— Ты сейчас уйдешь из этого дома, — сказала ведьма. — И не станешь оглядываться. Остальное узнаешь из конверта. Все понял?
— Да, мэм.
— Вот и славненько. — Рэммора Кэндл усмехнулась и едва слышно злорадно добавила: — Что, Корделия, съела?
— Простите, мэм, но я не знаю, — с отсутствующим видом сказал мистер Биггль, не уловив риторики.
— Чего ты не знаешь? — удивилась ведьма.
— Что съела Корделия, — механически ответил ключник. — Я не имел возможности присутствовать за обеденным столом.
— Пошел вон, — рявкнула Рэммора Кэндл.
— Откланиваюсь, мэм.
Стюарт Биггль словно во сне покинул комнату.
Дождавшись, когда дверь за ним закроется, Рэммора подошла к находящейся в прострации матери и прошептала ей на ухо:
— Почти-почти, верно? — Она коснулась подвитых седин у мочки уха старухи краем своей злой самодовольной улыбки. — Но не в этот раз.
Рэммора развернулась и направилась к двери. Надежно заперев ее за собой, она оставила мать в одиночестве. Старуха, как и до этого, стояла у окна и просто глядела на дождь. Но кое-что все же изменилось. Рэммора ошиблась. Очень ошиблась. Это был именно этот раз.
В глазах Джины Кэндл зажглись огоньки осознания.
Глава 3. Кое-что о Мэри
Мистер Грин, напевая свою любимую песенку «Каменистая дорога в Дублин», то притопывал короткими ножками, то картинно вышагивал по коридору третьего этажа, направляясь к выделенной ему хозяевами комнате. Порой он замирал на месте и подбрасывал к потолку ключ, после чего, проявляя недюжинные чудеса ловкости (как ему казалось), ловил его и продолжал путь.
В месяце июне славном дом покинул отчий я,
Пусть все девушки Туама будут помнить про меня!
А я руку отцу тиснул, мать родную приобнял.
Пинту пива выпил с верхом и тоску свою прогнал.
Я отправился по полю, прочь оттуда, где я жил,
Прут колючий — мой защитник от лихих и темных сил;
Пара башмаков грохочут при моею в них ходьбе,
По дороге в славный Дублин я шагаю налегке.
Заяц — ловок! Вот мерзавец! Так и не достался мне!
По дороге в славный Дублин я шагаю налегке.
Уэк-фо-лоллиа…
У мистера Грина было прекрасное настроение, чего с ним под этой крышей еще не случалось. В Крик-Холле ему не нравилось буквально все: темные узкие коридоры, лестница, на которой всегда спотыкаешься, закопченные плафоны светильников, а еще сквозняки. Мистер Грин был ипохондриком и опасался любого дуновения ветерка. Но сейчас даже вид кажущегося бесконечным узкого, как труба, прохода с двумя дюжинами дверей и едва теплящимися лампами между ними не мог испортить ему настроение.
Раз добрался в славный Дублин, ни о чем не сожалей!
Нет задорней здешних песен и приветливей людей.
По окрестностям гулял я с узелком лишь за спиной,
Оглянулся — что такое? Больше нет его со мной!
На красоток зазевался — мое сердце дало крен.
«Ладно, хоть живой остался», — рассмеялся полисмен.
Обещал поймать воришку, но не верил я лжецу.
Узелочек мой достался из Коннаута хитрецу.
Вор стащил мою поклажу, но ничуть не грустно мне,
По дороге в славный Дублин я шагаю налегке.
Уэк-фо-лоллиа…
Мистер Грин хотел пуститься в пляс, но даже сейчас не мог себе этого позволить: ведь он не какой-то болван, бесцельно блуждающий по радуге вверх-вниз, он — почтенный джентльмен, в его ведении целый банк. Он должен держать марку. И все же почему бы и не выкинуть несколько коленец, пока никто не видит…
А ведь еще этим утром мистер Грин с тоской думал, как все ужасно и что ему вообще уже не стоит рассчитывать на обхождение, которого он заслуживает. Неотесанные портье, никакого почтения, а тот грубый тип и вовсе пытался заставить его искать вход самому. Ну и к тому же его почему-то вынуждали слишком долго ожидать ужин — без объяснения причин! Пусть даже не надеются на чаевые!
