Но мы никак не могли его найти. Он был где-то близко. Я это чувствовал. И все-таки он нам никак не давался. Каждый раз, садясь в это кресло, я причинял себе все больший ущерб, и при этом возрастал риск того, что мое тело само сойдет с трассы из-за свалившихся на него напастей. И какому идиоту взбрело в голову выдумать это турне?
Последующие три дня, за которые мы успели добраться от Беллингема до Олимпии в штате Вашингтон, были повторением первого, лишь с небольшими вариациями. Мы поздно трогались в путь, поздно заканчивали маршрут и приносили извинения за опоздание. Однажды мы плутали около пяти часов в поисках ресторана «Макдональд’с», где должен был состояться прием, и наконец добрались до него в четверть десятого вечера вместо четырех часов. У нас впервые спустило колесо. Ветер отказывался оставить в покое мое лицо, а дождь — прекратить лить.
Нашим автомобилям тоже приходилось несладко. Шейла подала назад головной фургон и помяла капот у машины Нэнси. Нэнси побагровела, но улыбнулась и предпочла воздержаться от комментариев. Подобная мина все чаще стала появляться на ее лице и в дальнейшем. Стоило чему-нибудь случиться или кто-нибудь начинал требовать невозможного, как она направляла на него взгляд своих огромных голубых глаз, ослепительно улыбалась и говорила: «Ну нет, извини. Это в наши планы не входит». После чего отворачивалась и добавляла: «Мать твою…» — но так, что этого никто не слышал.
Джим Мартинсон, старый друг по совместному участию в гонках, — он жил по соседству, в Пайялупе, — решил составить мне компанию и сопровождать меня на одном из этапов, и, признаюсь, для меня это было огромной радостью. Он только что оправился от гриппа, чувствовал себя паршиво и тем не менее был здесь, рядом со мной, — первый колясочник, решивший присоединиться ко мне на моем пути.
Джим потерял ноги во Вьетнаме в тот самый день, когда его произвели в сержанты. Кто-то рядом с ним наступил на мину, и Джиму оторвало ноги. Это был выдающийся спортсмен-универсал. Когда его доставили домой, он занялся колясочными видами спорта, победил в Бостонском марафоне в 1981 году и по сегодняшний день связан с компанией «Чудо в движении» — она производит спортивные кресла-каталки и прочее спортивное снаряжение.
И вот он здесь, рядом со мной, катит чуть впереди. Рядом с ним на велосипеде сидел парень по имени Гарри Фрейзер — он представлял одну фирму по производству витаминов, предлагавшую мне воспользоваться ее продукцией. Мы со свистом катили под уклон со скоростью около 28 миль в час, когда в конце спуска Джим налетел на ухаб.
Сценка получилась жутковатая. Джим врезался в него со всего хода и подлетел в воздух, но сумел удержаться в каталке. Гарри промчался рядом, но оба они были так близко передо мной, что у меня не оставалось времени ни на что, кроме как попытаться быстро свернуть в сторону. Из этого ничего не вышло. Я тоже подлетел в воздух, но так как я налетел на ухаб сбоку, то меня при этом еще и занесло. Только я успел подумать: «Ой-ой-ой, небось опять плечо», — как наотмашь грохнулся о землю всеми четырьмя колесами, да так, что аж кости затрещали и почки едва не сместились. Однако я сумел удержать управление, выровнял кресло, и мы, как ни в чем не бывало, покатили дальше.
Это была типичная история. Нам постоянно приходилось преодолевать сильные встречные ветры. И когда перед нами появлялся спуск, это было такое долгожданное облегчение, что мы слегка расслаблялись и устремлялись вниз, что часто заканчивалось потерей управления. Уж я-то должен был об этом помнить. На моем спидометре стояла красная черточка-ограничитель у отметки в 25 миль, и я этот предел никогда не нарушал — ну, скажем, почти никогда. На этот раз нам повезло. В следующий раз все могло бы быть не так удачно. Значит, такого следующего раза у меня быть не должно. Во всяком случае, если я хочу добраться до линии финиша в этом турне.
Но наше «дерби» на этом не закончилось. Одна из девушек, работавших в нашем оффисе, — она сопровождала нас на велосипеде — свалилась с седла. Потом Джим налетел на железнодорожные рельсы, и, когда Гарри постарался дотянуться до него, чтобы помочь выправить коляску, он сам упал на землю. Если все пойдет такими темпами, то наш домик на колесах может прикатить в Орегон вообще пустым.
