Может, инъекция инсулина? Слишком скучно. Сукцинилхолин? Так он останется в сознании и все будет слышать, но разовьется паралич, и Амбер сможет дышать, понимая, что умирает. Неплохо. Но мне хотелось бы увидеть, какого цвета у него кровь. Скальпель?

Еще одна долгая смена. Я даже солнца не вижу.

Эмма приехала на работу в семь утра, затемно. А сейчас было еще темнее.

Она спешила к машине, проклиная ветер, пронизывавший тонкую униформу, вглядывалась в тени и думала о Кене.

Байка о самоубийстве — просто чушь! Врачи себя вот так не убивают. Мы знаем способы получше. У нас есть лекарства и скальпели, и мы умеем ими пользоваться. И даже если решим застрелиться, точно знаем, куда стрелять.

Она часто задумывалась о суициде. Размышляла о том, как это лучше сделать. Она не мечтала умереть, но хотела держать все под контролем, когда придет ее время.

Кен не перерезал себе горло. Это сделал кто-то другой. И этот кто-то может сейчас быть здесь, выжидать в тени. Выжидать чего? Почему умер Кен? Кровная месть? Спятивший родственник? Пациент? Кто-то из завсегдатаев, кого Кен лишил привычной дозы? Что-то личное, вроде понижения Курта? Нет, такое точно не в духе Курта. Тогда кто?

Мелькнула мысль: не слишком ли рискованно ходить одной по темной стоянке? Эмма содрогнулась, и холод достиг ее сердца. Она нащупала в кармане короткий и тяжелый стетоскоп. Вот ее оружие. Она практиковалась использовать стетоскоп как нунчаки. Жаль, у меня нет пистолета. Или хотя бы скальпеля в руках. Вот уж с ним я управляться умею. Перцовый баллончик! Куплю себе завтра. Она снова вздрогнула и, оглядевшись, открыла дверь машины.

Оказавшись внутри, она с облегчением выдохнула и поехала домой. Шея болела, костюм казался не по размеру, а руки сводило от холода. Скорее бы этот день закончился.

Последней соломинкой стал наркоман, обозвавший ее сукой. Охрана его вывела, но злость кипела в Эмме до сих пор, хотя прошло уже несколько часов.

Он пришел уже в третий раз за неделю. Сегодня — со сломанным зубом, два дня назад — с болями в животе, за день до того — с ноющей спиной. Всякий раз он получал рецепт на опиоиды, для которых не было показаний. Он или употребит их сам, или продаст на улице. Конечно, проще поддаться и выдать ему требуемое, но так нельзя.

В гневе она пошла отчитывать Амбера, который выписал наркоману предыдущий рецепт.

Тот уперся:

— Вы лечите по-своему. Я лечу по-своему. Вы мне не начальник и не можете мне приказывать.

— Но он на этой неделе был здесь три раза в поисках дозы. Нельзя давать ему опиаты. Это неправильно.

— Но Совместная комиссия[10] говорит: «Если пациент уверяет, что ему больно, значит, ему больно».

— Да просто загляните в базу данных по контролю оборота рецептурных препаратов. Там вы увидите, сколько рецептов на опиаты он получил за последние несколько месяцев по самым разнообразным жалобам. Он приходит не из-за боли. Он приходит за дозой.

— Я должен заботиться о пациентах и заполнять целую кучу бумаг. У меня нет времени ползать по чертовым базам данных.

— Вместо того чтобы помогать ему, вы потворствуете его пагубной привычке!

— Еще раз: я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать.

— Но с моральной точки зрения неправильно потакать дурной привычке!

— Они взрослые люди, и это их выбор. Я им в опекуны не нанимался!

— Но и поставщиком наркотиков становиться не должны! Вы же врач!

Амбер посмотрел на нее так, словно готов был ударить.

— Ой, я вас умоляю! — бросил он и вышел.

Ей самой хотелось его ударить. Вместо этого она перевела дух и вернулась к пациентам. Теперь, когда проклятая смена наконец-то закончилась, Эмме нужно было выговориться. Она позвонила Виктору.

Он был занят: готовился укладывать дочерей спать.

