— Одиннадцатое июня. Я Близнецы, светская бабочка зодиака. Отведи меня на вечеринку, и я буду сиять. А еще они взбалмошны.

— Я бы никогда не назвал тебя легкомысленной. Ты здесь ради своей сестры безоговорочно; ты говоришь неожиданные вещи.

— Например, что?

Его ресницы опускаются.

— Например, о том, что такое красота на самом деле… и о том, что ты сказала о моем лице.

Я чувствую, как поднимается румянец. Да, я так и сказала. И я не шутила.

— Это художник во мне. Ты должен знать, это обо мне, на случай, если кто-нибудь спросит. Я рисую и раскрашиваю, в основном цветы, коров и лошадей, ковбойские шляпы, амбары и церкви. Я жила в Нью-Йорке, но то, что я люблю рисовать, родом из того места, где я выросла. Может быть, я скучала по дому больше, чем думала. Мне следовало раньше вернуться домой и проводить больше времени с мамой. Я вздыхаю.

— Когда у тебя день рождения?

— Семнадцатого сентября. Дева. Они логичны, трудолюбивы и систематичны. Плохая черта заключается в том, что они упрямы. — Он приподнимает бровь, глядя на меня, и я смеюсь и врезаюсь в него плечом.

— Это так похоже на тебя.

— Я знаю. Лоис сказала, что твой отец умер много лет назад…

— Сердечный приступ. — Я кусаю губы, моя голова возвращается к тому дню, когда я услышала крики мамы, а потом выбежала на улицу. Она начала делать моему отцу искусственное дыхание, пока я вызывала скорую. Я рассказываю об этом Ронану.

— Каждый раз, когда я слышу газонокосилку, я вспоминаю тот день. Он умер еще до того, как они добрались до больницы.

Тьма затеняет его глаза.

— Для меня это штормы. Молния пугает меня, как будто что-то плохое с кем-то должно случиться. Расскажи мне еще что-нибудь о себе.

— Хм, я люблю готовить. Мой любимый цвет — желтый.

— Это чертовски скучно.

Я ахаю и прикладываю руку к сердцу. Драматично.

— Прекрасно. Хочешь сочного? Я сломала туалет в пентхаусе Райана Рейнольдса, и он не знает, что это была я.

Он разражается смехом.

— О, ты должна объяснить.

— У него была вечеринка, и мы с Гарри Бошаном пошли…

— Ты даже встречалась с хоккеистом из Нью-Йорка? Черт.

Я поднимаю руки.

— Спортсмены — моя слабость.

— Это правда? — сухо говорит он. — Давай посмотрим. Есть Эндрю, Гарри, Зейн — который мудак — потом я…

— Ух ты. Ты и я, мы никогда не ”встречались”.

Он опускает голову, морщась.

— Да, я думаю, что нет. Кто еще?

Я отмечаю их на своих руках.

— Парень из бейсбола, другой футболист, звезда баскетбола… хм… Я уверена, что там есть еще несколько… Они вроде как работают вместе.

— У тебя есть тип.

Мои глаза скользят по нему, задерживаясь на острой линии его подбородка, на его остром носе, на его скульптурном тело, подтянутым годами упражнений…

Я прочищаю горло.

— Вернемся к этой вечеринке Райана Рейнольдса. Знаменитости были повсюду. Блейк Лайвли — самая милая на свете, Америка Феррера, Джейк Джилленхол. Я старался не таращить глаза. Тогда Гарри решил потанцевать с этой актрисой. — Я закатываю глаза. — Один танец. Два. Три. Я разозлилась и выпила несколько бокалов шампанского, что затем привело к тому, что я люблю называть кризисом в ванной.

— Ты описалась в штаны?

— Нет! На первом этаже была очередь, там я встретила Анну Кендрик, но я танцевала пи-дэнс и не могла с ней поговорить. Мы не должны были подниматься наверх, но в мою защиту скажу, что там не было никого, кто сказал бы мне, что я не могу пройти мимо бархатной веревки, которая перегораживала проход. Если бы они были серьезны, у них была бы охрана, верно? Итак, я, съежившись, поползла вверх по лестнице, и вуаля, там, в коридоре, была эта прекрасная мега-ванная. Я говорю о глянцевых черных стенах, золотых кранах и сверкающей люстре.

— Роскошно.

Я смеюсь, вспоминая, как я описывала его дом таким образом.

