— Мой не кололся. Наглотался таблеток.

Дик пожал плечами:

— Колеса, ширево, курево — да что угодно. Они все равно находят способ заторчать и влипнуть в беду.

Ему плевать.

Она вспомнила о Майке, погибшем приятеле дочери, и о самой Тейлор, которая то ли употребляет, то ли нет. Сердце замерло.

— Я вот подумал: это не может быть фентанил? — спросил Сэл.

Дик покосился на него:

— Фентанил? Почему именно он?

— Это один из немногих препаратов, которые настолько сильны, что почти полностью устойчивы к налоксону. Морфин, героин, гидрокодон, оксикодон — они все восприимчивы к налоксону. Даже метадон.

— В различной степени, — согласился Дик. — Но карфентанил и ремифентанил — нет.

— Они оба такая редкость, что их даже у нас на складе нет. И я не слышал, чтобы их можно было купить на улице.

— Это просто вопрос времени, — пожал плечами Амбер. — Уверен, скоро появятся. Наркоши найдут способ раздобыть препарат. Ради хорошего кайфа они готовы на все. Значит, и мы без работы не останемся, верно? За гарантию занятости! — Он улыбнулся, допил вино и обернулся к Кайле: — Тебя подбросить?

— Меня Келли отвезет.

Вот и замечательно.

Разговор с Тейлор не задался.

Угнездившись между подушками дивана, она сидела, уткнувшись в телефон и завесив лицо черными волосами со свежеокрашенными зелеными кончиками.

— Положи телефон, Тейлор, — потребовала Эмма.

Та не обратила на нее внимания.

— Мы пытаемся поговорить с тобой, милая, — сказал Виктор. — Пожалуйста.

— О чем? — Тейлор посмотрела на отца.

Он открыл рот, но не проронил ни звука и беспомощно оглянулся на Эмму.

— Мы слышали о Майке, — сказала Эмма. — Мне очень жаль. Он был тебе близким другом?

— Что вы о нем слышали?

— Что у него была передозировка.

— А ты тут каким боком? Какое тебе дело?

Эмма прикусила губу.

— Конечно же, мне есть дело. Я твоя мать. Я люблю тебя и очень беспокоюсь.

— Да ладно… — Тейлор снова уткнулась в телефон.

— Что это значит? — Эмма сцепила ладони с такой силой, что ногти впились в кожу. Ей невыносимо хотелось вырвать телефон из рук Тейлор и швырнуть его об стену.

— У тебя вечно не хватает на меня времени. Тебя никогда нет дома. Дежурства, совещания, конференции — всякий раз что-нибудь находится! Ты твердишь, будто любишь меня, но тебе плевать, где я и чем занимаюсь. Для тебя работа всегда важнее. Твои пациенты важнее меня. Ты оплачиваешь счета и набиваешь холодильник — вот и все внимание, которое я получаю. Ты даже не знаешь, кто мои друзья! А теперь хочешь, чтобы я поверила, будто тебе есть дело до Майка?! Вот только не надо! — выпалила Тейлор.

Эмма проглотила ком в горле. Я и не думала, что ей так не хватает моего присутствия. Она всегда ведет себя так, будто хочет, чтобы ее оставили в покое.

Виктор откашлялся.

— Тейлор, мы оба тебя любим. Ты нам не безразлична. Мы беспокоимся за тебя.

— Так не беспокойтесь. У меня все отлично.

— Не ври. Ты прогуливаешь школу, стала плохо учиться, твои друзья балуются наркотиками. Чего же тут отличного, — возразила Эмма.

— Только это тебя и тревожит. Школа. Тебе плевать, чего я хочу, что я чувствую, как мне хреново. Тебя заботят только мои оценки.

— Чушь! Меня заботит все. Меня не плевать на твои чувства, но учеба очень важна. Это единственный способ добиться успеха в жизни и сделать карьеру.

— Да не нужна мне карьера! Глянь на себя! Вот есть у тебя карьера — и сильно она тебе помогает?

— Ну, хотя бы помогает оплачивать твои счета. В том числе и телефон, который ты никак не можешь отложить в сторону, твою одежду, твои каникулы!

— У тебя на уме только деньги.

— Нет, не только. И ты, кажется, не так уж и сильно презираешь деньги, когда пользуешься ими, верно?

