Подозрительно щурясь, делаю пару осторожных шагов назад.

— Курт, если ты нехорошо себя чувствуешь, если у тебя какие-то проблемы — не стесняйся, скажи. У моего отца много друзей врачей, они отличные специалисты, тебе обязательно помогут.

— Впервые вижу, чтоб кто-то так достоверно играл, браво, — его абсолютно не смутили мои слова и выглядит он как будто бы даже довольным. — Но если ты продолжаешь делать вид, что страдаешь провалами в памяти, я тебе напомню. Ночь, "Сохо", "Кровавая Мэри". Ну, мне удалось освежить твои воспоминания?

Ночь. "Сохо". "Кровавая Мэри"…

От чего-то резко бросает в жар, ладони увлажняются, как и всегда при сильном волнении.

В "Сохо" я была дважды — недавно, на концерте той группы, солиста которой будто бы тошнило, и несколько недель назад, когда Алёна затащила меня туда после работы выпустить пар. И я выпустила, да так, что до сих пор не могу восстановить в памяти добрый кусок той злосчастной ночи.

Помню, как танцевала под дурацкую электронную музыку, а потом, как болтаясь на плече таксиста, кое-как добралась до квартиры Дианы и уснула там прямо на дверном коврике…

Стойте-ка… Ещё помню жгучий кофейный взгляд… И белоснежную улыбку… И странный акцент таксиста…

Вот дьявол! Это был не таксист! Это был Рейнхард! Я флиртовала с Рейнхардом! Это он вёз меня домой той ночью!

Словно сдутый гелиевый шар оседаю на край кровати и смотрю в одну точку. В голове хаотичным роем мечутся мысли, то в панике врезаясь друг в друга, то разбегаясь в разные стороны.

— Вижу, что ты, наконец, что-то вспомнила, — совсем не зло улыбается он и садится рядом. Из-под полотенца, как робкая девица выглядывают сильные ноги. Бог мой, да у него даже колени идеальные.

— Кажется, вспомнила, — опираться нет смысла, но оправдаться же можно: — Но сразу хочу сказать, что я была в тот вечер немного пьяна. Честное слово — у меня и в мыслях не было клеиться к тебе, если я что-то там говорила или делала что-то… непристойное, то это была не я, это "Мэри". Но… я же не делала ничего непристойного, правда? — с надеждой перевожу взгляд с его натренированных лодыжек в кажущиеся сейчас практически чёрными глаза.

Курт вздыхает и будто бы с сожалением:

— Ну, кроме того, что ты грозилась станцевать сальсу на моём детородном органе — ничего.

В первую секунду принимаю всё за чистую монету и даже дыхание перехватывает, но, к счастью, до меня быстро доходит.

— Я этого не говорила.

— Уже и помечтать нельзя.

— Что за шутки у тебя такие дурацкие! — пихаю его кулаком в плечо и откровенно негодую: — А может, это вообще ты меня споил, чтобы потом воспользоваться? Я же не помню ничего!

— Поверь, если бы я хотел тобой воспользоваться, я бы это сделал. И, признаться, соблазн был велик. Особенно когда ты запустила руку мне в…

— И этого тоже не было! — не даю ему договорить, надеясь, что это снова шутка. Но на всякий случай уточнять не берусь.

— Так как ты меня потом нашла? Ну, в той забегаловке?

— Курт, поверь — наша вторая встреча это чистой воды совпадение! Я не могла тебя найти даже при всём желании, я и первую-то встречу с трудом вспомнила, и то, только сейчас, благодаря твоему рассказу.

Понимаю, что звучит как отмазка — встретиться случайно с многомиллионной Москве шанс практически равный нулю, но совесть моя чиста, потому что это так и есть.

Кажется, теперь и он немного обескуражен. Видимо, он в самом деле всё это время считал, что я попросила его подыграть мне в тот роковой вечер специально.

Рассматривая под ногами цветастый ковёр, он несколько секунд обдумывает ситуацию, затем оборачивается на меня. В кофейных глазах отражается тусклая лампочка ночника и уже ставшая знакомой искра хитрости:

— То есть, это действительно совпадение, ты на меня не запала и не придумала это всё, чтобы таким способом подобраться ко мне ближе?

— Ты слишком высокого мнения о своей персоне.

