Моя родня сновала вокруг. Отец перестраивал подвал — там должна была быть моя комната и ванная. У матери с отцом своих проблем хватало, но было совершенно очевидно, что их заботило в первую очередь. Я по-прежнему держал зуб на них, но они ни разу не сказали грубого слова, ни разу не дали мне почувствовать себя ущербным.
Многие люди спрашивали меня: не послужило ли горе, свалившееся на мою семью в результате случившегося со мной несчастья, причиной развода родителей. В действительности все наоборот. Думаю, что забота обо мне удерживала их какое-то время вместе. Но вызванный этим стресс, видимо, послужил окончательным ударом для матери.
Во-первых, несчастный случай с отцом. Потом Бред страшно обжег ногу, когда у него в кармане взорвались петарды. Он в панике рванул вперед и врезался головой в подъезжавший автомобиль, сломав при этом кости обеих глазниц. Потребовалось вмешательство хирурга, хорошо еще, что зрение сохранилось. А за год до моей катастрофы дедушка Гибсон погиб от несчастного случая на ферме. В тот день на нем была шерстяная рабочая рубашка, застегнутая по самое горло. Рукав рубашки попал в комбайн, и по мере того, как механизм засасывал и терзал ткань, рубашка задушила его. Бабушка Элси нашла его, когда принесла чаю в полдень. Дедушкина шляпа валялась на земле, а молотилка все работала. Бабушка влезла на край бункера и увидела, что он лежит на дне.
Предел страданий, которые могут вынести люди, не безграничен, особенно когда семейная жизнь разваливается на глазах, а ресурс нервов исчерпан. Маме было особенно трудно еще потому, что она пыталась отговорить меня от той поездки на рыбалку. Незадолго до смерти дедушка Гибсон проезжал той дорогой и сказал ей: «Не разрешай ребятам ездить в Белла-Кулу».
Но конечно же, мы туда поехали, и душа ее разрывалась от чувства вины: ведь она считала, что в дедушкиных словах содержалось предчувствие и она должна была любой ценой удержать меня дома. Как будто ей это было по силам.
Мои родители тянули свою волынку еще пару лет. Я был в университете, когда они разъехались, а потом окончательно разошлись. Горечи я от этого не испытал, лишь надежду, что теперь они наконец обретут покой и вздохнут с облегчением — ведь наконец-то закончилось то, что должно было кончиться уже давным-давно.
Когда я думаю о своих родителях, будь то в хорошие или в трудные времена, вот что приходит на ум в первую очередь: когда я в них нуждался, они были всегда рядом. Я любил их тогда, люблю теперь и всегда буду любить.
Тем временем приходилось не забывать о том, что существует окружающий мир. Окружающий мир и школа. Я ее почти что не посещал. Одни поездки в город чего стоили. Уильямс-Лейк представлял из себя маленький рабочий городок, и здешним людям никогда не приходилось иметь дело с чем-либо подобным. Моя коляска была единственной на весь город — на город, вовсе для нее не приспособленный. Здесь слышать не слышали о том, что в мире существует строительство с учетом доступности для инвалидных колясок, и самая ничтожная моя поездка заканчивалась тем, что меня толкали сзади или тащили на руках. Люди думали, что моя жизнь кончилась. Самое ужасное, что и я так думал.
Ну, с этим я еще, может быть, как-то мог справиться. Ну, а со школой? В таком-то виде вновь отправляться туда, где я блистал как атлет и признанный лидер? Что, снова в спортивный зал? В госпитале я достаточно наслушался трепа о возвращении к прежней жизни, о возвращении к спорту. В своем воображении я прокручивал эту сцену бесчисленное количество раз. А теперь наступило время реальности. И это вовсе не было возвращением «звезды» спорта. Возвращался калека. Как поведут себя мои друзья? Как я сам себя поведу?
Первый день был просто ужасен. Все кругом покрыл снег, и я не знал, смогу ли проехать по нему и добраться до школы, не говоря уже о том, как попасть в само здание. Когда же я туда кое-как добрался, меня ждал новый сюрприз: часть занятий проходила в помещении крохотной пристройки неподалеку от главного здания. Соединялись они узенькой тропинкой. Да, в школе меня ждало множество всяческих сюрпризов!
Ребята нервничали, учителя нервничали, а сам я не мог пошевелиться от страха и неуверенности. Они пялились на меня во все глаза, пытались как-то это скрыть, но я все равно чувствовал. Я мог прочесть их мысли: «А что он сам-то думает? Как же он будет с этим справляться? Бедняга Рик…»
Мне потребовалась неделя, чтобы перестать ощущать эти буравящие взгляды. Как-то раз, с пыхтением одолевая ступеньки лестницы во время перемены, я встретил паренька, страдающего полиомиелитом. Он спускался вниз. Помню, как я смотрел на него еще до того, как попал в аварию, и все думал, как это грустно, как, должно быть, ужасно, когда с тобой случилось такое. И тут меня осенило, и я не без горечи подумал: наверное, он смотрит сейчас на меня и думает нечто подобное.