— Я заканчиваю свои дела, спускаю воду, затем в туалет начинает переливаться через край, как будто водопад хлещет на этот причудливый мраморный пол. Я покачиваю золотую ручку, и она отваливается у меня в руках. Я снимаю крышку с унитаза, чтобы посмотреть, смогу ли я отрегулировать внутреннюю часть бачка. Нет, туалет настолько высокотехнологичен, что это за пределами моего механического опыта. Я опускаю крышку — она издала ужасный шум. Она немного треснула. Я вытащила полотенца, вымыла воду, бросила их в ванну, затем вернула сломанную крышку на унитаз. Затем я поправила прическу, как будто все было в порядке, спустилась вниз, взяла бокал шампанского, послала свою пару к черту и вызвала такси. Я сломала ручку унитаза. Случайно!

У него на лице появляется забавное выражение.

— Когда была эта вечеринка?

— Пять или шесть лет назад? Была весна…

— Анна Кендрик споткнулась о чью-то ногу и растянула лодыжку?

— Она это сделала! Вокруг нее был обернут пакет со льдом… — Я замолкаю, мои глаза расширяются. — Ни за что…

— Я был на той вечеринке.

— Но… как я могла не заметить тебя?

— Как же я мог не заметить тебя? — тихо говорит он.

О. Я смотрю на свои колени и закусываю губу.

— Ха.

— Я был с Таком.

— Ты не был с Уитни?

Она качает головой.

— Я еще не встретил ее.

Мое сердце замирает, мысли бешено колотятся. Что, если бы… что, если бы я увидела его той ночью? Мог бы он заметить меня? Я останавливаю этот ход мыслей. Позже он встретил Уитни и полюбил ее.

— Почему ты держишь Лею в шкафу? — Я спрашиваю.

Он замирает, хмурясь.

— Я купил ее в прошлом году, и когда я принес ее в дом… она не выглядела правильно. Что-то… — Он пожимает плечами. — В любом случае, я подумал, что она может выглядеть слишком сексуально, если игроки придут поплавать на выходных.

— Это потому, что она напоминает тебе о ночи, которую ты предпочел бы забыть?

Он испытующе смотрит на меня.

— Я не хочу забывать ту ночь. Это открыло мне глаза.

О.

Его лоб хмурится.

— Нова… — Эмоции мелькают на его лице, и его руки сжимаются когда они покоятся на его бедрах. — Ранее… в моем кабинете. Ты прекрасна и невероятна, и у нас есть это прошлое между нами, но мы должны держать вещи легкими.

Я напрягаюсь, завиток гнева поднимается. Поняла. Не развивать чувства к игроку. Что ж полностью прекрасно! Я уже решила это для себя.

Он смотрит на меня.

— После Уитни я поклялся, что просто остыну, ну, знаешь, не буду испытывать никаких чувств к кому-либо, и…

— Тебе не нужно беспокоиться о том, что у меня возникнет неверное представление. — Прокатилась на американских горках в Нью — Йорке. Он разбился и сгорел.

— Ты в порядке с тем, что я сказал?

Он боится, что я просто перевернусь и влюблюсь? Пфф. Я хмурюсь.

— Я не Дженни, Ронан. Я не из тех девушек, которые преследуют тебя и требуют, чтобы мы "определили отношения". У нас нет отношений и, привет, мне нравится, когда парень преследует меня, так что вот.

— Подожди… Ты совсем не похожа на нее, хорошо. Просто я хочу, чтобы это…

— Было легким! Сообщение получено. — Боже.

— Я сожалею о том, что было раньше…

— Это забыто! Отпусти это, ладно?

Морщинка на его лбу растет, как будто он хочет сказать что-то еще.

— Мы можем притвориться на публике и покончить с этим. Проверь. — Я встаю, потягиваюсь и зеваю, нужно держаться от него на некотором расстоянии. — Уже поздно, и я готова лечь спать.

Он изучает мое лицо несколько мгновений, затем встает, снова благодарит меня за помощь с шерифом и козлом, и выходит из моей двери.

Я ложусь обратно на диван, и Спарки сворачивается у меня на коленях, издавая мягкое мяуканье. Я чешу его за ушами, мое горло сжимается, отчасти от боли, отчасти от того, что я должна была знать лучше, что делаю, прежде чем целовать его!

Ронан не хочет ни с кем связываться. Он эмоционально недоступен. Я понимаю. Это понятное чувство после потери такого человека, как он уже потерял.

Мы сделаем все легко и весело без каких-либо чувств.