На пути через Южные штаты порой казалось, что за время, прошедшее с Гражданской войны между Севером и Югом, здесь ничего не изменилось, и создавалось ощущение, что в сердцах и умах некоторых людей ее битвы еще не отгремели… Или на участке маршрута вдоль берега Миссисипи, когда возникало чувство, будто ты Том Сойер или Гек Финн… Или когда мы сидели в уютной комнате в гостинице в Новом Орлеане, жадно поглощая деликатесы кайенской кухни — жареных креветок и лангустов, грудой возвышавшихся на столе… Или когда мы ловили рыбу с моста во флоридском заповеднике Эверглейдс и на крючок попался сарган, а Ли повис над водой, держась за руку Дона, пытаясь подцепить рыбу ведерком, потому что у нас не было сачка… После третьей попытки он почти что ее подцепил, но дальнейшие попытки были чреваты риском свалиться в реку. И тут Ли осенило. «Крокодилы, — подумал он. — Ведь тут могут быть крокодилы!» Пальцы его разжались, а моя рыба вместе с ведром плюхнулась вниз и скрылась под водой…

Волна невыразимо теплого чувства охватила меня во время незапланированной остановки в Сент-Джеймс-Пэрише, штат Луизиана, и встречи со служащими компании «Фрипорт кемикл», когда все они выбежали на улицу, приветствуя нас, и каждый тут же лез в карман, чтобы дать нам немного денег.

Оказывается, один из них прочитал где-то о нашем турне, рассказал об этом остальным, и они вышли на дорогу, чтобы мы остановились. И вот я сидел там, а на коленях у меня целый ворох банкнот — почти 400 долларов, — а вокруг все снуют, поздравляют, подбадривают. Это был первый и единственный стихийный митинг по сбору средств на всем нашем пути через Соединенные Штаты. «Может быть, только первый, — подумал тогда я. — Может быть, это только начало…»

Или велосипедисты, которые встретились нам в местечке под названием Каменная Хижина в Калифорнии — одна заправочная колонка, одна хижина (причем не каменная), а вокруг целые мили пустыни. Это были крепкого вида парни, а с ними девушка. Не вынимая сигареты из уголка рта, она сфотографировала нас, добавив при этом: «Порядок! А теперь, кореш, давай, жми дальше!» Они уже успели обо всем переговорить с ребятами и даже приготовили деньги… Или тот день в Калифорнии, когда я отправил Ли на поиски нескольких кусков древесины, чтобы мы могли сделать клинья под мое сиденье, так как требовалось изменить высоту и угол наклона, а он вернулся с пятью новенькими клиньями явно из чьего-то забора. Уж об этом-то я его никак не просил…

Помню, сидя перед телевизором в Монтерее, штат Нью-Мексико, я наблюдал, как Джон Мюррей побеждает в Бостонском марафоне 1985 года. И как же паршиво было на душе, потому что меня там не было! В самом начале подготовки к турне я рассчитывал, что смогу на время прервать путешествие, неважно где именно, слетать в Бостон, принять участие в гонках, потом самолетом вернуться назад и продолжить свой путь. Ха! Да мне бы сил не хватило добраться до ближайшего аэропорта…

И наконец, когда я чуть ли не в обмороке лежал в кресле — это было под вечер в воскресенье на паршивой проселочной дороге в Аризоне. Тим ехал рядом со мной на велосипеде, и мы заканчивали трудный заезд при жаре в 43 °C, как вдруг рядом притормаживает какая-то машина, так что окошко водителя оказывается рядом со мной. Стекло с легким шорохом опускается вниз, в окно выглядывает женщина и говорит: «В жизни не видела ничего глупее». Потом стекло с таким же легким шорохом поднимается, и машина умчалась дальше.

Знаете, временами бывали дни, когда казалось, что она права. И все-таки я сидел в номере гостиницы в Майами, во Флориде, за спиной у меня были 4 тысячи 700 пройденных миль, а я отпивал потихоньку шампанское и любовался закатом вместе с девушкой, которую люблю.

Так что, дамочка, по мне лучшего желать не приходится.