Но если в школе было трудно, то возвращение в спортзал начисто меня сокрушило.
Я как мог старался оттянуть этот момент. И вот однажды набрался смелости и сунул голову в дверь. Там-то они и были: Боб Редфорд и вся волейбольная команда. Все тот же тренер, те же ребята, только вот я теперь на костылях и вне игры. Все это я ощутил как полный кошмар.
Но я их недооценил. Я проковылял через зал и заговорил с Редфордом. «Привет, Рик», — сказали ребята. Рэнди скорчил мне рожу, и несколько минут мне казалось, что я вообще с ними не расставался. Тренировка продолжалась, Редфорд все разговаривал со мной, спрашивал, что я думаю о способностях и навыках отдельных игроков. (Думаю, что уже тогда он пытался найти для меня какой-то приемлемый путь возвращения в спорт.)
Внезапно я потерял контроль над собой. Я едва стоял на костылях: так меня трясло. Задержись я там еще на минуту, я бы разревелся. Ну, значит, я развернулся и потопал восвояси. Залез в свой Бронко, вырвался в город, а уж там наплакался вволю.
Когда я вспоминаю об этом, всякий раз думаю, как я их недооценил. В тот первый день в школе, направляясь от главного здания к пристройке, я решил плюнуть на тропинку и срезать путь прямо по сугробам. Само собой, свалился. И вот я там сижу, отплевываясь снегом и прикидывая, найдут ли меня до весенней оттепели, как тут из-за угла появляется пара ребят — Кен Рич и Роб Грэм. Они поставили меня на ноги с таким видом, будто во всем мире нет ничего более естественного, и мы втроем пошли на урок. Вот так-то! А у меня появилось два новых друга.
Как только первая неловкость рассеялась, мои старые друзья вновь стали близкими, какими они были всегда. Труднее всего пришлось Рэнди и Дону. Особенно Дону. Ведь он был вместе со мной в грузовике и вышел из переделки даже без царапины, в то время как я оказался в этом кресле. Но они старались как могли. И все должно было встать на свои места. Мы отправились в подвал, прихватили с собой духовое ружье и стреляли по шарикам для пинг-понга, поставив их на горлышки бутылок. Я заставил отца подвесить к потолку трапецию, чтобы я мог стоять на своих скобах и, держась за нее одной рукой, другой играть в настольный теннис. Насчет друзей волноваться не приходилось. Просто мне надо было их кое-чему научить. Но сначала я должен был заняться собственным образованием.
Благодарение Господу за Бронко. Это было мое утешение, мое бегство к уединению, моя связующая нить о четырех ведущих колесах с моим прежним миром. Гонял я его при любой возможности, и гонял безжалостно. Может, в чем другом я и не мог выкладываться на полную мощь, но стоило мне оказаться за рулем — и я был на равных с кем угодно, тут уж все зависело только от меня. Каждый выходной, а зачастую по вечерам в обычные дни компанией в три-четыре человека мы собирались, кидали назад ящик пива (очень глупо пить спиртное и одновременно управлять автомобилем!) и с ревом уносились по бездорожью на бешеной скорости неважно куда — на рыбалку или просто поразвлечься — и с такой же стремительностью возвращались назад. Ну, а если застрянем?! Так это ж самый кайф.
Однажды на скорости 60 миль в час мы мчались по проселочной дороге с покрытием из утрамбованного гравия и с такой силой врезались в ограждение для скота, что аж взлетели в воздух. Меня подбросило, я ударился головой о крышу и упал на пол, под щиток управления. Пока машина летела вслепую, я оттуда, снизу, пытался править, кое-как дотянувшись до руля, а другой рукой на ощупь искал тормоз. Мы избежали лобового столкновения с телефонным столбом, разминувшись с ним на какие-нибудь четверть дюйма. А в другой раз вечером, когда у нас не было бензина и денег, чтобы купить его и отправиться на рыбалку на следующий день, кто-то из ребят предложил позаимствовать топлива, откачав его из баков машин, стоявших на площадке для подержанных автомобилей. Они, значит, будут бензин откачивать, а я стоять на стреме. Как выяснилось, «отличная» была работенка. Не успел я тронуться с места, как наткнулся на охранника. Последнего весьма удивило, почему среди ночи я сижу в машине с включенными фарами. За Брэдом и другим парнем полиция учинила форменную погоню с ищейками и фонарями, и им пришлось целых четыре часа прятаться под железнодорожной эстакадой, пока опасность не миновала и можно было возвращаться домой.
