Я был омерзительно потным, но мама все равно притянула меня к себе и обняла, хотя поцеловать не решилась.

А вот папа рассмеялся и поцеловал прямо в спутанные волосы.

– Отличная игра, сын. Зеленый тебе идет.

– Спасибо. – Я посмотрел на заляпанные травяным соком шорты и руки, потом поднял глаза на папу. – Может, мне стоит заняться танцами, как рабу-орионцу[3].

– Боюсь, для этого придется поработать над движениями.

– Эй!

– Нет, правда, Дарий. Ты здорово смотрелся на поле. Как будто тебе действительно нравится. – Папа взъерошил мне волосы и задержал руку на плече. – Я очень тобой горжусь.

Я почувствовал, как в груди снова разгорается плазменный реактор, но все-таки смог улыбнуться.

– Спасибо, пап. – Я опустился на колени, чтобы оказаться на одном уровне с Лале. – А ты что думаешь? Как я сыграл?

– Хорошо, – ответила она, но потом закашлялась, прикрыв рот сгибом локтя.

– Ни в какую не хотела остаться дома, – покачала головой мама. – Но хоть температуры больше нет.

– Здорово. – Я снова повернулся к Лале. – Рад, что ты пришла.

Лале кивнула, слабо улыбнулась и опять зашлась в кашле.

– Давай-ка отвезем тебя домой. Только мне сначала нужно в душ.

– Мы закинем твой велосипед в багажник, – сказал папа. – Встретимся на парковке?

– Договорились.

– Ты голодный? – спросила мама. – Взять тебе что-нибудь?

– Нет, не нужно, спасибо, мам.

Я побежал к остальным ребятам, чтобы размяться и потянуть мышцы, а потом мы отправились в раздевалку.

Школа «Чейпел-Хилл» могла похвастаться неплохими душевыми, где кабинок хватало на всех, но лейки для душа были явно рассчитаны на более низкорослых атлетов. Мне пришлось нагнуться, чтобы помыть голову, и горячая вода очень быстро закончилась, так что в скором времени я стал не только чистым, но еще замерзшим и слегка несчастным.

Вытершись насухо, я завернулся в полотенце, втянул живот и пошел одеваться. Почти все уже разошлись, только Чип натягивал футболку.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – откликнулся я, направляясь к своему шкафчику в соседнем ряду. Гейб уже ушел, что было просто чудесно, поскольку я терпеть не мог одеваться рядом с ним.

Благодаря ежедневным тренировкам и новому лекарству от депрессии я слегка сбросил вес, но не так много, как мне хотелось. Живот у меня все еще был слишком большим, на мой взгляд, а растяжки стали только заметнее, несмотря на крем, которым я мазался каждый вечер.

Мне совершенно не нравилось то, как я выглядел.

Но это нормально.

Так?

Первым делом я накинул футболку и лишь потом надел трусы: того, что кто-то увидит мой замерзший пенис, я почти не боялся, вот живот – совсем другое дело.

Чип крикнул из-за шкафчиков:

– Ты сейчас домой? Не хочешь зайти куда-нибудь перекусить?

– Меня родители ждут.

– Да? Понятно. Тогда в другой раз.

– Ага.

Чип замолчал, а я принялся укладывать грязную форму в сетчатый мешок.

– То, что ты сказал перед матчем… – вдруг услышал я.

– Да?

– Ты говорил о Тренте?

– А. Да. – Я перекинул сумку с учебниками через плечо, на другое забросил мешок с формой и вышел из-за перегородки.

– Мне жаль, что так вышло.

– Ты ни в чем не виноват, – сказал я.

Я действительно так думал.

Правда.

Я не ждал, что Чип будет извиняться за Трента.

Но мне очень хотелось понять, что их связывает. И как они вообще стали друзьями.

Потому что я до сих пор не знал, что думать о Циприане Кузумано.

Сложив вещи в багажник папиной машины, я открыл пассажирскую дверь.

– Простите, что так долго.

Папа покачал головой.

– Ничего.

Только стоило мне сесть в машину, как я почувствовал себя в ловушке.

Никто ничего не говорил, но в воздухе словно висело невидимое силовое поле – раздражения или гнева, я не мог точно определить. Оно просто давило на уши и отдавалось гулом в груди.

