— Я поговорю с ней, — пообещал Виктор.

— И что ты собираешься ей сказать?

— Не знаю.

Он снял очки и медленными круговыми движениями протер их начисто подолом рубахи, как поступал всегда, прежде чем принять трудное решение.

Эмма вспомнила, как однажды, миллион лет назад, он сделал ей предложение. Тогда Виктор тоже снял очки и протер их подолом короткого белого халата, какие носили все студенты-медики. Когда-то он был молодым симпатичным парнем с черными буйными кудрями и смешливыми синими глазами. Мы оба учились на медицинском. Готовились бросить вызов всему миру. Считали себя непобедимыми. А теперь? Мы постарели, брак развалился, и мы почти потеряли своего единственного ребенка. Сердце свело от тоски по утраченному: юности, любви, браку.

— Хочешь, чтобы мы вместе с ней поговорили?

— Отличная идея, — поддержала мисс Перкинс. — Выступить единым фронтом.

Она считает, что Виктор не станет давить на Тейлор, но знает, что это сделаю я.

Бывшие супруги вышли вместе и остановились возле красной «хендэ» Эммы.

— Как насчет завтра? — спросила Эмма, открывая дверцу и бросая сумку поверх зеленой куртки, которую Тейлор забыла на пассажирском сиденье.

— Не завтра. В воскресенье? Я смогу приехать к девяти, пока она не проснулась и не убежала.

Эмма кивнула. Виктор собрался было уйти, но, сделав пару шагов, обернулся, сжав кулаки в карманах старых джинсов.

— Может, пропустим ее через тесты? — спросил он, не отрывая взгляда от грязных ботинок.

— И что это нам даст?

— По крайней мере, будет ясно, употребляет она или нет.

— Не будет. Мы даже не знаем, на что именно тестировать. Куча наркотиков не обнаруживается обычными анализами. К тому же часто случается перекрестная реактивность, и тест дает положительный результат, даже если человек чист. Например, тест на амфетамины может быть положительным после приема противоотечных. — Это была та область, которую она знала как свои пять пальцев, а Виктор так же глубоко разбирался в кардиологии. — Почему бы сначала не спросить у нее самой?

Он кивнул и пошел прочь.

Эмма завела двигатель и сидела, глядя, как скрываются из виду огни машины Виктора.

Он едет домой, к Эмбер и девочкам. Там его ждут ужин, компания и любовь. У них даже собаки есть. А я еду домой в пустоту. Если только Тейлор не дома. Тогда будет еще хуже. Совсем как в ту ночь, когда Виктор мне во всем сознался.

Это было давным-давно, но она до сих пор помнила каждый звук, каждый привкус, каждую тень.

Свет горел только в окне кухни, что показалось Эмме странным. В такой час Тейлор давно уже пора было спать, а Виктор вообще едва помнил, где находится кухня.

Неужели дочка заболела?

Она подъехала к дому и остановила машину. Слишком близко к «субару» Виктора, но Эмме было не до этого. Вместо девяти часов смены она отработала двенадцать. Внутри осталась только пустота.

Она дрожала от холода. Ненавижу кондиционеры. Наверное, их специально так настраивают, чтобы живые не расслаблялись, а мертвые не гнили. Ей не терпелось окунуться в горячую ванну, чтобы смыть грязь и страдания пациентов, которым она успела потерять счет с нынешнего утра. Точнее, уже со вчерашнего утра.

Она вошла на кухню.

Виктор читал за кухонным столом — совершенно пустым, если не считать букета роз и открытой бутылки красного вина. Розы придавали кухне вид одновременно торжественный и чуждый.

— Ты припозднилась, — заметил муж, разливая вино в бокалы на высоких ножках и передавая один из них Эмме.

Она попыталась припомнить повод. Годовщина свадьбы? День рождения? День матери?

Эмма подняла бокал и посмотрела, как свет с трудом пробивается сквозь темно-красную жидкость. Напоминает кровь. Она понюхала вино, потом чуть взболтала его и понюхала снова. Запах тоже был мрачноватым: легкая горечь вишни, лакрицы и, похоже, фиалок, насыщенный букет полевых цветов и спелых фруктов. Недешевый напиток.

Она сделала маленький глоток, и вино заструилось по языку, касаясь самых отдаленных вкусовых сосочков, едва не запевших от сочетания кислотности, танинов и цветочной горечи.