— Нет, не ту, Опал. Мама велела взять розовую. — Он вздохнул. — Прости, Эмма. Что ты говорила?

— У меня был отвратительный день. Ненавижу неотложку. Воспользуюсь советом Кена и откажусь от должности.

— Кен вечно боялся собственной тени. Никогда не рисковал. А ты — не Кен.

— Я думала, он тебе нравился!

— Конечно, нравился. Он всем нравился, но это не помогло ему спасти собственную жизнь.

— И все же он был прав. Еще он сказал, что я должна больше времени проводить с Тейлор. Не стоит круглыми сутками торчать на работе.

— Тейлор уже семнадцать. У нее нет на тебя времени. Скоро она станет совсем самостоятельной. К тому же она живет не с тобой. С какой стати отказываться от должности, которую тебе больше могут и не предложить? Если окажется, что это совсем не твое, никто не заставляет тебя руководить отделением всю оставшуюся жизнь.

— Но у меня нет опыта!

— И не будет, если откажешься попробовать.

— А если я позорно облажаюсь?

— Не облажаешься. А если и облажаешься, то с присущим тебе блеском. Встанешь, отряхнешься и пойдешь дальше. Может быть, и Тейлор будет полезно увидеть, что ты пользуешься возможностями и выходишь из зоны комфорта, — добавил Виктор. — Нет, не там, Айрис. В другом ящике, в левом. В другом левом! Прости, Эмма. Вашей неотложке нужны перемены. Я знаю, вы все вне себя от вмешательства АЭМП, но у вас там черт ногу сломит. Каждый делает что хочет. Полный бардак. Самое время, чтобы решительный начальник навел там порядок, а уж по части решительности я равных тебе не встречал.

Эмма ощутила тепло в душе. Ей как раз и не хватало уверенности в своих силах. Она вспомнила слова Амбера: «Я лечу так, как считаю нужным. Вы не имеете права говорить мне, что делать».

— А если под меня начнут копать?

— Непременно начнут. Коллеги постоянно копают друг под друга. Просто под тебя начнут копать еще усерднее. И что с того? Делай свою работу, вот и все. Не обращай внимания на скептиков. Они или умоются, или смоются.

Виктор прав. Надо попытаться. Я могу сделать неотложку лучше для пациентов и даже для сотрудников. Что ж, значит, начну говорить Амберу и Крампу, что им делать. Вот потеха-то будет!

— Спасибо, Виктор. Я так и поступлю.

— Молодец, девочка! Встряхни их! — воскликнул он, и Эмма поняла, что он улыбается.

У Эммы зазвонил телефон. Ее просили вернуться. Уже.

Она стала заведующей отделением неотложной помощи почти час назад, и новая работа началась просто замечательно: один из медбратьев отделения впал в кому. Полиция была уже в пути.

На обратном пути она вспомнила Кена. Прошла уже неделя. В расследовании не было никаких подвижек. Во всяком случае, до неотложки никакие новости не доходили. Все отделение тряслось в тревоге. Работники боялись подходить к своим машинам, просили охрану сопровождать их после наступления темноты. При свете дня они дожидались друг друга и выходили парами, не рискуя разгуливать по стоянке в одиночку. А теперь еще и это. Что бы там ни случилось.

Как оказалось, беда произошла с Джорджем. Его нашли без сознания в душевой.

Полицейские долго рассматривали Эмму и ее удостоверение, прежде чем впустить в отделение.

— Вы хорошо его знаете? — спросила коренастая сотрудница полиции.

— Очень хорошо.

— Давно он здесь работает?

— Дольше меня. Теперь, если позволите… — Эмма попыталась пройти мимо нее в третий травматологический блок.

— Что он употреблял?

— Прошу прощения?

— Какие наркотики он употреблял?

— Почему вы решили, что он их вообще употреблял?

— А вам не сказали?

— О чем?

— Его нашли с иглой в руке.

Эмма прикусила язык и моргнула. Она-то думала, что Джордж поскользнулся в душе, упал и разбил голову. Или на него напали. Видимо, нет.

— Ясно. Кто его обнаружил?

— Другой медбрат, заступавший на смену.

— Понятно.