прошлой жизни, когда мы были одной командой, одной семьей с Максом и нашей верной помощницей. Дарьяна держала на руках новую Джилли, белого щенка лабрадора, иногда утыкалась носом в мягкую шерстку. Малышка осознала, что такое настоящая жизнь, с ее горестями и радостями.

- Даш… - дергает меня за плечо Нечаев, когда мы усаживаемся в машину, чтобы ехать по домам. – Останься сегодня у нас ночевать? А то вдруг… И Нина Андреевна уехала к подруге в наш город, приболела она.

Ясно, папочка боится, что дочь снова закатит истерику, а мужчины не терпят женских слез, особенно если женщина еще столь мала, что словами или пощечиной ее не вразумишь.

- Хорошо, останусь, не переживай.

Сердце бьется так быстро от волнения. Шаг вперед сделан, еще один.

Весь вечер возимся со щенками, кормим их, наблюдая, как они лезут лапками в миску. Потом купаем их. Вскоре нас зовут на ужин. Максим тоже наблюдает, только не за щенками, а за мной, постоянно ловлю его стальной взгляд на себе, снова хмурится, и это странно, сам же пригласил переночевать.

Когда дочка уже в своей кровати, стилизованной под сказочную карету, я вспоминаю, что Розе не сообщила о ночевке. Да и вещей с собой нет, пижама моя спокойно лежит дома в шкафу. Пишу подруге сообщение, получая в ответ пошлое указание, чем мне надлежит заняться этой ночью, я только фыркаю и посылаю подходящий смайлик в ответ. Не все так легко, Максим пригласил меня в свой дом, но не в свою постель.

Рассказываю дочке одну сказку, потом вторую, а она все уснуть не может, то бежит к огромной корзине, в которой сладко посапывают два белых комочка, то вдруг просит попить, потом ей срочно нужно в ванную, потом голод донял, и мы с ней крадемся в кухню, где под хлопковой салфеткой находим булочки, оставшиеся с ужина.

Я люблю булочки с молоком, не успеваю спросить, с чем любит Дарьяна, она сама уже лезет в холодильник за бутылкой на которой нарисована корова. Млею от осознания, что у дочки мои привычки и пристрастия.

- Так-так, полуночницы, почему до сих пор по дому шастаете?

Нас застали на месте преступления, но мы смеемся, переглядываясь. Даже Макс начинает улыбаться, потом присоединяется к нашему пиршеству, наливая себе чай. Полчаса мы втроем напоминаем счастливую семью, смеемся забавным историям, которые рассказывает Максим, потом вместе убираем со стола и поднимаемся по лестнице на второй этаж.

- Ты иди в свою комнату, устала, наверное, да и душ принять надо. Я дочку сам уложу, - тихо говорит бывший муж, кивая за свое плечо, на его спине висит наша маленькая мартышка, зевает во весь рот.

- Спокойной ночи, тетя Даша, - блестит сонными глазами малышка, я целую ее в румяную щечку и желаю сладких снов. – А ты завтра снова у нас останешься?

- Дарьяш, давай ты не будешь мучить вопросами тетю Дашу, она устала от тебя.

Вот так, снова за меня отвечает. Толкаю дверь в выделенную мне комнату. Душ сейчас самое то, мысли надо привести в порядок. Через полчаса стою у двери Макса, забыла поговорить насчет утра. Мне на смену же, как я доберусь до работы, да и домой надо заскочить. Если на такси, то надо вызывать машину пораньше.

Я топчусь у двери, не решаясь войти. Потом понимаю, что будить мужчину не хочу, тяжелый день был, спит уже, десятый сон видит. Делаю пару шагов к своей комнате и застываю на месте. Громкий протяжный стон доносится из спальни Макса и в груди леденеет от страха. Он будто умирает.

Врач во мне просыпается мгновенно, без сомнений толкаю дверь и влетаю во мрак шикарной спальни, наощупь нахожу выключатель на стене, и уже при свете вижу, как корчится на кровати тело моего бывшего мужа.

- Макс, что случилось? – меня пугает его бледное лицо и расширенные зрачки, глаза вместо серебристых черны, как ночь, от невыносимой боли.

Аппендицит? Отравление? Еще час назад было все нормально. Мысленно ищу свой мобильник, чтобы позвонить на станцию «скорой помощи».

