Когда они выходили на лестничную площадку, он краем глаза успел заметить, как Анастасия Петровна его на прощание перекрестила.

Выйдя на улицу, Кошко позволил минутой осмотреться на крыльце, надышаться сырой прохладой пасмурного весеннего дня. Дождя не было, но небо всё гуще закрывалось серыми тяжёлыми облаками, нагнетающими своим видом тоску и уныние. Затем он повелительно кивнул головой налево и неторопливо зашагал в сторону Невского проспекта (на нём в двадцати минутах ходьбы располагался Николаевский железнодорожный вокзал44). Пётр, поправив на голове котелок, зашагал от него справа.

– Ну что, Пётр Васильевич, – задумчиво произнёс Кошко, – подведём итог. – Какие сведения вы посчитали для своего дальнейшего расследования главными?

Пётр тихонько откашлялся и ответил:

– Главным считаю то, что вы, Аркадий Францевич, представив меня губернатору лучшим сыщиком империи, наконец, снизошли до обращения ко мне на «вы». Это главное сведение, требующие от меня переосмысления моих с вами взаимоотношений.

Кошко остановился, внимательно его осмотрел, но развивать гнев не стал – отвернулся и зашагал дальше.

– Ты, малец, не радуйся, – сказал он спустя минуту. – Твоё зазнайство преждевременно. Моллериусу я такое сказал, чтобы наспех пресечь его сомнения в твоём невысоком чиновничьем статусе. Это было для дела нужно. Как ты был для меня разгильдяем, так по-прежнему и остаёшься.

Пётр шёл, отвернувшись в сторону, пряча свою улыбку. Но Кошко быстрым взглядом успел её заметить.

– Я тебя не хохмы ради спрашиваю, а только для того, чтобы подвести итог! Поэтому потрудись привести себя в порядок и убрать лыбу со своего лица! А не то меня до греха доведёшь – всё-таки всыплю напоследок! У меня до тебя руки давно чешутся!

– Очевидно, мне надо искать в Иркутске купца Черных и его подробно об СЛТ расспрашивать, – сказал Пётр, едва справляясь с клокотавшим в груди смехом.

– Всё-таки ты, наглец, меня за дурака держишь, – недовольно ответил Кошко. – Ты что думаешь, я тебя об очевидном спрашиваю? Опрос Черных обсуждаться не должен, только с ним ты в Иркутске должен встретиться. Я тебя спрашиваю об оперативных сведениях.

– Не понимаю, о чём вы, Аркадий Францевич? – смутился Пётр посерьёзнев.

– А как ты можешь понять, когда твоя голова сейчас занята озорством, а не делом? Я тебя о серьёзных вещах спрашиваю. Потрудись напрячь свой мозг!

– Всё равно не понимаю…

– Ох, – Кошко беззлобно вздохнул. – Слушай меня внимательно, разгильдяй. Не вздумай что-то не запомнить.

Здесь, в Петербурге, вещей с собой много не бери, только самое необходимое: умывальные принадлежности, один комплект сменного нижнего белья, пару консервов и всё. У тебя поклажа должна быть самая минимальная. Это чтоб тебя с иркутского вокзала местные разбойники в оборот не приняли. Оденешься в дорогу в простой гражданский костюм, самый скромный, я такой на тебе много раз видел. Здесь, в Петербурге, купишь самое дешёвое пальто, без меховых на воротнике излишеств. Чтобы не околеть в Иркутске, под брюки заранее надень шерстяные кальсоны, а под пиджак – вязаный свитер. Никаких лакированных ботинок, котелков, портфелей. Создашь внешний вид мелкого служащего, без гроша за душой. Это для твоей личной безопасности требуется.

Командировочные деньги огромные нигде не свети. Восемьсот рублей – это сорок-пятьдесят зарплат иркутского рабочего. За такие деньги тебя там шлёпнут не раздумывая. Распредели купюры малыми частями и зашей в подкладку пиджака. Вся сумма тебе специально выдана червонцами, пятёрками, трёшками и рублями, чтобы ты в размене не нуждался. Деньги прячь, но за них не дрожи – если, не дай бог, разбойники нападут, отдавай им всё без сопротивления. Деньги мы тебе ещё выделим, главное – жизнь свою сбереги.