В среднем мы покрывали примерно 62 мили в день. Деньги к нам поступали довольно медленно, в один день 600 долларов, в другой — 55. Нам нужно было каким-то образом разработать систему оповещения, чтобы люди знали о нашем приближении достаточно задолго и могли подготовить со своей стороны мероприятия и приемы, если они того пожелают. Нам также нужно было передать в средства массовой информации карты с четко обозначенными стоянками на пути. По бокам нашего домика на колесах и автомобиля сопровождения нужно было наклеить объявления о том, что мы принимаем пожертвования прямо здесь, на месте. Об этом знали далеко не все. И, только разбив стоянку рядом с нами и получив при этом одну из наших брошюр, люди узнавали, куда посылать свои пожертвования.
Знаете, как на матчах по футболу и бейсболу болельщики иной раз начинают скандировать «волной», от трибуны к трибуне? Начинается это в одном секторе, потом подхватывают зрители в соседнем секторе, а потом скандирование звучит все сильнее и сильнее, пока рев не охватывает весь стадион. Именно такой мне представлялась реакция людей на наше турне. Ванкувер был как бы первым сектором — все нас там приветствовали стоя и приветственно махали. Следующим сектором стал штат Вашингтон. Тем не менее народ здесь был какой-то заторможенный, люди просто не знали, что происходит. Нужно было как-то их расшевелить, иначе ванкуверцы могли потерять интерес ко всей затее и успокоиться — и столь желанная для нас «волна» уляжется сама собой.
В те первые дни единственным доступным для нас мерилом успеха и влияния нашего турне были доллары и центы. Мы не знали, как определить, насколько нам удастся пробудить общественное сознание. Нужно было воочию убедиться, что оно существует и развивается. Нельзя сказать, что нас заваливали деньгами, и все-таки люди выказывали свою поддержку самыми разными, порой замечательными способами.
Началось все с того, что один из эскортировавших нас полицейских — он ехал рядом со мной на своем мотоцикле — сказал мне: «Мои жена и дети и я сам будем молиться за тебя каждый день».
Спустя какое-то время, когда я ехал в коляске, ко мне устремилась одна дама. Сунув мне в ладонь деньги, она сказала: «Помогите моей дочери. Она тоже прикована к коляске». Мужчина и женщина — оба лет шестидесяти с лишним — услышали о нас из передачи по автомобильному радио, после чего развернули свою помятую старую машину и целый час разыскивали нас на дороге, чтобы дать нам немного денег. «Наша фамилия тоже Хансен» — так они мотивировали свой поступок.
Был и совсем юный мальчик. По его словам, он только-только начал заниматься марафонскими гонками в кресле-каталке. Джим Мартинсон знал его, даже собрал ему кресло-каталку. Мы немного поговорили о том, как тренироваться, о технике гонок и о прочих тому подобных вещах. Он сказал мне, что накануне провел часть дня на колесах, но меньше, чем обычно, потому что шел дождь. Его родители посмотрели на него, потом внимательно окинули взглядом меня — а я сидел мокрый насквозь и с иссеченной ветром физиономией. Мальчишка ненадолго замолчал, потом улыбнулся и сказал: «М-да, вероятно, в дальнейшем это не может служить оправданием».
Самый разный народ в колясках то и дело появлялся на дороге, чтобы поприветствовать меня и как-то приободрить, в том числе ребята из моей старой баскетбольной команды и игроки из команды «Эдмонтон новерн лайтс» — и те и другие возвращались домой с соревнований в Юджине. Мои товарищи проиграли в первом круге соревнований, а «Лайтс» победили и стали первой канадской командой, прошедшей в финал. Они это заслужили, и, хотя я желал им успеха, я все-таки рассчитывал, что победа достанется моей команде. Раньше мы у этих ребят постоянно выигрывали. И я хотел, чтобы мы стали первой канадской командой-победительницей. Мы так много раз были близки к этому. Может быть, это произойдет через пару лет, когда я закончу турне, снова смогу играть в команде и у нас появятся новые игроки. Во всяком случае, если не для самих себя, то хотя бы ради Стэна Стронга мы должны победить — ведь это именно он собрал нас вместе.
