— Прости, прости! Я просто подумала, что не произойдет ничего страшного, у меня нигде не болело, чувствовала я себя превосходно.
— У тебя срок тридцать девять недель! Что за непослушная женщина! Я уже сажусь в машину, скоро буду. Не рожай без меня.
— Нет! Нет, Курт, не сто́ит! Альбина уже позвонила Вахтангу Давидовичу, да и чувствую я себя уже намного лучше. Может, мне вообще показалось… — в этот момент ощущаю, как по ногам потекло что-то тёплое. В ужасе смотрю на лужу под подошвами лодочек на низком каблуке и понимаю, что нет, всё-таки не показалось.
У меня отошли воды. На глазах у четырнадцати ошарашенных человек!
— Амазонка? Почему ты молчишь?! С тобой всё в порядке? Ульяна! — обеспокоенно причитает на том конце Курт, а я не могу произнести ни слова, потому что низ живота сковывает очередной болевой спазм. — Ульяна! Скажи же уже хоть что-нибудь!
Я сильная, очень сильная! Но единственное, что может произнести сейчас мой рот, это…
— Мне страшно…
Да, как бы я не пыталась делать вид, что всё под контролем, я боюсь так, что поджилки трясутся. Теперь мне уже не кажется, что идея ждать родов дома была хорошей, а поехать на таком сроке на работу — тем более! А теперь я здесь, сижу в мокрой юбке на глазах у всего совета директоров, мой первенец настойчиво пробивает себе дорогу в этот мир, а я совершенно бессильна хоть как-то повлиять на ход событий!
— Так, кто у нас тут рожает? — в конференц-зал бесцеремонно заходят два медбрата в голубом и, не взирая на мои вялые сопротивления, погружают словно немощную на грохочащую каталку.
— Я уже еду, родная! Я скоро буду, отслежу тебя по локации! Будь на связи, слышишь? — доносится из динамиков голос Курта, и это единственное, что придаёт мне сейчас сил.
Как же он был счастлив когда узнал, что скоро у нас будет ребёнок, буквально светился, распланировал каждый год жизни малыша. Если из-за моего упрямства что-то пойдёт не так…
— Отвезите меня в "Лапкино"! Слышите! Эй! — приподнимаю голову и разглядываю через окошко напротив тёмные макушки. Два медбрата сидят на переднем сидении медицинской ГАЗели и, судя по выкрикам, смотрят по мобильному футбольный матч. — Эй! Вы меня слышите? Я тут рожаю вообще-то!
— Ещё не рожаете, не волнуйтесь, — обернулся один мо́лодец. — Не стоит так нервничать, скоро будем на месте.
— На каком ещё месте? Я рожаю в "Лапкино"! Доктор Вахтанг Давидович Чиковане, он вёл всю мою беременность! Отвезите меня к нему!
— Простите, но мы не такси. Мы везём вас в сто пятый областной роддом по вашей прописке. Ай, ты, чёрт! Промазал! Нет, Гришаня, ну ты это видел?!
— Стойте! Какой ещё сто пятый роддом?! — кажется, что от ужаса даже всё болеть перестало. Резко, насколько это возможно, принимаю вертикальную позу и стучу в окошко водителя. — Ребята! Я серьёзно, у меня там палата-люкс, всё зарезервировано и оплачено. Отдельный душ, туалет, джакузи…
— А будет биде на этаж и картошечка-пюре. Кстати, знаешь, какая картошка у нас там вкусная? — улыбается второй, и я не понимаю, шутят они или серьёзно. — Да вы не волнуйтесь, так, — уже мягче, — у нас хороший роддом и врачи опытные. Целых два из восемнадцати.
Раздаётся нестройный гогот.
— Но я хочу к своему врачу! — едва не плача, опускаюсь на неудобную прикрученную к полу кушетку.
Это не просто "пошло не по плану", это вообще всё пошло через одно место! А ещё автомобиль едва тащится по этим пробкам. И надо же было этому эпохальному матчу проходить именно сегодня!
Это всё Курт. Это он сокрушался, что его сын пропустит историческую битву немецев и русских. Если так пойдет дальше, то Рейнхард-младший появится ещё до того, как раздастся финальный свисток.
Позади доносятся настойчивые сигналы клаксона и я вижу в заднем окне "Инфинити" Курта.
Неуклюже пробираюсь через какие-то непонятные кресла и кушетки и прилипаю носом к стеклу.
Курт, мой любимый красивый муж сидит за рулём и, нахмурив брови, старается не терять самообладания.
