Играть в записки у Человека в зеленом не было настроения. Ему не терпелось завершить начатое.

Мистер Эвер Ив улыбнулся хранителям Глухой башни.

— Ну что ж, пора обратно, — сказал он, и из его рта вырвались лозы терновника, свившиеся в повисшие перед его лицом слова.

На трех лицах одновременно отразился ужас. Близнецы отступили и уперлись спиной в циферблат. Они вскинули руки в нелепой попытке не то защититься, не то предупредить хозяина о чем-то важном, но было уже поздно.

Мистер Эвер Ив выхватил из кармана пиджака кривой нож, подобранный им на шабаше в саду Кэндлов, и одним резким движением рванул им по трем горлам. Часы в тот же миг исчезли, а мистер Ив слизнул с лезвия ножа застывшую на нем вязкую серебристую жидкость — некое подобие крови очередной его Потаенной Вещи. В тот же миг мистер Ив как будто сбросил с плеч полвека каторжной жизни. Он повел головой, наслаждаясь тем, как настоящее гладит его кожу, как прошлое в самых дотошных мелочах выстраивается в памяти, как будущее берет его за руку и мягко тянет за собой.

Мистер Ив удовлетворенно вздохнул, погладил серебряные часы на цепочке в кармашке жилетки — подарок Скарлетт Тэтч Виктору Кэндлу — и повел плечами.

Что ж, осталось последнее. Ему нужно было… ох, уж эти неприятные слова!.. сожрать Сашу Кроу.

Человек в зеленом закрыл глаза и втянул носом воздух. А потом улыбнулся. Мистер Ив выяснил, где его ждет ужин.

— Гаррет-Кроу, значит, — сказал он. — Вот где все и решится…

Мистер Эвер Ив оседлал метлу и вылетел через дверцу на крыше.

Тьма. Наползающая со всех сторон тьма. Казалось, она плавится, исходит рябью, стекает со стен, но на деле это были всего лишь портьеры, затянувшие собой все стены глухого подземного зала.

Черный как смоль бархат — обманчиво мягкий, обманчиво гладкий…

Стол. Резной каменный стол в самом центре зала. Холодный, словно высеченный из черствых солдатских сердец.

И гроб на нем — черный гроб, на крышке которого теплится одинокая свеча, дающая минимум света. Свет этот напоминает чью-то блеклую голову, перечеркнутую ровно по центру черным хвостом фитиля.

Свет дрожит, а тени дергаются — и вместе с ними дергается бьющийся в агонии на холодном полу у стола человек. Впрочем, агония эта вовсе не предсмертная, а является следствием скорее обратных процессов. В любом случае для еще одного покойника в стоящем рядом гробу места бы не нашлось.

Охваченный конвульсиями, Виктор Кэндл чувствовал себя так, словно его тело пропустили через дробилку, а после слепили заново из того, что вышло наружу. Каждый клочок кожи горел, каждый мускул сводило судорогой, каждый нерв разрывался от боли. Ему казалось, что он кричит — долго и страшно, хотя на самом деле едва хрипел.

Виктор то открывал глаза, то закрывал их, но ничего вокруг себя не видел и не узнавал. В запрокинутой голове не было ни одной мысли: лишь какие-то обрывки, полустертые строчки записей, какие-то звуки из радиоприемника, шум за стеной. Чудовищная боль заставляла сознание метаться по лабиринту бреда в поисках закоулка, в котором ему удалось бы наконец обрести избавление в беспамятстве. Но закоулка не было, и беспамятство все не наступало. И не наступило бы, поскольку кое-кто не мог позволить бедняге взять и просто уйти, раствориться в темноте. Жестокость эта была сомнительно оправдана тем, что незнакомцу Виктор Кэндл пока что был нужен.

Мистер Гласс видел, что человек страдает, но все равно не торопился: в таком деле спешка не могла привести ни к чему хорошему. В руке Зеркала были зажаты часы из жилетного кармана Виктора Кэндла, и стрелки на них выделывали нечто совсем уж невероятное. Они кривились и изгибались, будто вставая на дыбы, их наконечники шевелились и расслаивались, как змеиные языки.

Зеркало захлопнул крышку часов и склонился над Виктором Кэндлом. Руки в тонких перчатках замельтешили по изуродованному телу. Одну за другой мистер Гласс подогнал последние выломанные части, тщательно приладил неестественно вывернутый сустав на указательном пальце, распрямил запутавшуюся складку, и горло вновь стало выглядеть, как прежде… Он действовал спокойно и методично, будто один за другим вставлял на место осколки разбитого витража.

