— Всегда пожалуйста, — говорит она сладким тоном, затем проходит мимо нас.

— Ни за что в жизни я не спрошу ее, — бормочу я.

Губы Ронана кривятся.

— Но она была такой милой. И ты тоже.

— Южные девушки рождаются милыми, но они не всегда это имеют в виду. Теперь, если бы она сказала благослови твое сердце, у нас могла быть драка. Все знают, что это значит. Это жалость с примесью снисходительности.

— Я узнаю все больше и больше с каждым днем, — бормочет он.

— Как тебе понравилась та женщина с ранчо из придорожного ресторана? — спрашиваю я, потянувшись к нормальному, прежде чем заговорить о работе.

— Потрясающе. Мы привязали несколько коров. Скакал на каких-то жеребцах.

— Никогда не звонил ей, да?

— Нет.

Звенит звонок на перемену в классе, и другие преподаватели спешат в офис и по коридору, примыкающему к нам, который соединяет другие кабинеты.

У меня перехватывает дыхание, когда входит Эндрю, затем идет к нам, опустив голову, с бумагами в руках. Я пожираю его глазами: короткие грязно-светлые волосы, квадратный подбородок, ямочка, смягчающая угловатую линию подбородка. Он одет в брюки и полосатую рубашку, у него широкие плечи, стройное и мускулистое телосложение.

Его губы изгибаются в знакомой манере — так он обычно делал, когда его забавляли, — и моя грудь ощущает прилив эмоций, большинство из которых я не могу определить. Моя рука тянется и сжимает руку Ронана.

Он накрывает это своей рукой и сжимает меня.

— Не позволяй ему видеть, как ты потеешь, — шепчет он.

— Это еще одна китайская военная стратегия? — Я тяжело сглатываю, не двигаясь. Ещ е нет. Я не видела его почти девять лет. Я пропустила наши встречи через пять и десять лет, и когда я записывала Сабину на занятия в этом году, мы пришли пораньше и сразу же ушли. Я имею в виду, я знала, что, вероятно, столкнусь с ним в какой-то момент на школьном мероприятии, но я отодвинула это на задний план. Мне нужно было сосредоточиться на других вещах.

Кто-то зовет его по имени, и Эндрю поднимает глаза, видит меня и останавливается как вкопанный. Его рот открывается.

— Нова? — Шок окрашивает его голос. Он бросает взгляд на Ронана, его брови хмурятся, затем снова на меня. — Что ты здесь делаешь?

Конечно, я уверенная в себе девушка; я обеспечила себя в городе, завела друзей, работала не покладая рук и жила счастливо. Я несколько раз впадала в безумное увлечение и выходила из него — поверхностное чувство, в основном со спортсменами, эти отношения, которые легко приходят и уходят. Но…

Он причина, по которой я скрывала маленькую частичку себя от каждого мужчины. В моем сердце нет доверия, и часть меня специально выбирала рискованные отношения, зная, что они закончатся так, как я ожидала, и пока я знала, что это произойдет, я не была бы опустошена. Я не удивлена, что глаза Зейна блуждали и нашли стюардессу. Я всегда знала, что он не был постоянным, потому что я не была постоянной. Я никогда не любила никого, кроме Эндрю.

Он подходит ближе, на его лице появляется изумление, и я передвигаюсь на дюйм ближе к Ронану.

В последний раз, когда я разговаривала с Эндрю, он появился в моей комнате в общежитии Нью-Йоркского университета, пропахший алкоголем, с осунувшимся лицом. Это было за неделю до его свадьбы, и он сел в самолет и полетел в Нью-Йорк. Он зашел внутрь и умолял меня вернуться.

Я потерян без тебя. Я скучаю по тебе. Я люблю тебя. Ты мне нужна. Я допустил одну ошибку. Ты не можешь простить меня? Ты та, с кем я должен быть рядом.

Ты мое солнышко. Мы не можем позволить им разлучить нас…

Мы сидели на моей кровати, пока он излагал свои проблемы. Мы выросли вместе, он полюбил меня с момента нашего первого поцелуя, он вырезал наши имена на дубе перед школой, он отказался от своего наследства, мы должны были быть навсегда…

Он посмотрел глубоко в мои глаза, плача, когда встал на колени и попросил меня рискнуть с ним, чтобы вернуться в УТ, и мы бы нашли способ разобраться с ребенком и Пейсли.

