Его веселье исчезло, сменившись взглядом холодного и расчетливого человека.

Он делает шаг ближе.

— Повернитесь. Я зачитаю вам ваши права.

Я насмехаюсь:

— Ни за что на свете.

Он вопросительно смотрит на Кайла.

— Может, добавить к ее обвинениям отказ сотрудничать?

— Будь ты проклят, — шиплю я, мой живот сводит, пока я делаю то, что мне сказали. Наручники холодные, когда Гейдж медленно затягивает их вокруг моих запястий. — Я так понимаю, ты все еще ненавидишь меня.

Мурашки пробегают по позвоночнику, когда твердая стена его груди прижимается к моей спине, и он наклоняется, чтобы прошептать мне на ухо, его губы скользят по мочке:

— Я буду ненавидеть тебя до самой смерти. — Он берет меня за плечо, разворачивает и рывком направляет вперед. — Кайл, возьми показания у хозяина дома. Мне лучше уйти, чтобы мы могли доставить эту пироманку в участок, пока она не натворила еще больше бед.

Кайл усмехается, отдавая честь.

— Конечно.

Я бросаю все известные человеку ругательства и чуть не спотыкаюсь о собственные ноги, пока он ведет меня к своей машине.

— Ты уверен, что сможешь остаться наедине с таким преступником?

Резкий смех вырывается из его горла.

— О, я прекрасно справлюсь с тобой, милая.

Все внимание приковано ко мне во время моего ругательства. Гейдж открывает заднюю дверь одной рукой, толкает мою голову вниз, чтобы я могла проскользнуть внутрь, не ударившись о нее, и захлопывает дверь перед моим носом. Я оглядываю своих зрителей, их телефоны записывают мой эпизод, и поворачиваюсь на сиденье, которое должно было быть сделано из того же материала, что и машина моей детской мечты Барби.

— Я тебя ненавижу, — шиплю я, когда Гейдж перебирается на водительское место. Он заводит машину.

— Хорошо. Я, черт возьми, презираю тебя.

Я прижимаюсь спиной к сиденью.

— Ты серьезно веришь, что это я устроила пожар?

— Намеренно, нет. Хотя, зная твою сумасшедшую задницу, меня это не удивит.

— Тогда почему я снова здесь? По крайней мере, позволь мне ехать пассажиром.

— Не, так приятнее, наблюдать за твоей истерикой через зеркало заднего вида.

Я борюсь с наручниками.

— Это злоупотребление властью! Я буду подавать жалобу.

— Не начинай мне рассказывать о злоупотреблении властью, милая.

Я вздыхаю и закрываю рот. Ссора — это то, чего он хочет. Я не стану жертвой его игры.

Да, это действительно поднимет ему настроение, Лорен. Сегодня он выиграл джекпот в отместку бывшим.

В машине воцаряется тишина, и моя спина напрягается, когда я замечаю, что мы выезжаем из города.

— Подожди… куда мы едем?

— По живописному маршруту.

Какого хрена?

— Выпусти меня, ладно? Можешь ненавидеть меня, втыкать булавки в куклу Вуду, которая, я уверена, у тебя есть, вытирать туалетной бумагой мой новый дом, когда я перестану быть бездомной. Моя мама будет в шоке, если ты меня сдашь. Я могу потерять работу! — Я хлопнула наручниками о сиденье, пока он игнорировал меня. — Выпусти меня отсюда, Гейдж Перри, или, да поможет мне Бог, ты пожалеешь об этом. Не думай, что я не сделаю миссией своей жизни превратить твою жизнь в ад.

Я вскрикиваю, и мое тело ударяется о стальную клетку передо мной, когда он сворачивает на обочину и резко тормозит.

— Ты хочешь выйти? — Он глушит двигатель и выходит из машины.

Секунды спустя моя дверь распахивается, едва не заставляя меня выпасть из кресла.

— Тогда выходи.

Я упираюсь задницей в сиденье и медленно сползаю. Я расправляю плечи, как только мои ноги ступают на асфальт, и отряхиваю с лица распущенные волосы, дуя на пряди, которые не поддаются. Наручники звенят, когда я кручусь и держу руки за спиной.

— Наручники нужно снять, — говорю я ему.

Тишина.

Я оглядываюсь через плечо на его нежелание двигаться. Его холодный взгляд сменяется весельем.