Помимо прочего, и компания подобралась не слишком почтенная. Да, он знал всех этих людей, но предпочел бы не знать. Многие были давно вычеркнуты как из просто кредитного списка, так и из кредитного списка его доверия. Кое-кого из них он прежде едва ли не за руку ловил, когда они пытались запустить загребущие пальцы в его карман, другие тянули с выплатами, третьи злобно косились, отчего ухудшалось его пищеварение: ну и что из того, что у некоторых он забрал имущество за долги — так что же, ему теперь не ужинать?
Впрочем, сильнее всего мистера Грина раздражало назойливое внимание одной из хозяек этой жалкой провинциальной гостиницы, Меганы Кэндл. Упомянутая бессовестная женщина нашла легкий способ безнаказанно обирать такого уважаемого джентльмена, как он…
И все же сейчас, когда мистер Грин возвращался после ужина в свой «номер» (который, к слову, также мог бы быть и получше), он не хотел думать о плохом пищеварении, ворах, пронырах и должниках. И меньше всего он хотел думать о Мегане Кэндл.
Вышел к берегу я моря, не страдая от потерь.
На земле одни несчастья! Буду плавать я теперь!
Капитан меня не слушал и сказал, что нет кают.
Но я ловко в трюм пробрался, пусть попробуют найдут!
И, конечно же, каюта для ирландца есть всегда:
Коль отплясываешь джигу, то моряк ты хоть куда!
Но отплыв из Холихеда, я вступил в «зеленых» клуб:
«Лучше б шел по дну пешочком, как нормальный синий труп!»
Лежу в трюме, как селедка, и совсем не грустно мне,
По дороге в славный Дублин я шагаю налегке.
Уэк-фо-лоллиа…
Хорошее настроение вернулось этим утром, прямо как солнечный лучик, вышедший из-за туч, чтобы развеселым зайчиком отплясать джигу на полированном боку котла с золотом. Мистер Грин всегда считал себя отъявленным везунчиком, но при этом страдал пораженчеством и сперва неизменно клял свою горькую судьбу, а после с пеною у рта нахваливал ее, когда все прежние якобы невзгоды оборачивались для него благами, а особенно — выгодами.
Вот и сегодня он уже думал, что день безнадежно утрачен, что, пока мадам Тэтч не приедет, в его жизни не произойдет ничего хорошего, но после случилось чудо. Чудо из породы лучших чудес: нежданных, сваливающихся на голову как гром среди ясного неба.
Конечно же, дело было в деньгах. В чем же еще? Мистер Фирч наконец вернул долг, и с большими процентами. Мистера Грина не заботило, откуда старикан взял деньги: убил ли кого ради них, ограбил или одолжил. Главное, что не наколдовал — и то хорошо. Фирч вернул всё, и прекрасные, замечательные фунты сейчас были плотно набиты в тайные карманы под зеленой жилеткой.
Лепрекон подошел к своей двери и, оглядевшись по сторонам, все же позволил себе пару раз дернуть ножками в джиге.
Высадившись в Ливерпуле, землю я расцеловал,
Но моряк один селедкой ни за что меня назвал.
Кровь ирландская вскипела, и я вмиг рассвирепел:
«Оскорбив меня, скотина, ты ж Ирландию задел!»
«Ну, держись теперь!» — я крикнул и ударил промеж ног,
Гэллоуэйские ребята помогли мне кто чем мог.
Всем матросам перца дали, смогли Дублин отстоять,
Вот так славно погуляли, каждый день бы так гулять!
Пусть подбит глаз и хромаю, но ничуть не грустно мне,
По дороге в славный Дублин я шагаю налегке.
Уэк-фо-лоллиа…
