— Спрашиваешь…

— Вик? Ты тут?

Не дождавшись ответа, Кристина открыла дверь и заглянула в комнату.

— Ну кто бы сомневался, — проворчала она. — И где он на этот раз пропадает?

Если еще вчера Кристину отсутствие брата нисколько не волновало бы, то сейчас, осмотрев темную пустую комнату, она подумала: «Ну конечно! Я ведь в одиночку должна все это делать! Я же единственный ребенок в семье!»

А потом вдруг ее кольнула задорная мысль: «Хм… почему бы и нет? Виктор с его занудством только все испортит! К тому же он вряд ли оценил бы мои методы и потом целый вечер ворчал бы, как старый хрыч. Справлюсь сама!»

У Кристины Кэндл с детства была одна особенная черта, которой она сама никогда не придавала особого значения. Черта эта заключалась в том, что Кристина была умной. Хотя нет, все же правильнее будет сказать, что она была очень умной. Причем настолько, что это раздражало маму, и она то и дело твердила ей: «Не умничай, Кристина, а то вылезут волосы и будешь лысой, как тетушка Кло». Дочь догадывалась, что маму просто раздражают умные люди рядом с ней, потому что они в любой момент могут придумать или удумать что-то, что ей может не понравиться.

Кристина, впрочем, и сама не очень любила думать — вернее, Думать, с большой буквы. А все потому, что это отнимало множество сил и потом ее неизменно мучила мигрень.

Само собой, она знала, что это ее собственная ведьмовская сила. Причем открылось это ей, еще когда она была возраста Томми и совершенно случайным образом: тетушки в очередной раз разорались, забыв запереть окно кухни. То, что она — ведьма, Кристину не заботило, напротив, она старалась не выделяться и быть как можно более обычной, только бы в городе ее не ставили в один ряд с мамой или тетками. И она этого добилась: для всех были «эти странные Кэндлы из дома на холме» и «милая Кристина из библиотеки», и вряд ли кто-то даже догадывался, что милая Кристина и странные Кэндлы — родственники.

К тому же, как уже говорилось, она терпеть не могла применять свою силу. И тем не менее сейчас был тот редкий случай, когда последующая мигрень должна была того стоить. Папа… они похитили папу и она его найдет!

Кристина на миг закрыла глаза, сконцентрировалась и подула на собственный указательный палец — его кончик объял шарик зыбкого голубоватого света. Девушка приставила его к виску и заставила себя думать о папе. В голове выстроились картинки, словно фотокарточки в фотоальбоме: она убегает на работу, услышав, как папа зовет ее, видит лгущих или заблуждающихся родственников, которые уверяют, что папа куда-то вышел, видит взгляд мамы, когда кто-то говорит о папе в ее присутствии, видит кривую улыбку дядюшки Джозефа… Потом перед ее мысленным взором предстает Виктор, который буквально встряхивает ее, и с чужой лжи, чужих взглядов и улыбок сползает тонкая серая поволока, тут Кристина начинает понимать. Рядом с каждой ложью прямо в воздухе появляется табличка с надписью «Ложь», а рядом с головами отводящих глаза и улыбающихся родственников таблички, подписанные: «Она знает, что случилось, но не хочет себя выдать», «Злорадство!», «Самодовольство!», «Он получает наслаждение всякий раз, как кто-то недоумевает, где же Гарри Кэндл»…

Мысли в голове у Кристины начали тасоваться, как карты в колоде, после чего, вытаскивая их одну за другой, она начала выкладывать пасьянс из образов. Девушка взяла все, что произошло в доме за последние дни, вычленила оттуда то, что хоть как-то было связано с папой, а остальное отбросила. В результате картина сложилась.