Эмма знала, что не стоит подначивать дочь, но ничего не могла с собой поделать. У нее кипела кровь в жилах, дыхание вырывалось из груди короткими резкими толчками. Хуже того, она чувствовала себя виноватой, поскольку в глубине души понимала, что Тейлор права.

У Эммы все отходило на второй план после карьеры — и брак, и беременность, и сама Тейлор. Вся ее жизнь строилась вокруг рабочего графика. Да, Тейлор была важна для нее, и Эмма очень любила дочь. Как не любить, я же ее мать… но работа все равно важнее. Работа не ради денег, а ради того, чтобы заглушить внутренний голос, твердивший, что она гроша ломаного не стоит и никогда ничего не добьется.

Если я не успешна, то никому не нужна. «Людям не будет до тебя дела, если ты не станешь успешной, — говаривала ей мать. — Тобой интересуются, только пока ты молода и красива или если ты богата. Когда состаришься, все забудут о твоем существовании».

Эмма росла с постоянным напоминанием об этом. В самом глубоком закутке ее сердца таилась мысль о том, что она заменима. Так получилось и с Виктором, когда появилась Эмбер. Он ушел, даже не оглянувшись. Что же до Тейлор, то я хоть сдохну, она даже не почешется. Я для нее — лишь помеха. И все же болезненная правда состояла в том, что Эмма целиком посвятила себя работе. В борьбе за успех она совсем забросила дочь.

— Тейлор, что случилось с Майком? — вмешался Виктор.

— Умер, — пожала плечами Тейлор.

— Как?

— Сами знаете как.

— Что он употреблял?

— Теперь-то какая разница?

— Я… Мы беспокоимся за тебя. Ты сама употребляешь?

Тейлор посмотрела ему в глаза:

— Так вот в чем дело?! Тебя тревожит, не подсела ли я и не схвачу ли сама передоз?! — Она обернулась к матери: — А ты? Только рада была бы от меня избавиться, да?!

Эмме захотелось влепить дочери хорошую затрещину, но она глубоко вдохнула и сунула руки поглубже в карманы линялой униформы.

— Ты мой ребенок. Я несу за тебя ответственность. И сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить тебя.

— Разумеется. Вот только поставить меня выше своей бесценной работы ты не можешь.

— Работа приносит мне удовлетворение. Она приносит деньги, уважение, благодарность и даже любовь. А что я получаю от тебя, кроме дерзостей, грязной посуды и унизительных бесед с соцработниками? Что ты привносишь в наши отношения?

— А ну-ка обе прекратите! — вмешался Виктор и обернулся к дочери: — Мы любим тебя, Тейлор. Беспокоимся и хотим помочь!

Тейлор пожала плечами:

— Ну, если вам и в самом деле интересно, то передоз Майка не случаен. Его травили в школе. Он был геем. Его мать оказалась нетолерантной религиозной стервой. Отчим постоянно гнобил. Майк больше не мог терпеть. Наглотался обезболивающего матери и лег спать.

Повисло тягостное молчание.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Виктор.

— Он написал мне. Просил помочь. А я прочитала его сообщения слишком поздно. Из-за тебя! — Она обернулась к Эмме, упершись колючим взглядом прямо ей в глаза. — Помнишь, на прошлой неделе ты посадила меня под домашний арест и отобрала телефон? Майк был бы сейчас жив, если бы не ты!

Так, теперь я еще и в этом виновата. В жизни вообще случается хоть что-то, в чем нет моей вины?

— Ты сама знаешь, за что я тебя наказала. Ты заявилась домой сильно за полночь, хотя велено было прийти к десяти. И ты даже не позаботилась позвонить и предупредить, что задержишься. А я несколько часов сходила с ума от тревоги за тебя.

— Майку об этом расскажи. Ну что, мы закончили или еще есть темы для разговора?

Эмма с Виктором беспомощно переглянулись.

— Чего ты хочешь, Тейлор? Что тебе нужно? — спросил Виктор.

— Я хочу съехать.

— Куда?

— Я просто больше не могу здесь жить. Хочу почувствовать себя человеком, до которого кому-то есть дело.

— Нам обоим есть до тебя дело! — воскликнула Эмма, съеживаясь от осознания, что не нужна дочери.

Она и раньше знала, что не нравится Тейлор. Но такая ненависть? Это было неожиданно.

Тейлор одарила ее взглядом, от которого усох бы даже кактус.