Вийнан принял упрёк без возражений. После отхода от коммунизма возникла определённая пустота, которую заполнила вернувшаяся православная церковь. В новой форме эта религия приобрела спокойные и суровые черты. Она предполагала наличие строгого и требовательного божества, которое одинаково усердно вознаграждало добрые деяния и карало за злые. Тезис «Ненавидь грех, но не грешника» в этом уравнении не фигурировал. Безжалостное возмездие за дурные деяния и богатое вознаграждение за достойные. Грешники должны искупить своё прошлое, страдая как в этой жизни, так и в следующей. Спасённые обретали земной успех и вознаграждение в дальнейшем.

В таком контексте замечание Черняховского вполне понятно. Вийнан с неловкостью ощущал, что он мог быть прав, включая резкий комментарий о незначительности нынешней Европы. Доктор видел фильм, снятый на поле боя севернее Дона. II Украинский развернул больше войск, чем во всей объединённой Европе, а это был только один из пяти (или восьми, сведения расходились) фронтов. С другой стороны, у России была американская помощь по плану Маршалла, обеспечившая восстановление промышленности и армии, а у них — нет.

— Вы правы. Именно будущее Красный Крест хочет обсудить с вами и русским правительством.

Это было фигурой вежливости. Вийнан говорил с единственным человеком, который сейчас решал всё.

— Наступление на Новую Швабию… — едва эти слова сорвали с его губ, он понял, что ошибся. Голос президента плетью стегнул по стенам.

— Думаю, вы имеете в виду освобождение Калмыкии, Кубани и Грузии, оккупированных сейчас нацистами?

Вийнан выругал себя. Он забыл, что президент также был самым жестоким и безжалостным русским военачальником в нынешнем поколении офицеров, известных своей крутизной. И патриотом.

— Прошу прощения, я всего лишь использовал это название как общий термин для всех оккупированных земель. Бесспорно, что русская армия их освобождает. Можно узнать, что вы намерены сделать в немцами, которые уцелеют после боёв?

— Конечно можно, доктор. Мы собираемся их убить. Всех мужчин, женщин и детей.

Бескомпромиссное заявление поразило Вийнана под дых. И он, и правление МККК предполагали, что разговор на это выйдет, но услышать своими ушами холодные и уверенные слова… Именно поэтому он приехал в Москву — чтобы как-то предотвратить подобный исход.

— Господин президент, есть другое решение. Европа готова принять этих людей и помочь в переселении. Германия лежит в руинах, она больше никому не сможет угрожать. Несмотря на это, президент Херрик примет их и даст им возможность восстановить то, что вообще можно восстановить. Мы просим только о возможности. Если вы так поступите, то чем будете отличаться от фашистов? Кем запомнит вас история?

Вийнан готовился к взрыву, но его не случилось. Черняховский ответил совершенно спокойно.

— Доктор, не мы вторглись в другие страны и уничтожили их мирное население. Не мы начали охоту на ведьм по всей Европе, нацеленную на истребление всех иных рас. Мы убиваем врагов — тех, кто напал на нашу страну и кто воюет против нас. Но не тех, у кого иная форма носа или неправильный цвет глаз. Знаете ли вы, что происходило на оккупированной территории, в концентрационных и трудовых лагерях? Знаете ли вы, что русских мужчин уничтожили, чтобы немцы могли взять себе женщин? Что мальчиков, рождённых у русских, скопят при рождении или убивают, а девочек оставляют на расплод? Доктор Вийнан, у МККК есть точная позиция насчёт принудительных беременностей? Пожалуй, прежде чем просить за таких людей, вам стоит немного узнать об их сути. Может быть, вы и согласны видеть их соседями, но не мы.

Он положил на стол перед гостем увесистую папку. Доктор приступил к чтению, потом начал бледнеть. Через несколько страниц он покрылся холодным потом, а его желудок задёргался. Черняховский наблюдал. Когда он решил, что пора, то просто сказал: «Дверь слева».