Документы с собой бери все – и паспорт, и служебное удостоверение, и доверенность столыпинскую. Распредели их по разным карманам и всегда думай, что кому показать. Доверенность свети только в самом крайнем случае. Не то она тебе вместо помощи одни неприятности принесёт. Если распустишь слух по губернии, что в неё приехал столыпинский ревизор, беды тебе не миновать. Зная о масштабе местной коррупции, тебя уже не бандиты шлёпнут, а служивые. Сенатская ревизия московского сыска всех многому научила. Держи это при памяти, сынок.

Гостиницу, в которой остановишься, выбирай с осторожностью. В самую престижную не лезь, в ней наверняка есть разбойничьи осведомители, а в дешёвую не суйся по причине засилья в ней всякого быдла – хулиганов да пьяниц. Найди средненькую, скромненькую, но обязательно с телефоном в вестибюле. Такие шантрапа предпочитает обходить стороной – с клиентов много не возьмёшь, а околачиваться возле неё опасно – портье в любой момент может дозвониться до полицейской помощи.

Как остановишься в гостинице, немедленно телеграфируй об этом Филиппову и мне. Это служебная необходимость. Мы должны знать, по какому адресу с тобой можно связаться, чтобы иметь возможность выслать срочное сообщение. Поэтому расценивай это как мой тебе приказ. Это вопрос и связи, и безопасности.

Ни с полицией местной, ни с жандармерией сам в контакт не вступай. О тебе никто ничего там не должен знать. Единственный чиновник, с кем ты можешь пересечься, – это исправляющий должность иркутского губернатора Юган. Он Столыпиным предупреждён, что к нему может обратиться за помощью его доверенный человек. О твоём приезде он знает. Но обращайся к нему только в самом крайнем случае, по самому неразрешимому без него вопросу. Пытайся везде выпутываться оперативно самостоятельно. Я знаю, что тебе будет сложно без помощи, но на то тебе судьбой наглая голова и дана, чтобы выпутываться там, где скромный сгинет.

Самое главное моё предостережение запомни внимательно: в тайгу один не вздумай полезть. Это категорически, и это не обсуждается. Я не хочу потом встречаться с твоим отцом возле запаянного цинкового гроба. Сибирской тайги нет места на земле опаснее. Там медведи, тигры, волки, рыси, ещё чёрт знает что. Не забывай про беглых каторжников, местных инородцев, характером невыясненных. Там на сотни вёрст вокруг дикие нехоженые места. Как только переговоришь с Черных и выяснишь у того точное место дислокации СЛТ, немедленно телеграфируй нам в Петербург и Москву. Мы через Столыпина приставим тебе несколько конных жандармов, вооружённых карабинами. Понял меня?

Пётр кивнул головой. Надо признаться, Кошко удалось его застращать. Озорное настроение у него полностью улетучилось. Он крепко задумался о предстоящей опасной командировке.

Они уже дошли потихоньку до Знаменской площади, на которой располагалось обширное жёлтое трёхэтажное здание Николаевского железнодорожного вокзала.

Кошко огляделся повсюду и внимательно посмотрел на Петра:

– Ну, всё, пришли. Через несколько часов мой скорый поезд. Найду здесь подходящий ресторан и буду ждать.

Пётр понимал, что они расстаются сейчас надолго. Быть может, навсегда. Глядя на своего начальника, он не мог подобрать нужных слов, чтобы с ним правильно попрощаться. Ценность этого человека в своей судьбе он осознал только сейчас. Грозного, своенравного начальника он, как это остро понял только сейчас, любил. Его гневных словесных выпадов и угроз ему в дальнейшем будет не хватать. Не над кем будет больше подшутить, испытывая сложные невероятные чувства одновременного восторга и ужаса.

Кошко был суровым человеком, но во многом копией характера Петра. Импульсивный, гневный, требовательный, но одновременно какой-то родной, близкий, способный похохотать над шуткой; на которого в случае беды можно всегда рассчитывать. Надёжный. Кто не побежит прятаться перед атакой врага. Который пойдёт с тобой до конца, отбросив рассуждения, не по правилам, а по принципу, по твёрдой непоколебимой сущности первородного мужского характера.

Кошко требовательно откашлялся, возвращая Петра к текущему (вероятно, в забытье его взгляд опять предательски остекленел).