— Я сейчас говорю вовсе не об этой дымной, дурно пахнущей штуковине в твоих губах, — продолжил голос. — Я о твоей бестолковости. О беспечности. О глупости. Маленькая дурочка Рэммора… Постоянно забываешь, что чужие камины таят в себе угрозу: никогда не знаешь, кто тебя поджидает с той стороны…
Ведьма Кэндл обернулась и, пошатываясь, встала на ноги. Она не ошиблась: на нее глядел человек, которого она сейчас хотела видеть меньше всего.
— Значит, Ключ все же успел, — только и сказала Рэммора.
— Ты помнишь, дочь? — вместо ответа спросила Джина Кэндл, сидящая на краешке кровати Софии Кроу. Рядом с ней лежало тело ее старой соперницы. — Наказание… Когда-то для тебя это слово значило больше, чем что-либо. Я вижу, что ты позабыла, но уверяю: ты все вспомнишь, не успеют часы добить полночь.
Рэммора постаралась взять себя в руки. Она подбоченилась, взглядом зажгла сигарету и оперлась рукой о каминную полку.
— О! Неужто пыльный, вывалившийся из шкафа скелет вздумал меня постращать? — язвительно бросила ведьма. — Да вот только клацанье твоих зубов уже не так пугает, как в детстве, мама.
— Да, ты не из пугливых, дочь. Я и не думала усомниться в этом, — с каменным лицом проговорила Джина Кэндл. — Я ведь наблюдала за тобой все эти годы.
Рэммора расхохоталась:
— Я так и знала, что мои мелкие подлости все же доходят до тебя! Все было совсем не напрасно!
— Все было напрасно, дочь, — с прежней интонацией ответила Джина Кэндл. — Ты зря пыталась испортить шабаш Корделии. Да-да, я все знаю.
— Правда? — наигранно округлила глаза Рэммора, при этом прекрасно понимая, что скрывать свой страх показной уверенностью у нее выходит плоховато.
— Я все видела. Ты пыталась манипулировать Вещами Иеронима. Ты велела Бэрри разбить Зеркало. Ты поняла, кто такой мальчишка Уиллинг, и подбросила ему записку. Ты знала, что его не остановят ни колдовские замки, ни даже тролль. Главное было дождаться, когда все уберутся из дома на шабаш. Ты пыталась сделать так, чтобы Корделия лишилась своей жертвы. И у тебя это вышло…
— Если у меня все вышло, — со злостью сказала Рэммора, — тогда почему же все было напрасно?
— Потому что, отобрав Иеронима у Корделии, ты отдала его мне. Ты сама предоставила мне и жертву, и тварь, и последнюю недостающую Вещь.
— Зеркало? — удивилась Рэммора, на что старуха лишь презрительно поморщилась.
— Ты так ничего и не поняла, глупая девчонка, — сказала Джина. — Вещей было больше, чем в вашем списке. Но вы же меня не спрашивали! Никто мамочку не спрашивает…
— Черт с ними, с Вещами! — вскинулась Рэммора. — Все равно у тебя ничего не выйдет: жертвы, чтобы сковать самого Иеронима, тебе не видать.
Джина Кэндл пожала плечами:
— А как ты думаешь, куда именно сейчас мчится Клара Кроу, похитившая свою дочь из Крик-Холла?
— О, мамочка! — со смехом воскликнула Рэммора, пытаясь отыскать в собственных волосах новую сигарету — прежняя уже почти закончилась. — Как я погляжу, ты все продумала… Но, знаешь, все мы чего-то не учли. Корделия — того, что жертву похитят, я — того, что ты окажешься на свободе, а ты сама… Вы с Корделией хотите подчинить Иеронима, но что-то мне подсказывает, он не особо расположен становиться чьим бы то ни было слугой. И знаешь что? В этом вашем с ним… кхм… противоречии я бы поставила на крайне обаятельного, хоть и слегка эксцентричного джентльмена в зеленом костюме.
Джина Кэндл никак не отреагировала на слова дочери. Повернув голову, она поглядела на обезображенное тело рядом с собой.
— Ты знала, что мы с ней были лучшими подругами когда-то? — спросила старая ведьма.
— Знала, — напряженно ответила Рэммора. — При чем здесь это?
— Но наши семьи… обязательства перед ними. — Джина тяжело вздохнула. — Кроу и Кэндл. Она должна была стать главой величайшего ковена по эту сторону пролива, а я — так и оставаться жалкой девчонкой, наследницей растерявшего былое могущество рода. Вот только я не желала с этим мириться… Я знаю, что ты была ее ученицей, дочь. Скажи, ты ведь пошла на это, чтобы досадить мне?!
— И что ты с этим сделаешь? — вызывающе спросила Рэммора.