— Ну ок, тогда, может, и не запала, но сейчас-то уж точно ты в мою сторону дышишь не ровно, — констатирует словно непреложную истину, и я снова вспыхиваю:

— Да кто тебе такое сказал! Ты, между прочим, совсем не в моём вкусе! Мне не нравится вот это вот всё …. — болтаю рукой в воздухе, не зная, какие подобрать слова. — Ну вот эта твоя щетина, челка как у тинейджера, да и ты какой-то тощий, я тащусь от банок как у железного Арни. И вообще, я более чем уверена, что как мужчина ты абсолютно безопасен!

Кажется, последняя фраза помимо того, что была вопиющей ложью, так ещё и стала словно красная тряпка для уязвлённого немецкого быка.

Ганс выпрямляет спину и одну за одной швыряет в меня кофейные стрелы.

— Играешь с огнём, амазонка.

— И что же будет?

— Для начала я тебя поцелую. И так, что крышу снесёт.

— Ты так уверен, что каждая, кто носит юбку, день и ночь сидит и мечтает…

Договорить у меня не получилось: Курт бесцеремонно сгребает меня в охапку и впивается в мои губы опаляющим поцелуем. Лёгкие заполняет его аромат, голова куда-то плывёт, я цепляюсь за остатки здравого смысла, вальсирую по самому его краешку и, раскинув руки, лечу в эту наполненную безумной эйфорией бездну.

Когда я уже была готова отдать дьяволу душу, квартиру с видом на Кремль и почку, Ганс вероломно отстраняется, заставляя меня, как круглую дуру, сидеть ещё несколько секунд с закрытыми глазами в ожидании продолжения. Не дождавшись, разлепляю, наконец, подёрнутые томной поволокой веки и перевожу расфокусированный взгляд на того, кто едва не сделал меня бездомной и бездушной.

Он тяжело дышит, грудь ходит ходуном. А этот взгляд…

Но я же не сдамся так просто.

— Неплохо. Но крышу не снесло.

Кривая ухмылка явно предвещает ничего хорошего. Или, наоборот…

— А так?

Он снова наклоняется и забирает в плен мой рот. Прости, Родина, я, кажется, вынуждена сдаться без боя…

В моей жизни было много поцелуев: мокрые и торопливые у двери дома со школьным рюкзаком наперевес; были жаркие и слишком развязные на заднем сидении авто; были правильные и по чёткому расписанию (вот совсем недавно, кстати, были). Но этот поцелуй… Это не поцелуй, это живительный оазис для плетущегося по жаркой пустыне путника.

Его руки совершают променад по моему телу и это следующая ступень блаженства. Уверенно, немного развязно, но фантастически приятно. А его аромат… Парфюм Олега безупречен, но это просто парфюм — смесь эфирных масел, спирта и прочей ерунды; от Курта же пахнет совсем иначе — никакой посторонней химии. От него пахнет адреналином, безбашенностью и… сексом. И, святые небеса, какая же это жгучая смесь.

Повалив меня на кровать, Курт разводит мои бёдра коленом и абсолютно точно не намерен останавливаться. Как жаль, что сейчас в меня как и в ту ночь не залито несколько убойных бокалов "кровавой мэри". Я бы потом сделала вид, что была не в себе. Но сейчас я в себе, и если промедлю хоть минуту, он тоже будет во мне.

— Курт… Твоё полотенце, оно сползает.

— Тебя смущает полотенце? Хочешь, я его сниму?

— Нет! — выкрикиваю слишком поспешно и усилием железной воли сталкиваю его таки с себя. Не дожидаясь подлого тарана исподтишка, привожу наполненное негой тело в вертикальное положение.

Мысленные подружки бьются в истерике и рвут на себе волосы, но не они управляют мной, а я ими.

— В общем, ладно, беру свои слова назад, целуешься ты… нормально. Больше мне ничего доказывать не нужно, — и умоляюще: — Пожалуйста.

Курт бессовестно толкает меня на кровать и словно мыс Свободы нависает сверху, а я жмурюсь, чтобы невзначай не увидеть, насколько низко сползла эта злосчастная махровая тряпка.

— Да внутри тебя ядерный полигон, амазонка. Хочешь, я разминирую этот склад взрывоопасного тратила? Только попроси, — произносит хриплым баритоном, и я непроизвольно издаю выдающий меня с потрохами стон.