— Не получится, милая. — Он наклоняет голову в сторону улицы. — Приятного дня, пироманка.

— Что? — Мой голос повышается, когда я сканирую свое окружение, а он идет обратно к машине. — До города двадцать минут на машине. Обратный путь пешком займет не меньше часа!

Он останавливается, сжимая рукой ручку двери, и переводит взгляд на меня.

— Я сделал то, что от меня требовалось — выпустил тебя. Наслаждайся прогулкой. Возможно, это даст тебе время подумать о своих поступках.

Я встряхиваю руками, пытаясь избавиться от наручников, как будто я чертов Гудини. Он скользит в «крузер», и двигатель заводится.

К черту его.

Я не позволю ему видеть, как я расстраиваюсь. Придется подождать, пока он скроется из виду. Машина остается на нейтралке, пока я расправляю плечи и иду вдоль обочины.

Это нелегко — идти со сцепленными за спиной руками. Гордость распирает меня, когда я прохожу мимо «крузера», и его лицо наполняется шоком от осознания того, что я не играю в его игры. То, что он не отъехал, подтверждает, что его план был не в том, чтобы оставить меня в затруднительном положении. Это была уловка, чтобы услышать мои мольбы.

Пассажирское окно опускается.

— Ладно, чёрт, я чувствую себя ужасно, — кричит он. — Залезай.

Я иду быстрее и заставляю себя не оглядываться, когда он сворачивает на улицу.

— Отвали.

На краткий миг мысль о том, что он может оставить меня в затруднительном положении, проходит мимо моего сознания. Прежний Гейдж никогда бы не поступил так жестоко, но это не тот человек, которого я любила в школе. Этот человек другой, которого я узнаю и в то же время не узнаю.

Вместо того чтобы ускориться, он едет рядом со мной, машина едет не быстрее, чем я иду. Гейдж может ненавидеть меня, но он никогда не оставит меня в возможно опасной ситуации. Он был таким всегда, сколько я себя помню. Это одна из причин, почему я влюбилась в него.

— Господи, я и забыл, какая ты чертовски упрямая, — кричит он.

— А я забыла, какой ты большой засранец. Хорошо, что я бросила твою задницу.

Как только слова покидают мой рот, в моей груди возникает боль сожаления. Я смотрю на него и понимаю, что они задели его сильнее, так как он застыл на своем месте, воспоминания и гнев промелькнули на его лице как напоминание о том, как сильно я его обидела.

Это был удар ниже пояса.

Гейдж не сделал ничего плохого, когда я порвала с ним. Я ушла не потому, что была несчастна. Его мольба остаться разбила мое сердце так же сильно, как и его, но причина моего ухода была не во мне. Скорее, это было ради кого-то другого. Я неделями игнорировала его звонки и заставляла соседку по комнате врать, когда он появлялся в моей комнате, чтобы поговорить со мной.

После трех недель отказа он оставил мне голосовое сообщение, в котором просил никогда больше не связываться с ним. Я слушала его на повторе, горячие слезы катились по моим распухшим щекам, и тяжесть того, что я сделала, с сожалением прижималась к моему сердцу.

— Садись в эту чертову машину, Лорен.

Я не останавливаюсь.

— Нет.

Мы снова и снова спорим, и только когда я замечаю, что подошвы моих ног такие же черные, как сажа, покрывающая мою квартиру, я останавливаюсь. Ни за что на свете я не выдержу больше этой прогулки в шлепанцах и не успею в больницу к своей смене. Мне также нужно найти члена семьи, который позволит мне переночевать у них, пока я не найду новое жилье.

— Хорошо, — простонала я. — Но прежде я хочу уточнить, что делаю это только для того, чтобы не потерять работу.

Он не говорит ни слова, когда останавливается на обочине. Дверь захлопывается за ним, и он обходит вокруг машины. Его прикосновение холодно, когда он освобождает меня от наручников, и я разжимаю руки, вздох облегчения вырывается из моей груди. Я больше никогда не буду воспринимать этих малышей как должное. Пока я устраиваюсь на сиденье или когда он едет обратно в город, мы не разговариваем.

Прошли годы с тех пор, как я его видела. В прошлом между нами не было и минуты молчания. Мы были шумными, буйными, влюбленными подростками, которые никогда не замолкали и не получали достаточно друг от друга.