Вийнан рванул в президентскую уборную и едва успел добежать до туалета. Черняховский слушал доносившиеся звуки и напряжённо думал. Немецкий вопрос терзал и его, и советников. Они ненавидели методы фашистов, но не могли поступить иначе. Разумеется, надежды на исправление нет. Их грехи настолько велики, что высшая благодать более никогда их не осенит. Неожиданно его посетило просветление. Вдохновение от строгого и сурового бога. Ситуацию можно повернуть к преимуществу России, причём весьма значительному. А ещё спасёт множество солдатских жизней. Он позвонил своему первому заместителю и озадачил его небольшим, но важным вопросом. Всё решится быстро.

Доктор вернулся, вновь полный самообладания. Просто знать о таких вещах и читать о них это одно, увидеть фотографии — совсем другое. Тем не менее, он был обязан продолжать попытки, независимо от того, кто эти люди и каковы были их деяния. Он обязан спасать все жизни, каждый раз, когда есть возможность.

— Извините, господин президент. Я привёл себя в порядок. Но нельзя обвинять всех в преступлениях их лидеров. По крайней мере, дайте нам вывезти женщин и детей.

— В ваших словах, доктор, кое-что есть. Возможно, вы правы, — глубокомысленно сказал Черняховский. — Вероятно, у немцев остался шанс на искупление, просто надо дать им возможность показать миру, что в них теплится человечность. Слушайте внимательно. Наше наступление на Донском фронте продолжается согласно плану. Скоро мы выйдем к самой реке. Там нас ждёт главная оборонительная линия немцев. Есть основания считать, что при форсировании Дона они готовы применить против наших войск химическое оружие. Если они это сделают, мы нанесём ответный удар и собственным химическим оружием, и биологическим. Ещё мы попросим наших американских союзников сбросить несколько ядерных зарядов. Боевые потери будут велики, но страдания гражданских лиц — неизмеримо выше. Мы освободим нашу территорию, пусть даже это будет выжженная пустошь. Лучше так, чем фашисты на наших землях. Но ещё лучше, если этого не случится. Пусть немцы сами рассудят. А мы всего лишь исполним их решение. Судьба немцев в Калмыкии, на Кубани и в Грузии решится их собственными действиями. Если они используют против наших войск химическое оружие, или любое другое оружие массового уничтожения — мы поймём, что для них нет никакой надежды. И истребим их подчистую. Но если они воздержатся от этого, значит шанс на искупление есть. По крайней мере, для некоторых. Мужчин пойдут под суд как военные преступники, но женщин и детей отдадим вам. Для депортации, само собой.

Черняховский откинулся в кресле. Это лучший выход из положения. Поставить на одну чашу весов жизни близких, а на другую — искушение использовать ОМП. Наступление было спланировано так, чтобы левый фланг прорвался вдоль Волги в немецкие тылы и устроил разгром раньше, чем можно было применить газы. Глубокие прорывы были авантюрами. Их часто задумывали, но успеха добивались редко. Президент и Совет опасались химической атаки, и этот гамбит должен её предотвратить. Если он провалится, уничтожение заложников сгладит вспышку народного гнева и ненависти, неизбежных при таком опустошении. Но вот появился доктор Вийнан и Международный Красный Крест. Будет очень хорошо, если ему удастся донести до Моделя, что немецкие женщины и дети находятся в зависимости от его решения, и фельдмаршал не пойдёт на такой риск. Ну а не удастся, всё равно получится лишний листик на маскировочном плаще обмана. Пусть немцы думают, что готовится форсирование Дона.

После ухода Вийнана Черняховский собрался в душ, оставив форму в кабинете. Здесь не было ни одного зеркала. Оно висело в уборной, но президент никогда не вставал перед ним в мундире. В форме он был президентом, без него просто человеком. И Черняховский-человек ненавидел другого себя настолько, что не мог видеть.

Входя в правительственные здания, сэр Эрик Хаохоа всегда мысленно представлял характер и мышление их обитателей. Дворец вице-короля в Нью-Дели был воплощением бережливости — лёгкий, стерильный, малозатратный, но человечности ему недоставало. У Генштаба в Бангкоке был богатый и гедонистический облик, за которым скрывался современный и удобный интерьер. Елисейский дворец поражал помпезностью и высокомерием, но настоящей мощи в нём было мало. В новом здании германского правительства он ещё не бывал, но догадывался, что там всё светится в темноте.