— Хорошее вино, — похвалила она и села, отбросив куртку на спинку стула.

Потом оглядела цветы: дюжина красных роз с гипсофилами и зеленью в единственной на весь дом вазе. Их красота никак не вязалась с обшарпанными шкафчиками и треснутой раковиной. Кухня поражала порядком. Все было убрано. Такого не случалось никогда: ни Эмма, ни Виктор не отличались любовью к уборке, а что касается Тейлор, то она и вовсе была воплощением хаоса.

Спортивная куртка после полуночи. Он выглядит усталым. Даже кудри будто бы распрямились. Покрасневшие синие глаза за стеклышками очков отказывались встречаться с ней взглядом. У Эммы екнуло сердце. Она открыла рот, чтобы задать вопрос.

Но промолчала.

Вместо этого она сделала еще глоток вина.

Виктор поставил бокал на стол, снял очки и принялся протирать их рубашкой, как делал всегда, когда хотел собраться с мыслями. Он дышал на стекла и тер их медленными круговыми движениями, не поднимая головы.

Дело не в Тейлор. Дело в чем-то другом, и очень скверном.

— Эмма, ты сама знаешь, как много для меня значишь…

Даже хуже, чем скверном. Эмма допила бокал и налила еще один. Взяла бутылку и посмотрела на этикетку. «Шато-Пави», Сент-Эмильон, урожай 1999-го. Хороший год. Даже отличный.

— …И Тейлор тоже.

Мозг обожгла мысль. Развод. Вот что происходит. А я даже не подозревала.

Она вспомнила последние несколько месяцев. Мужа часто не бывало дома. Она сама разрывалась между дежурствами в неотложке, домом и Тейлор. Они с Виктором впервые в этом году сидели вот так и пили вино. Что же до цветов…

— Красивые розы.

Он покраснел.

Эмма оглянулась на гостиную в поисках подсказок. Ничего. И тут она припомнила, что мельком видела коробки в машине мужа. Скорее еще вина.

— Я ухожу.

— Куда?

— Ухожу от тебя.

Эмма кивнула.

— Только не усложняй, — попросил Виктор.

— И куда же ты уходишь? — улыбнулась она.

— Куда? А причина тебя не интересует?

— Полагаю, ты нашел вариант получше.

— Я жду ребенка.

— Поздравляю! Заявка на Нобелевскую премию.

Виктор наконец посмотрел ей в глаза:

— Мне очень жаль, Эмма.

— Плохо. Должен бы радоваться.

— Мне жаль поступать так с тобой.

— А как насчет Тейлор?

— Тейлор мне тоже очень жаль!

— И мне жаль. Ты ведь заберешь ее.

— Заберу? Куда?

— С собой.

Потрясенное выражение лица Виктора ее позабавило. Почти позабавило.

— Я не могу взять ее с собой!

— Это почему же? Она такая же твоя дочь, как и тот ребенок, которого ты ждешь.

— Но…

— Что «но»?

— Ведь ты же ее мать!

— Ну, этого я не могла не заметить. А ты — ее отец.

— Она должна остаться с тобой.

— А у нее ты спросил?

— Нет.

— А стоило бы. Она бы выбрала тебя.

— Но ей всего восемь! Она сама не знает, что для нее лучше.

— Можно подумать, ты знаешь.

— Разве она тебе не нужна?

— Нет.

— Почему нет?

— Как и у тебя, у меня есть другие дела.

— Но она же твоя дочь!

— И твоя тоже, не забыл? — рассмеялась Эмма.

— Ты же пошутила, верно?

— Вовсе нет.

— Но я слишком занят! У меня работа, пациенты, и…

Эмма подождала, пока он закончит.

— …И Эмбер беременна!

Эмма припомнила Эмбер. Молодая, красивая девочка. Вечно хихикала. Несколько раз попадала на смены в неотложку, пока училась на медсестру, потом получила работу в кардиологии. Прочее — уже история. Эмма попыталась сдержать злость, но не сумела. Смешливая девочка Эмбер, на двенадцать лет моложе, увела Виктора и угробила мой брак.

— Вот заодно и потренируется ухаживать за детьми. Наша-то хотя бы к горшку приучена. А что касается занятости, то я работаю не меньше твоего. У меня тоже есть дежурства и пациенты. И заботиться о Тейлор у меня получается не лучше тебя. Я оставлю себе собак.