Хьюго, как помешанный обсуждал их одежду, критиковал все, что видит, и даже если ремесленникам удавалось преодолеть новое препятствие, он высмеивал их глупость, и несообразительность.

— Ничего, — сцепил он зубы, когда увидел, что Тафари не погиб от чужого меча на землях Базиля, — ничего, это для того, чтобы я убил его своей рукой.

Вещающий Глаз показывал такую малость, всего несколько минут, но оставшееся время Хьюго ходил по подвалам замка и сочинял, что случилось с визидарами между увиденными эпизодами.

Джи и Тим ему боязливо поддакивали — больше всего на свете они боялись Хозяина в гневе. Алаун этих разговоров не поддерживала — они её утомляли. Но однажды, когда они с Хьюго случайно остались в столовой одни, девушка сказала:

— Хьюго, ты стал одержим этими ремесленниками. Твой мир сузился до размеров Драконова Глаза. Раньше ты…изобретал. Пусть и непонятные мне вещи. Но ты создавал.

— Ты не понимаешь?! Визидары приведут меня в Визидарию. Они откроют для меня двери. Они соберут все толы. И тогда я заберу всё разом у этих дурацких визидаров, мнящих себя ремесленниками. Дурачье, полувыродки, не люди и не чудовища.

— Но ты же сам визидар, — возразила Алаун.

— Я — исключительная личность. Божественная. Я — создатель. Они могут собрать живую тварь, как я?!! Нет! А я могу! Один на всём белом свете!!! Они беспомощные и самовлюблённые. Думают, что великие Прославленные мастера. А на самом деле Прославленный я один. Да, сейчас мы с ними в одинаковом положении: нам не хватает толов. Но зачем они им? Создавать всякий никчёмный бред, которым заполнен мой кабинет? Вернуть к жизни волшебные палочки? Им нельзя давать толы, как их нельзя было бы доверить безмозглым мышам или тупым паукам. Визидары несправедливы, это скоты мнящие себя добренькими. Когда ты выслушаешь мою историю в подробностях, то никогда больше не будешь называть меня визидаром.

Хьюго помолчал. Алаун встала, подошла ближе к очагу, протянула к огню руки, погреться. Её тело всегда было холодным, поэтому девушка мёрзла. По её сосудам текла кровь, но она была гуще и гораздо меньшей температуры, чем у живых. Да, её сердце стучало в груди. Но девушка была консунтом — мёртвой, собранной из чужих тел. В очередной раз Алаун подумала: чья в ней души и есть ли эта душа в ней вообще?

Хьюго подошёл к ней, обнял сзади, она же боялась пошевелиться, чтобы не вызвать его неудовольствие или гнев и сама же в этом момент ненавидела себя за подчинённость. Алаун который раз поймала себя на мысли, что сломана, что-то важное в ней перебито, как у любого консунта. Волю в них заменил страх. А Хьюго, не замечая её состояния, прижался к ней и стал бормотать:

— Я никогда тебе не рассказывал… поэтому ты не знаешь моего детства. Меня никто не принимал таким, каков я есть. Мать… Мать вечно ныла и пугалась моих мыслей. Поэтому я слишком рано понял, что она — глупая курица, которая всего боится… Только отец меня понимал… Вернее, я его…В силу моего возраста мы с ним мало общались.

Хьюго вздохнул.

— Пойдём, сядем, и я расскажу тебе, как всё было. Может, тогда ты до конца поймёшь меня, моя дорогая Алаун… Рейчел, принеси нам чая, — крикнул он служанке, показавшейся в проёме двери, и та тенью кинулась исполнять приказание.

Хьюго потянул Алаун к диванам. Она и там опять села ближе к огню, а Хозяин долго смотрел на её профиль, прежде чем продолжить.

— Ты должна меня понять, — сказал он глухо. — Наше семейство относилось к известным визидарам. Мою мать звали Сирия, отца — сэр Джеймс Итон Хармус. У матери был сильный ауксил, который по традиции после замужества она принесла в род Хармусов — Перстень Воли. Наденешь его и все, на кого укажет палец с перстнем, будут слушать тебя. Но у Джеймса Итона было кое-что в тысячу раз круче. То, что досталось ему от предков. Отец всегда говорил матери, что мы — лучшие из визидаров, сильнейшие из них. И это не было бахвальством… Однажды, много лет до рождения моего отца, отряд визидаров, которые по всему миру в экспедициях искали толы, в далёких джунглях у затерянного племени выкупил один ауксил. Это было Семечко Жизни. В этот отряд входил и мой прадед — смелый и отважный Сэмюэль Хармус. Именно от него пошёл наш славный род.

