Гости выглядели довольными: они хохотали, аплодировали и всячески подбадривали Рэммору, полагая, что это — некое развлечение, заготовленное специально к празднику хозяевами дома.

На тетушку было жалко смотреть. Виктор видел боль на ее лице и страх в глазах. Не в силах контролировать свое тело, она была способна лишь выть и плакать, что забавляло гостей еще сильнее. Они так и не догадались, что здесь что-то не так.

Платье Рэмморы задиралось и комкалось, шляпка неистово подпрыгивала на волосах и, если бы не была закреплена, уже давно покинула бы свою хозяйку. Вскоре у младшей сестры Кэндл сломались оба каблука, и, кажется, она вывихнула лодыжку. Но танцевать не прекратила — это была настоящая пытка…

Виктор бросил взгляд на Мегану. Тетушка мстительно улыбалась. «Ну, ты у меня попляшешь», — вспомнились племяннику слова Меганы, услышанные им в первый же день по приезде в Крик-Холл. Тетушка сдержала слово и наконец отомстила.

— Хватит! — негромко, но твердо сказала мама.

Рэммора в тот же миг прекратила танцевать и без сил рухнула в кресло прямо со стола. Она пребывала в полуобморочном состоянии: ее лицо было красным и мокрым от слез, грудь тяжело вздымалась.

Как только танец прекратился, гости вернулись к прерванным разговорам и поглощению еды.

Виктор уже начал сомневаться в неотвратимости ожидаемых им жутких событий, когда спустя примерно час после безумной пляски тетушки Рэмморы произошло то, что он с долей безысходности и гнетущей предопределенности назвал: «Начинается…»

Над столом вдруг раздался пронзительный птичий крик. Разговоры мгновенно смолкли, гости застыли на своих местах. Виктор проследил за взглядом Кристины — сестра не мигая смотрела на странные часы в центре стола. Все присутствующие также уставились на них.

Виктор схватил нож для рыбы и спрятал его во внутренний карман пиджака — слишком наивно было считать, что он ему поможет, но лучше это, чем ничего…

Птичий крик раздался вновь, только теперь Виктор уже знал, что являлось его источником — пронзительное карканье вырывалось из витиеватых медных трубок в часах.

«Птица часа до полуночи», — услышал Виктор одновременно несколько голосов, но никто за столом так и не разомкнул губ.

«Птица часа до полуночи»…

Виктор моргнул, и стол вдруг опустел. И еда, и приборы, и посуда — все это просто исчезло, будто сметенное невидимым порывом ветра. На резном вишневом столе остались стоять лишь часы. Рука сама собой потянулась к карману — нож не исчез.

Все, кто сидел за столом, в совершеннейшей тишине поднялись на ноги. Никто не удивлялся, никто не чувствовал никакого дискомфорта из-за того, что всего мгновение назад поглощал пудинг или карамельное яблоко, а сейчас уже вынужден участвовать в каком-то странном, таинственном обряде. Никто. Кроме Виктора.

Ведьмы и колдуны повернулись боком, и каждый уставился в затылок впереди стоящего. Виктор неуверенно последовал их примеру. Затем началось движение. Скарлетт Тэтч и за нею все присутствующие медленным шагом направились цепочкой вокруг опустевшего стола.

Прежде чем сесть на свои места, собрание обошло стол ровно три раза.

Когда участники обряда вновь расселись, Скарлетт Тэтч громко и тягуче произнесла, обращаясь одновременно ко всем и вообще ни к кому:

— Старый год кончился!

Все присутствующие, кроме Виктора, стройным хором ответили:

— Новый год начался!

Скарлетт скрестила руки на груди и произнесла:

— Колесо повернулось.

Ведьмы и колдуны повторили ее жест и ответили:

— И повернется снова.

Скарлетт закрыла глаза.

— Прощай, наша Госпожа, — сказала она. Виктор так и не понял, к кому она обратилась. Он-то полагал, что тетушка Скарлетт и есть госпожа.

Ведьмы и колдуны ответили ей:

— Добро пожаловать, наш Господин.

Виктор чувствовал себя новеньким в церковном хоре: он пытается не выделяться, но не знает слов псалма — и от этого чувствует себя еще больше не в своей тарелке.