Наконец, когда эта кропотливая и в чем-то даже рутинная работа была закончена, мистер Гласс снова открыл часы — стрелки, точно протрезвев, задвигались по кругу, как им и полагается.

Для Виктора Кэндла время вернулось в тот момент, когда открылась дверь комнаты с часами в Глухой башне. Вот только при этом кое-что изменилось: сам он лежал в подземном зале, а его так и не состоявшийся собеседник уже был убит. Зеркало изогнул время, а реальность всегда вынуждена идти за ним вслед. И в зазеркалье реальность эта служила всего лишь глиной, податливой и мягкой в умелых руках.

Мистер Гласс вытащил из кармана сюртука револьвер и проверил патроны. После чего положил оружие на пол, под руку Виктора Кэндла. Затем он резко хлопнул по щеке все еще пребывающего в бреду человека. Тот дернулся и окончательно разлепил веки. Взгляд его до сих пор метался, но уже не так безумно, как прежде.

— Я могу войти? — ничего не понимая, спросил Виктор, как будто он только что постучался в дверь комнаты с часами. Способность говорить вернулась, а терзающая тело боль отступила столь резко, будто ее кто-то взял и попросту вырвал из него. Сознание замедлило бег, шум в голове утих, а зыбкие образы обрели плоть. Молодой человек снова начал соображать:

— Чертовски… не больно. Я ведь… я упал? Как? Что со мной случилось?

— Вы кое с кем поговорили, — усмехнулся Зеркало. — А затем вас убили. Бывает…

Убедившись, что с Виктором все в порядке, мистер Гласс тут же снял перчатки и поспешно занялся какими-то странными и не понятными для спасенного им человека делами. Он начал мерить шагами зал, то скрываясь во тьме, то снова показываясь. Передвижения Зеркала сопровождались топотом каблуков и задумчивым ворчанием. Судя по всему, его занимали какие-то математические построения.

— Бывает?! — возмутился Виктор, поднимая голову; собственное тело казалось ему чужим, будто одолженным на время.

Он не узнавал своей одежды: «Зеленый… Почему я одет в зеленый костюм?» А потом вдруг вспомнил, что другого у него не было и в нем он сюда и приехал. «Куда это “сюда”?» Мысли постепенно становились более четкими: «Темно. И холодно. Убили? Снова? Да умирать уже просто входит в какую-то отвратительную привычку!»

— А это зачем? — пробормотал Виктор, поднимая с пола револьвер. Пальцы плохо слушались и все еще были как ватные.

Мистер Гласс оглянулся:

— Не потеряйте — он вам еще понадобится. Лучше пока просто положите в карман.

Виктор машинально послушался. Уточнит он потом, а сейчас у него были вопросы понасущнее.

— Вы сказали, меня убили, — все еще с трудом проговорил он. — Но я ведь… жив, да? — Попытавшись убедиться в последнем, он приподнялся, намереваясь встать на затекшие ноги. — И вроде бы цел.

— Все оттого, что вы в зазеркалье, — пояснил мистер Гласс, прекратив метания и решив все-таки подойти и помочь Виктору. — А я, в некотором роде, являюсь здесь…

— Вы можете починить отражение, — догадался Виктор. После пары неудачных попыток с помощью мистера Гласса ему все же кое-как удалось подняться с ледяного каменного пола.

Виктор огляделся по сторонам. По беспросветно-чернильному цвету, которым были залиты стены кругом, он с тоской уверился, что по-прежнему находится в Черном городе. При этом Виктор будто ощутил немыслимую тяжесть потолка и груз лежащих на нем этажей, словно его, незадачливого журналиста из Лондона, погребли под ними.

И тут он увидел гроб. Жуткий длинный ящик, покрытый черным матовым лаком. В его крышке сбоку поблескивала вороненая металлическая накладка, в которой была прорезана…

«Замочная скважина… — подумал Виктор. — Я добрался. Я здесь. Но как?»

— «Починить»! Вы говорите так, словно я какой-то башмачник… — проворчал тем временем Зеркало, придерживая Виктора за локоть — тот в любое мгновение грозил рухнуть обратно на пол. — Я бы назвал себя реставратором или даже реконструктором, так будет вернее.