Я чуть опустил окно.

– Нормально?

– У Лале болит ухо, – сказала мама. Она села сзади с Лале, чтобы я мог вытянуть ноги.

– А. – Я тут же поднял окно и убавил кондиционер. – Так лучше?

– Спасибо, милый.

Когда папа выруливал с парковки, я заметил, как Чип выходит из раздевалки и направляется к своему велосипеду. Я помахал ему, но, кажется, он не увидел, потому что никак не отреагировал.

Мы ехали в тишине – папа не включил радио, все молчали, – и напряжение в груди нарастало.

Я не понимал, что происходит с моей семьей, но мне это не нравилось.

И я сказал:

– Спасибо, что пришли. Это очень много для меня значит.

– Разве мы могли не прийти? – откликнулась мама.

– Я бы не пропустил этот матч ни за что на свете. – Папа коротко улыбнулся мне, а потом снова перевел взгляд на дорогу. Мама погладила по волосам Лале, которая уснула, привалившись к окну. Машиной снова завладела тишина. Я вытащил телефон, чтобы написать Лэндону об игре, изо всех сил стараясь не обращать внимание на тревожное покалывание в животе.

Что случилось?

Когда мы вернулись домой, мама сразу повела Лале спать, а я решил разогреть остатки куриной лапши, которую приготовил Лэндон. Послематчевый адреналин наконец выветрился, и на меня напал жуткий голод.

Пока я ставил кастрюлю на плиту, папа подошел к раковине, чтобы помыть посуду.

– Я помою, – сказал я. – Все равно сейчас еще будет.

– Да все в порядке. Я собирался днем помыть, просто не успел.

Попыхтев, папа погрузил руку в мыльную воду, чтобы выловить чашку.

Стивен Келлнер любил наполнять раковину водой, чтобы дать посуде отмокнуть. Я не был сторонником этого метода, поскольку мне жутко не нравилось совать руки в грязную воду с хлопьями пены – еще неизвестно, что ждало меня в глубине.

Но именно так мыли посуду папины родители, и, верно, этот способ был заложен у нас в генах.

А еще они пользовались губкой на палочке, в которую наливалось средство для мытья посуды, но тут мама стояла намертво, поскольку считала, что они не промывают в уголках, и для нашей кухни она покупала обычные мочалки.

Ширин Келлнер придерживалась строгих взглядов на мытье посуды – и, судя по всему, я унаследовал эти взгляды, поскольку мыл посуду скорее как мама, чем как папа.

Неловкое Молчание Девятого Уровня последовало за нами в дом, как укрытый маскировочным полем воин Джем’Хадар, который таится в тени, выжидая, когда противник проявит слабость.

Вся радость от победы в первой игре испарилась, и мною овладело то же неуютное беспокойство, что и другими членами семьи.

– Как работа? – спросил я, откашлявшись.

– Сегодня почти ничего не сделал, – ответил папа. – Нужно было присматривать за Лале.

– А.

– Ричард говорит, что мы можем получить проект в Калифорнии. Общественный центр возле Лос-Анджелеса.

– Круто.

Ричард Ньютон был партнером в «Келлнер и Ньютон» – архитектурной фирме, где работал папа.

Кажется, фирма ему принадлежала.

Честно говоря, я слабо представлял, как устроен папин бизнес. Знал только, что он больше не может так часто работать из дома, как раньше. А еще что он теперь устает не меньше мамы.

– На следующей неделе поеду смотреть, что там и как. Привезти тебе что-нибудь из Тегеранджелеса[4]?

И ездить по работе папа стал гораздо больше.

– Нет, не надо. Лучше маму спроси.

– Она уже дала мне целый список, – хмыкнул папа.

– Понятно.

Я перелил суп в миску.

– Посмотрим «Глубокий космос 9»?

– Конечно. Подожди только, я сейчас домою.

– Я пока чай сделаю.

Набрав воды в электрический чайник, я выставил температуру в семьдесят четыре градуса.

– Хочешь, заварю кое-что новое?

– Что именно?

– Кабусэтя. Мне мистер Эдвардс дал попробовать.