Я сказал да.

И когда я проснулась на следующий день, его уже не было. Преданная. Дважды.

Я все еще не могу найти свой голос, и Ронан берет верх, его голос отрывистый.

— Она новая учительница по английскому и моя персональная ассистентка.

Затем он выводи меня из офиса в переполненный коридор.

Я борюсь со своими чувствами, прислоняясь к его твердому телу, и выпрямляюсь, но он тянет меня назад.

— Пока нет. Он может выйти. Дай ему понять, что тебе все равно, хотя очевидно, что это не так.

Из моей груди вырывается долгий выдох. Как, черт возьми, я собираюсь работать с Эндрю здесь?

Держа меня рядом с собой, Ронан ведет нас сквозь толпу подростков. Все взгляды устремлены на нас, ученики бросают на него благодарные, восхищенные взгляды и кричат:

— Тренер Смит! Привет! Доброе утро! Отличная игра!

Мы пробираемся сквозь толпу к пустому месту, и я сосредотачиваюсь на том, что впереди и в центре.

Прочистив горло, я спрашиваю:

— Насколько ты недоволен тем, что я получила эту работу? Если бы ты хотел кого-то другого, ты мог бы высказаться в его кабинете.

Он не отвечает.

Мы поворачиваем за угол в коридоре, и он останавливается у двери, быстро открывает ее и тащит меня внутрь.

Я оглядываюсь на… кладовку. Она темная и маленькая, примерно десять футов на десять, с полками, заставленными бумажными полотенцами, дезинфицирующим средством для рук, карандашами, ручками, бумагой…

— Хороший офис. Куда мне поставить свой стол, тренер?

— Зови меня Ронан, когда мы одни, — хрипло говорит он.

— Это сработает между нами или нет?

— Нова. Ты в порядке?

Его руки опускаются мне на плечи, а взгляд пристально изучает мое лицо. Его большие пальцы гладят мои напряженные мышцы, но я не думаю, что он осознает это. Искры пробегают по моей коже, мурашки бегут там, где он прикасается ко мне, и я хочу, чтобы они исчезли. Это не сексуально. Он действительно беспокоится обо мне.

Тщательно сдерживаемые эмоции поднимает голову, и я сглатываю, смаргивая слезы, которые были скрыты под поверхностью с тех пор, как я увидела Эндрю.

— Я… я знала, что это произойдет. Я просто… Вроде как растерялась.

— Я сожалею об этом.

— Спасибо, что вытащил меня оттуда. В следующий раз будет лучше.

— Конечно. — Он опускает руки, почти неохотно, затем показывает мне свой профиль, возясь с кепкой.

Приходит осознание. Дергание за кепку и воротник — это его тик, когда он неуверен. Я видела, как он делал это на своей вечеринке, потом на моем крыльце и в книжном магазине. Эти шрамы.

— Я бы хотела, чтобы ты посмотрел на меня.

Он вздрагивает от моих откровенных слов, затем поворачивается, чтобы взглянуть на меня.

— Хорошо.

— Мне нужна эта работа, — тихо говорю я. — Меня навязали тебе, и, может быть, это несправедливо, но есть Сабина, и дом, и мои школьные ссуды… — Я прикусываю губу. — Мне очень жаль. Мы оба знаем, что Лоис нашла мне эту работу.

Он прислоняется к двери, и я делаю то же самое, наши взгляды встречаются. Голоса студентов в коридоре затихают, когда между нами воцаряется тишина, но это не неудобно. Кажется, мы создали свой собственный маленький пузырь.

— Я понимаю, — бормочет он, изучая мое лицо. — Проблемы с деньгами.

Я киваю.

— Я дала слово маме, что, если с ней что-нибудь случится, я сделаю все возможное для своей сестры. И когда я даю свое слово, я говорю серьезно. Честь и верность важны для меня. У нас нет другой семьи поблизости, и я не могу забрать ее обратно в Нью-Йорк. Это ее дом.

После паузы я спрашиваю:

— О чем ты думаешь?

Из его груди вырывается глубокий выдох.

— Я думаю о многих вещах. Нам придется разбирать их по кусочкам. Во-первых, тот поцелуй.

Я чувствую, как краска приливает к моим щекам.

— Что насчет этого?

Его голос становится хриплым.

— Это не давало мне спать по ночам.