- Там… в тумбочке… - тянет трясущуюся руку, я резко открываю ящик, вижу шприцы и коробку с обезболивающим. – Поставь укол… сдохну сейчас…

Справляюсь быстро, мне это привычно. Сижу рядом на кровати, вытирая марлевой салфеткой испарину со лба Макса, с облегчением отмечая, что ему становится лучше, боль отпускает.

- И часто у тебя такие приступы? Отчего они?

- Часто. Раньше реже были, сейчас почти каждый день.

Он замолкает, но знает меня, ведь не отцеплюсь, пока не узнаю правду.

- Давай сам рассказывай, иначе начну осматривать тебя сама, и я выясню причину, уж поверь, - пугаю Макса, но тот улыбается странно, будто злорадно, а потом резко откидывает тонкое одеяло.

С ужасом наблюдаю за его указательным пальцем, который ведет по длинному змеистому шраму. Представляю, какая огромная рваная рана была на этом месте когда-то, тонкий белый рубец начинается от живота, спускаясь к паху, потом перечеркивает мускулистое бедро.

Я молчу, разглядывая место травмы. Мне ясно, что нарушены мышцы, и наверняка поврежден седалищный нерв, и еще куча мелких травм. Отсюда и хромота. Но как сильно пострадал пах не могу рассмотреть, мешают боксеры.

- Там было все разворочено, - поясняет мужчина, будто читает мои мысли. – Я больше не мужик, Дашка.

Он смотрит с вызовом, а мне жаль Макса до слез. Я видела и не такие страшные шрамы, которые калечили человека. навсегда лишая его обычных земных радостей. Теперь понятно его нежелание впускать меня в свою жизнь. И суррогатное материнство тоже понятно. Максим просто не хотел оставаться один.

- Мне так жаль… - срывается с языка. Но замолкаю, знаю, как Нечаев не любит, когда его жалеют.

- Вот только этого не надо. Мне не нужна твоя жалость. Зато теперь ты понимаешь, что семьи снова у нас не получится. Иди спать, утром отвезу тебя домой, или на работу, куда там тебе нужно.

Смотрю, как повеселевший Макс закутывается в одеяло, скрывая свое увечье, встаю и иду к выходу. Будто мир рухнул. В очередной раз. Но теперь без моей помощи, Нечаев сам выбрал себе такую опасную профессию – спасать людей.

Макс

- Плохо выглядишь, - нечаянно делаю «комплимент» Дарье, которая сидит на моем месте в кухне и торопясь прихлебывает кофе из моей кружки. – Не спала совсем?

Мне не нравится, когда берут мою любимую кружку. Я стал единоличником, у меня стало много вещей, которые только мои. Вот и дочь только моя, я не хочу делиться ею, понимая, что веду себя, как эгоист. Когда жили с Дашкой у нас все было общее, она привыкла к этому, поэтому и взяла посудину, которая приглянулась ей больше, чем другие. Она хмурится и смотрит на запястье, где болтаются золотые часики, подаренные мной на три года нашего брака. Надо же, носит до сих пор.

- Не торопись, я отвезу…

- Не надо, я уже вызвала такси. А ты прекрасно выглядишь, хорошо выспался? – щурит глаз бывшая, взмахивая рукой, это значит, что она дуется на меня, но скрывает.

- Ну зачем ты? Я же сказал, что отвезу. Вот упрямая!

- Не упрямей тебя. Ты когда в последний раз был у врача?

- Позавчера.

- Я не про того врача, который без конца выписывает тебе обезболивающие. А про настоящего врача, который обследует и поможет по-настоящему. Я так думаю, что никогда, после операции. Ладно, мне пора, но потом поговорим серьезно. Завтра можешь подъехать с утра?

- Даш, не надо мне этих разговоров. Я не пойду к врачам, они мне не помогли тогда.

- Тогда не помогли, - она моет кружку и отдает ее мне, - а сейчас могут помочь. Твоя? Извини, я не знала. И знаешь, что, Нечаев, органы твои на месте, как врач, заметила, что «там» не пустое место, не все так страшно, как ты хотел мне показать. Отпугнуть хочешь? Я все помню, Макс, и ничего не изменилось, я всегда тебя любила и буду любить, как бы ты не старался меня оттолкнуть.