Он выглядит моложе, когда спит.

Он похож на Джейса, которого я оставила шесть лет назад.

Смахнув слезы, я возвращаюсь в его спальню. Все мое тело устало и болит, и я решила, что могу немного поспать, пока Джейс в отключке.

Я забираюсь под простыни, прижимая к себе подушку. Она пахнет Джейсом. Земляной, как свежая грязь и сандаловое дерево с нотками чего-то пряного. Очень вкусно. Это последнее, о чем я думаю, прежде чем закрыть глаза, и сон смог поглотить меня.

Боль и тьма. Ужас и отчаяние.

Мой кошмар держит меня под собой и прижимает к земле. Он оставляет во мне следы, как острые зубы акулы, даже когда я дергаюсь на влажных простынях, пытаясь проснуться.

В этом нет ничего нового. Моя мама однажды рассказала мне, что в детстве у меня были ночные кошмары. Я кричала во сне, глаза были бодрствующими, но пустыми, и ей приходилось держать меня на свету и трясти, чтобы я проснулась.

Но когда я была моложе, мои сны были текучими, невинными, постоянно меняющимися. Я могла выглядеть запаниковавшей, но всегда просыпалась и была в порядке. То, что преследовало меня во сне, никогда не сопровождало меня в бодрствовании.

Теперь уже нет.

Что-то совершенно тревожное, что-то, что я задвинула в самые темные глубины своего сознания, продолжает беспокоить меня, когда я лежу, задыхаясь, завернувшись в тонкие простыни, мурашки и пот покрывают мою обнаженную кожу.

За все время, пока я спала рядом с Дорнаном Россом, мне не приснился ни один кошмар.

Все эти недели, месяцы я лежала под ним, пока он входил в меня, и этого было достаточно, чтобы я разбилась вдребезги. Потом, после этого, как он накрывал меня своей собственнической рукой, чтобы я не могла отодвинуться, прижатая к кровати, когда его липкая жидкость вытекала из меня и остывала под нами.

Я спала как младенец каждую ночь.

Это сильно беспокоило меня, настолько сильно, что я не думала об этом, заставляла себя отключиться, но вдруг мне вспомнились те ночи, и теперь я знаю, почему мне не было страшно.

Мне не было страшно, потому что я знала, где он. И я знала, что пока я с ним, и пока он верит моей лжи, я в безопасности. Не в безопасности в традиционном смысле — это был человек, который бил меня, который ударил меня ножом за то, что я заговорила не по делу, который трахал меня до потери сознания и душил меня до тех пор, пока я не видела звезды, и не один раз.

Но я знала, где он. И я знала, что он был под моими чарами. И я питалась его болью и горем, как наркоман, получая дозу за дозой, пока его сыновья падали, как костяшки домино, жертвами моего предательства.

Теперь я не знаю, что произойдет. Очнется ли он. Поймает ли он меня до того, как я вынесу ему последний смертный приговор.

Кто умрет — он или я.

Если Джейс действительно простит меня, или он возненавидит меня так сильно, что, возможно, сам нажмет на курок.

Сегодняшний кошмар — это классика. Я еду на заднем сиденье машины, на пути к своей смерти шесть лет назад. Дорнан на водительском сиденье, Макси на пассажирском, а Чад сидит рядом со мной, на его безумном лице самодовольная ухмылка. Я пытаюсь открыть дверь машины, но ручки нет. Я стучу в окно, и вдруг все трое мужчин поворачиваются и смотрят на меня, но у них нет лиц. Только гнилая плоть и сморщенные белые пятна там, где должны быть глаза. Чад смотрит на меня незрячими белыми глазами, а под ними из плоти выгрызает себе путь на свет толстый червь, проделывая дыру в его щеке. Внезапно машина покрывается извивающимися личинками, и Чад придвигается ближе, прижимая меня к двери своими руками.

Я кричу, и в этот момент личинки пробираются в мой рот, заползая всюду, чтобы устроить свой дом внутри меня.

Мне нужно выбраться из машины. Я не мертва, как они. Я не мертва! Чад ухмыляется и наклоняется так, что наши глаза оказываются на расстоянии дюйма друг от друга, он смеется и проводит рукой, кишащей личинками, по моей щеке.