Хьюго подошел к череде портретов на стене и показал на один, самый большой и старый. На нём был изображён одноглазый мужчина с суровым выражением надменного лица, обрамлённого пышными бакенбардами. Видно, хороший художник рисовал эту картину: сюртук мужчины с портера отливал золотом, а его рука в перстнях крепко вцепилась в рыцарскую шпагу.

— Вот это и есть драгоценный Сэмюэль Хармус! Если бы в старости он не разбился, упав с башни, то жил бы и сейчас. Как жаль! Иего сына, который являлся моим дедом, славного Ричарда Хармуса, ждала страшная смерть: только ему объявили о рождении сына — моего отца, как Ричард поехал в Медикат. Напился там и свернул себе шею в канаве, — вздохнул Хьюго.

Потом он снова указал на портрет Сэмюэля, и пафосно продолжил:

— Он — наш герой. Наш спаситель! Как бы я хотел так же прославить наш род, как Сэмюэль! И я обязательно это сделаю!

Хьюго стал любоваться портретом, нежно поглаживая раму, касаясь нарисованной руки Сэмюэля, словно хотел пожать её. Потом Хармус опять присел к Алаун и продолжил.

— Визидары везли Семечко Жизни морем. Но попали в сильный шторм. Спасся только Сэмюель. Его выбросило на берег вместе с сундучком, в котором было то самое драгоценное Семечко. Когда он вернулся домой, то рассказал о шторме, но оказался таким умным, что никому из Совета Визидаров не сказал о Семени. Семейные легенды гласят, что Сэмюель посадил его в маленьком саду своего дома, и со временем из него выросло дерево. Чудесное дерево. На десятый год оно заплодоносило. Сначала на нём появились большие кровавые цветы. В их серединках зажёгся огонь и горел три недели. Казалось, всё дерево охвачено пламенем, но оно не обжигало и не ранило. Потом цветы потухли и на их месте завязались плоды. Они росли, увеличивались, краснели. Плоды Дерева Жизни по форме напоминали настоящие сердца. В день, когда они созрели, начали сокращаться и стучать, словно действительно были живыми сердцами. И эти плоды лечили. Если капнуть сладким соком Плода Жизни на губы умирающего, то он выздоравливал… Конечно, все визидары хотели эти плоды. Так мои предки заработали много денег, приобрели могущество, выстроили вокруг Древа наш замок, чьи развалины ты видишь каждую ночь. А потом со временем выяснилось, ещё более важное: тот, кто дважды вкусил плодов Древа Жизни, приобретал ещё и долголетие. Эти визидары жили по триста, а то пятьсот лет. Им надо было беречься только несчастных случаев. И наше Древо Жизни стали ценить ещё больше. Каждый его плод мы стали продавать за огромные деньги, потому что подарили визидарам долголетие. Мы осчастливили этот народ. И чем отплатили они нам? О! Когда, Алаун, ты узнаешь об их чёрной неблагодарности, то будешь возмущена!

Алаун слушая, украдкой взглянула на другую картину — свадебный портрет родителей Хьюго. Она смотрела на печальный, словно живой, взгляд Сирии Хармус, на букет жёлтых астр у неё на коленях. Знала ли тогда эта девушка с портрета, кого родит и что случится после?

А Хьюго продолжал рассказывать историю своего рода:

— Плоды Древа Жизни пытались сажать, но из них ничего не вырастало. Такое дерево было только одно. Оно переходило по наследству лишь в нашем роду. И вот когда им владел мой отец, визидары стали просить, чтобы Древо Жизни разрешили исследовать Ремесленникам. Я был тогда мал, но всё понимал. Помню, как я сидел в зале под столом, когда к отцу впервые во всём составе пришёл Совет Визидаров. Они говорили, что Ремесленники выведут лекарство, которое будет помогать и лечить всех. Что с помощью толов попробуют вырастить новые Деревья Жизни, чтобы они были в саду у каждого. Представляешь?! Особо распинался старый Гослинг. Он тряс бородой, гремел цепью городского главы на своей груди. Они обещали моему отцу множество благ, взывали к благородству. Но умный Джеймс Хармус отверг все их предложения. Он сказал, что подумает, а потом отказал.