— Я ничего не сделаю. Я скажу лишь, что взять в наставницы Софию Кроу было лучшим решением из всех, принятых тобой в жизни. Я сожалею о ее кончине. Я любила ее…
— Так же, как любила нас, своих дочерей? — сделала очередной выпад Рэммора.
— Ты ведь знаешь, почему Корделия заперла меня? — спросила Джина Кэндл все тем же бесстрастным тоном. — Моя собственная дочь сговорилась с Софией Кроу, предала меня и сковала! Обрекла на участь, худшую, чем сама смерть… Ты знаешь почему?
— Нет.
Здесь Рэмморе даже не пришлось лгать. Она всегда считала, что Корделия поступила так с матерью, чтобы избавиться от старухи и самой встать во главе семьи. Сейчас она вдруг поняла, что вряд ли все было так просто.
Рэммора неожиданно ощутила неприятное поглаживание по затылку. Она машинально провела рукой по волосам, но ничего не обнаружила. Тем не менее в душу к ней закралось недоброе предчувствие, оно начало разливаться от ее головы по плечам и рукам, потекло по венам вместе с кровью, словно крошечным водоворотом собираясь в животе.
— В нашем роду, — начала Джина, — от матери к дочери многие века переходило некое знание. Мои бабки хранили тайну, которой не обладала ни одна ведьма как в Старом, так и в Новом Свете. Это было описание обряда — своеобразная инструкция, как можно поймать Иеронима. Наши предки множество раз пытались провести обряд, но ни одна из этих попыток не увенчалась успехом — более того, после каждого провала могущество семьи Кэндл вытекало из крови нашего рода, словно высыпающийся сквозь прореху в мешке песок. Моя прабабка говорила даже, что эту инструкцию подбросили нам наши враги, чтобы истребить всех «амбициозных и алчущих власти Кэндлов». Ну а мама и вовсе уверяла меня в том, что само существование подобной инструкции лишь семейная легенда. Вот только я так не считала. Я стала искать, и вскоре в могиле моей бабушки нашла свиток из человеческой кожи с описанием обряда. После того что мнилось просто невозможным — триумфальной победы над могущественнейшим в Европе ковеном Ратте, — я решилась провести обряд. Ты можешь называть это гордыней, тщеславием. Она, — Джина покосилась на труп Софии, — пусть себе считает, что это все из-за зависти к ней. Но я хотела всего лишь возвеличить наш род, вернуть ему то, чего он лишился. У Корделии и Гарри должен был родиться сын, и я сделала кое-что… я пожертвовала наследником ради всего рода. Мне удалось изловить блуждающий без тела дух Иеронима и вселить его в моего новорожденного внука. Я так тщательно старалась проделать все безупречно и исключить любую возможность ошибки, что просчиталась кое в чем другом — в чувствах собственной дочери. Корделия затаила обиду и решила отомстить. Она сказала, что я сделала из ее первенца мертвый сундук, клетку для отвратительной твари.
— Ах, вот оно что! — воскликнула Рэммора. — Я-то всегда считала Корделию подлой интриганкой и в минуты слабости даже немного жалела тебя. Но выходит, она еще довольно мягко с тобой обошлась. Я бы и не такое…
— Не стоит меня перебивать, дочь. Мне не интересно твое мнение.
— Тогда зачем рассказываешь? Ищешь жалости? Сочувствия?
Джина не ответила. Возможно, она и сама не знала, зачем рассказывает все это дочери, — видимо, после долгих лет гнетущего молчания ей до рези в горле захотелось выговориться. А еще — попытаться самой себе объяснить, почему все так случилось. Она задумчиво поглядела в окно.
— Я и сама догадываюсь, что произошло дальше… — сказала Рэммора. — Ты хотела поработить Иеронима, заменив Виктора им, а Корделия решила тебе помешать: ей требовалось выиграть время, чтобы родить и вырастить дочь, чтобы стать средоточием Триединой линии и Крестовины Линар и самой дергать Иеронима за ниточки.
— Она сумела обмануть меня, — со злостью и легко читаемой обидой сказала старуха. — Сделала вид, будто согласилась с моими доводами, но у нее был собственный план. Для контроля над Иеронимом нужна была жертва. Мы с Корделией выбрали еще не рожденную внучку нашего врага Кроу — она должна была подойти идеально. Но Корделия явилась в Гаррет-Кроу и пошла на сделку с Софией: та должна была отдать Сашу, а Корделия — отдать ей… меня. И они меня заперли. А потом Корделия забрала Сашу. Ожидая, пока настанет момент, о котором ты говорила, она отдала девчонку в приют. София так меня ненавидела, что пожертвовала внучкой и дочерью, чтобы удостовериться в том, что я никогда не получу свободу.