— Что такое, Джули? — спрашивает он, его дыхание пахнет разложением и смертью. — Ты думаешь, что сможешь убежать от нас, потому что мы мертвы? Ты никогда не будешь свободна. Ты принадлежишь нам.

Он приближается еще ближе, прижимает свои мертвые губы к моим, проталкивает свой язык в мой рот. Я кричу, когда мое горло заполняется извивающимися личинками, отчаянно ищущими свою следующую пищу.

— Джульетта! — грубые руки трясут меня. Я слепо мечусь в сильной хватке, все еще наполовину захваченная своим отвратительным кошмаром.

— Джулз, это я. — Руки оставляют меня, и внезапно комната заливается светом, заставляя меня болезненно поморщиться от внезапной яркости.

Джейс стоит прямо перед дверью в свою спальню, одна рука все еще на выключателе. На нем черные трусы-боксеры и больше ничего, несмотря на холодную ночь. Его волосы взъерошены, а глаза опухли со сна. Отек, кажется, спал на том глазу, в который зарядил кулаком Эллиот, но я вижу скопление лопнувших кровеносных сосудов в его глазах, создающих крошечную паутину из ярко-красных нитей.

— Ты кричала так, словно тебя убивали, — говорит он. — Чуть не довела меня до сердечного приступа.

Я протираю затуманенные глаза, смотрю на цифровые радиочасы на тумбочке. Час ночи. Я едва успела заснуть, как меня настиг этот кошмар. Черт. Мне сейчас так нужен сон, а я даже с Дорнаном в коме не могу успокоиться.

— О, — отвечаю я. — Что я говорила?

— Ничего, — быстро говорит он. — Просто кричала.

— О. Извини.

Он нависает над краем кровати, судя по всему, все еще полусонный.

— Ну, постарайся поспать, — жестко говорит он и выключает свет, собираясь уходить.

— Подожди, — говорю я, в моем голосе чуть больше отчаяния, чем мне бы хотелось.

Он медленно поворачивается, на его лице выражение, которое может быть хмурым или забавным. Я не могу решить, что именно. Мои глаза привыкают к темноте, и в свете луны, проникающем через окно над кроватью, я могу различить его черты.

Он стоит неловко, оглядывает комнату, смотрит куда угодно, только не на меня.

— Ты можешь… остаться на минутку? — внезапно я не хочу оставаться одна. Что угодно, только не оставаться наедине с воспоминаниями о его мертвом брате, который засовывает свой червивый язык мне в горло.

Должно быть, он видит страх на моем лице, даже в темноте, потому что его неловкость исчезает.

— Так плохо, да?

Я киваю.

— Да. Довольно плохо.

— Океей, — говорит он, присаживаясь на край кровати. — Подвинься. — Я тупо смотрю на него мгновение, пока он жестом не указывает на кровать. — Я ложусь, Джулз. Сейчас час ночи, и я устал до чертиков. Подвинься.

Я извиваюсь, не слишком охотно, и возвращаюсь под простыни на дальнем краю двуспальной кровати. Джейс закидывает ноги на кровать и поворачивается на бок, опираясь на один локоть, наблюдая за мной.

— Иногда мне снятся кошмары, — тихо говорит он, его карие глаза темные и тревожные в ночи.

Это впечатывается в меня, как удар в живот, почти заставляя меня сложиться вдвое от боли. Мой милый мальчик. Судьба действительно подставила нам подножку, когда выбирала наших отцов. Я любила своего больше всего на свете, но он все равно выбрал эту жизнь, которая отняла все у нашей семьи. А Дорнан… ну, здесь нечего добавить.

Он убил твою мать. Почему ты не пытался убить его?

Я слишком боюсь спросить его и нарушить уютную тишину, которая окружает нас. Сейчас, в этот момент, мне нужно, чтобы он был здесь, со мной, и трудные вопросы, без сомнения, разрушат этот мимолетный покой, который мы обрели в темной ночи.

Я тяжело сглатываю.

— Правда?

Он кивает.

— Всегда об одном и том же.

Я зажмуриваю глаза, пока он продолжает говорить.

— Возможно, это не то, о чем ты подумала, — мягко говорит он. — Дело не в этом. Дело в том, что было после.

— После? — нерешительно спрашиваю я.