Не смотря на абсурдность и даже критичность ситуации не могу не отметить, как ему идёт этот тёмно-синий костюм и лёгкая брутальная щетина. Мы женаты уже почти два года, а я до сих пор с жадностью прожорливой нимфоманки наблюдаю каждое утро, как эротично он жарит бекон в одном лишь переднике на голое тело… Да, с появлением в нашей жизни ребёнка от многих привычек придётся избавиться.
Словно почувствовав, что думают о нём, Рейнхард-младший снова даёт о себе знать. Боль сковывает промежность и как бы я не пыталась держать лицо, оно всё-таки корчится в гримасе.
Курт хватает с приборной панели телефон, и тут же я слышу в своём кармане настойчивую вибрацию.
Принимаю вызов и даже не пытаюсь защищаться:
— Прости меня, я знаю, что вела себя как последняя эгостика. Надо было послушать тебя! Сидеть дома, а лучше лечь заранее в "Лапкино"… А что если мы не успеем?! В городе такие пробки, а до перинатального центра ещё так далеко…
— Мы успеем! Ещё чего! Не забывай, мой сын наполовину немец, а мы привыкли всё делать чётко в срок.
— Но так же он наполовину русский, и мы привыкли, что у нас всё через жо-о-о-о… Как больно! — обессиленно опускаюсь на кушетку и пытаюсь дышать как учили на курсах будущих мам. К сожалению, ничего не выходит и в голове всплывают только лишь нецензурные слова.
Я рожаю! Господи! Рожаю! Я столько представляла себе этот день, но даже подумать не могла, что всё будет вот так! Два интерна и сто пятый роддом с биде на этаж! Да и то, если ещё успеем. Судя по тому как мы плетёмся, наш сын отметит в этом автомобиле своё совершеннолетие.
Вдруг машина довольно резко дёргается, и я мысленно хвалю себя за то, что перестала болтаться по салону и, наконец, села.
Хлопают дверцы машин и до ушей доносится разъярённая ругань:
— Ты что творишь, кретин? Ещё бы чуть, и я тебя раскатал! — сокрушается водитель, и тут же слышу голос Курта:
— И лучше бы раскатал! У меня в этой машине жена беременная и вот-вот родит!
— У меня тоже жена беременная и она тоже вот-вот родит! — парирует незнакомый мужчина. — Я вёз её в роддом, но тачка сломалась прямо на половине пути! По-твоему, я должен до китайской Пасхи ждать, когда сюда доберётся скорая? Лапуля, иди сюда, вот так, аккуратно…
Открывается дверь и в салон неуклюже забирается молодая испуганная брюнетка с животом едва ли не больше моего, под локоть её придерживает молодой симпатичный парень, таща в свободной руке ворох сумок и пакетов.
— Господи, Ульяна, с тобой всё хорошо? Я жутко переволновался! — обнимает меня подоспевший Курт, и я цепляюсь за воротник его рубашки как за спасительную соломинку.
— От тебя булочками пахнет. С марципаном, — хлюпаю в родное плечо.
— Ну я же пекарню открываю, — он нежно гладит меня по волосам и сразу кажется, что все страхи напрасны и всё точно будет хорошо. Когда он рядом иначе быть не может.
Какое счастье, что в мой тридцатый день рождения бывший Олег Шмель не смог вовремя явиться на праздничное торжество; какое счастье, что я рискнула и вошла в ту забегаловку; счастье — что пошла наперекор отцу и продолжала, хоть и не без подножек, идти навстречу своей единственной и самой большой любви.
— Всё будет хорошо, слышишь? — шепчет мне на ухо Курт, и я согласно киваю, потому что если он так сказал, значит, так и будет. — Хочешь, я поеду с тобой, буду держать тебя за руку и рычать согласными как ты любишь?
Давлю улыбку, морщась от боли:
— А машина?
— Да чёрт с ней, заберут на эвакуаторе.
— Нет, лучше езжай следом и купи мне по пути фисташковое мороженое.
— Бог мой, амазонка, ты родишь с минуты на минуту, — хохочет он, и градус моего настроения сразу же повышается до критической отметки.
— Представляю, какую бучу устроил бы отец, если бы узнал, что я ослушалась его наставлений и вышла на работу. Хорошо, что Альбине хватило ума не обзвонить всех моих родственников, — смеюсь и замечаю, как виновато забегали глаза мужа. — Курт? — улыбка сползает. — Ты ничего не хочешь мне сказать?