В Европу наш «Человек в движении» не вкатился, а ввалился, тяжело дыша. С того дня, когда они высадились в Англии, и вплоть до отъезда во Францию Рик Хансен и Аманда Рейд так тяжело болели, что хоть все турне сворачивай и вместо походного флага вывешивай флаг карантинного барака.

Месяцы спустя, когда Аманда вспоминала те дни, не упуская из внимания ни малейшей подробности, в ее глазах непроизвольно возникало страдальческое выражение…

«Нам нужно было просто взять и сказать: „Все, хватит! Мы не сделаем и шага, пока Рику не станет лучше“. Мне нужно было настоять на этом. Мы оба заразились гриппом. Рик сидел весь поникший. Ему никак нельзя было отправляться в путь. Ему следовало лежать в постели. Но мы так устали, так вымотались морально, физически и эмоционально, что просто были не в состоянии принимать верные решения, а значит, наделали массу ошибок. Состояние нашей группы, отношения между участниками турне, отсутствие должной организации — все это было сплошным кошмаром. Не прошло и двух дней, как мы покинули наш родной континент, — и уже успели разболеться, и все наше турне буквально на глазах разваливалось на части.

Просто чудо, что мы сумели все это пережить. До сих пор не могу понять, как нам это удалось. С каждым днем отношения между Риком и Тимом становились все напряженнее. Нэнси вернулась в Канаду — того требовали какие-то дела в оффисе. Дон потерял свой паспорт в первый же день в Лондоне и вынужден был оставаться там, пока мы двигались по Ирландии и Шотландии, — таким образом, нас стало на два человека меньше, не считая двоих заболевших. Когда он вновь присоединился к нам, было очевидно, что он ужасно расстроен тем, что пропустил эту часть путешествия, и терзается из-за того, что, как ему казалось, он нас подвел. Тим находился в еще более подавленном состоянии, чем в Майами, он пытался как-то регулировать обстановку на маршруте и одновременно не упускать из виду задачи, решать которые нам предстояло впереди.

Каково было мне самой? Я по-прежнему боролась, пытаясь преодолеть отчуждение со стороны других участников команды, болезненно реагировавших на то, что я одновременно и девушка Рика, и его врач, кроме того, я волновалась о его здоровье и при этом сама была настолько больна и так занята различными секретарскими делами в маленьком оффисе, организованном в кабине фургона, что попросту не могла разорваться и выкроить время на другие дела, участие в которых могло помочь мне более легко почувствовать себя полноправным членом команды. Вот и приходилось мне каждый день испытывать это чувство отчуждения.

Да уж, веселая получилась у нас компания! Боюсь, что за все время с момента прилета в Лондон и до отъезда во Францию через три с половиной недели, которые мы ехали по Англии, мы и посмеялись-то нормально всего каких-то несколько раз. Когда мы там наконец оказались, мы провели серию групповых диспутов (то ли от отчаяния, то ли в силу каких-то иных причин). Вопрос стоял остро: либо мы сумеем наладить нормальные взаимоотношения, либо рискуем окончательно разругаться.

Диспуты увенчались лишь частичным успехом. Каждый придерживался своей точки зрения. Дон постоянно заявлялся со списком требований, на которых он неукоснительно настаивал. Затащить его на такое совещание с ходу было просто невозможно: он всегда требовал время на подготовку, чтобы все у него было безупречно. Ли, наоборот, относился к ним поверхностно: „Хотел бы отметить: мне нравится, как Дон чинит кресло“. Ну допустим. Но каково же в действительности его отношение к Дону? Тим постоянно твердил одно и то же: „Я делаю все, что в моих силах. Я знаю, что это далеко от идеала, но я стараюсь как могу“. Что же до меня, то я всякий раз начинала плакать, потому что не умею скрыть то, что у меня накопилось на душе.

Мне кажется, что эти совещания были полезны, потому что они хотя бы помогли нам понять суть главной проблемы: в течение нашего турне мы проводили значительную часть времени нос к носу на небольшом пространстве в условиях, способствующих состоянию стресса. И похоже, ближайшие год-другой перемен нам в этом смысле не сулили. Мы должны были к этому приспособиться. В противном случае будущее не сулило нам ничего хорошего».