Скарлетт Тэтч воздела руки к небу, и вслед ее движению в темно-красной столешнице начали прорезаться вязи и узоры, составленные из странных символов и рун. По этим прорезям потек огонь, напоминая расплавленный металл, заполняющий форму. Под столом сгустилась темнота — она заклубилась, и из нее полезли непроглядные чернильные щупальца. Казалось, что некое древнее хтоническое чудовище пытается вырваться из колодца, на котором якобы стоит стол.

Виктору захотелось ретироваться или хотя бы убрать ноги, но они словно приклеились — должно быть, это мистер Эвер Ив внутри него таким образом пытался дать ему понять: «Не сейчас». Или это были проделки какой-то мерзкой ведьмы из числа присутствующих.

— Летние Боги встречают свой конец, — сказала Скарлетт едва слышно, а во тьме под столом раздалось жуткое нарастающее урчание.

Ковен ответил Верховной ведьме многоголосо:

— Бог Зимы уже в пути.

Скарлетт Тэтч сказала:

— Прощайте и здравствуйте!

Хор ответил:

— Прощайте и здравствуйте!

В это же мгновение Виктора будто бы оторвало от стула и куда-то понесло. Он заморгал, и мир кругом переменился — со всех сторон были увитые терновником холмы, а сам Виктор оказался вдруг под огромным древним кленом. Ветер зашелестел в кроне, дерево вздрогнуло, словно поежилось от холода, и сбросило с себя все свои кроваво-красные листья — осыпаясь, они начали липнуть к Виктору. Листья ложились на одежду и кожу, точно заплатки, и вскоре весь он покрылся алой лиственной шкурой. Листья залепили лицо, закрыли глаза и уши, рот и нос. Ему стало нечем дышать, он попытался сорвать их с лица, но содрал вместе с кожей. И ощутил на пальцах и ладонях что-то мокрое — кровь… Его лица уже не было…

Птичий крик раздался вновь.

Этот пугающий пронзительный бой ведьмовских часов вернул Виктора в реальность. Он по-прежнему сидел за столом. Слева замер незнакомец с пастями на ладонях, справа — Кристина. Где он только что находился? Что только что происходило и куда все исчезло? Это часть обряда? Просто видение? Или же он и правда всего мгновение назад попал в другое место, в какой-то иной мир?

Ответов на свои вопросы Виктор так и не дождался. Часы в центре стола заволокло дымом — казалось, дым появился именно из них.

И тут свет погас. В одно мгновение сад погрузился в кромешную темноту и абсолютную тишину. Виктор сжал в кармане нож, готовясь к тому, что вот сейчас в этой темноте в любой момент случится то, чего он ждал и боялся. И все же его опасения оказались несколько преждевременными.

Свет зажегся вновь. Но вспыхнули отнюдь не развешанные в саду фонари, светильники или свечи — прямо на столе пылал большой костер, и горел он так медленно, будто время вокруг него шло не так, как в саду. Виктор мог разглядеть, как нити пламени вырастают из багровых рун, лениво ползут и сплетаются в жгуты языков. Это действительно больше напоминало плетение, чем горение.

Костер располагался на расстоянии вытянутой руки, воздух плавился и медленно тек возле него. От жара на лице Виктора мгновенно проступил пот.

— Новый огонь горит, — торжественно произнесла Скарлетт Тэтч. — Чистый огонь горит. Живой огонь горит. Я умертвила весь огонь кругом, чтобы дать жизнь новому огню. Огню, который осветит порог. Огню, который светит как для вчерашнего года, так и для завтрашнего. Огонь Дня Между Двух Лет горит!

Присутствующие вскинули руки и начали по одному швырять что-то в огонь, отчего в воздух всякий раз поднимались снопы бронзовых искр. Кто-то бросал кости, должно быть те, которые гости сохранили после трапезы. Другие швыряли клочки шерсти и зубы. Виктор понял, что это некое жертвоприношение, и ему тут же захотелось каким-нибудь образом принести в жертву весь этот безумный ковен и оказаться в уютном купе поспешно удаляющегося отсюда поезда.

На ноги поднялось несколько человек, среди них: сама Скарлетт Тэтч, Джелия Хоуп, мистер Грин, мистер Греггсон, а также мама и Кристина.