Светящийся палец все крутился у виска, наматывая мысль за мыслью, а в голове Кристины начала складываться последовательность действий — то, что ей требовалось сделать, чтобы найти ответы. Нижний ящик комода в комнате бабушки Джины, болтливая ведьма, ключ, дверь чердака…

Кристина открыла глаза и улыбнулась. Она знала, с чего начать…

Подготовка заняла совсем немного времени, и вскоре Кристина уже сидела в засаде. Дверь открылась, и, осторожно переступив порог, в комнату девушки вошла тетушка Рэммора. В руках она держала покачивающийся из стороны в сторону поднос.

— Милочка, я принесла тебе молоко и печенье, — сказала она, увидев сидящую на стуле посреди комнаты племянницу.

— Неужели это моя тетушка? Молоко и печенье? Не ожидала…

Глянув на Кристину, Рэммора нахмурилась. Что-то с племянницей было не так. Она втянула носом воздух и сразу все поняла.

— Ты что… — прошептала тетушка, — умничала?

Кристина кивнула, и она продолжила:

— Твоя мама ведь запретила тебе…

— Верно. Она запретила мне умничать. Виктору она запретила уезжать из дома семь лет назад. Томасу запретила совать нос во взрослые дела, а тебе…

— А я что? — сконфуженно прервала Рэммора племянницу. — А мне — ничего!

— Так уж и «ничего», тетушка? — коварно улыбнулась Кристина и достала из-за спины коричневую бутылку с этикеткой, на которой была изображена крыса и стояла надпись на немецком.

Рэммора сглотнула.

— Откуда у тебя это? Это же…

— Да, бабушкин шнапс, который мама от тебя прячет.

— Она говорит, что от него я становлюсь сама не своя…

Кристина вскочила на ноги и, отобрав у Рэмморы поднос, всучила ей в руки пыльную бутылку.

— Предлагаю немного посидеть и поболтать перед ужином, тетушка. Что скажешь?

— Я… я… — залепетала совершенно сбитая с толку Рэммора, не сводя глаз со шнапса.

— Так я и думала, — хмыкнула Кристина и повернула ключ своей комнаты, заперев их с тетушкой внутри. Хотя правильнее будет сказать, что сейчас Кристина Кэндл заперла ничего не подозревающую тетушку… с собой.

— …И что мы будем делать? — угрюмо спросил Чарли Уиллинг, вгрызаясь в имбирное печенье.

— Не знаю, — ответил его лучший друг, запивая печенье горячим молоком. — Пока что ничего…

Горячее молоко и печенье принесла тетушка Рэммора, что было весьма странно. Тетушка не славилась заботливыми и добрыми поступками, и Томми тут же заподозрил, что все это не к добру. Сперва он предположил, что молоко прокисло, а в печенье присутствуют крысиные экскременты, но ни первое, ни второе не подтвердилось — и молоко, и печенье были на удивление вкусными. А потом Томми заметил, что тетушка Рэммора слишком навязчиво пыталась не смотреть на Чарли. Все встало на свои места: это мама попросила ее проверить, не шалит ли их гость, ведет ли себя хорошо и не пытается ли выкинуть что-то запретное… Что ж, в другое время они с Чарли и могли бы придумать что-нибудь веселенькое, но сейчас им было не до того. Они ждали лишь, пока тетушка выйдет за дверь, чтобы вернуться к своему мрачному разговору…

Разговор этот происходил в комнате Томми. Стрелки на часах над ярко горящим камином неумолимо подбирались к половине восьмого.

Мальчики сидели на кровати. Рядом высилась груда праздничных игрушек и украшений, которые следовало расставить и развесить в детской. Здесь были: искусственная паутина в большом коричневом пакете и пауки, которых ни за что не отличишь от настоящих, дрова для камина в виде костей, а еще вертел с нанизанной на него восковой человеческой головой. Мама сказала, что Виктор принесет из гаража труп, чтобы можно было положить его под кровать, и велела пока украшать комнату, после чего подключиться к украшению дома. Но у мальчишек были дела поважнее. Они обсуждали то, что обнаружили на старой фабрике.

— Нельзя же ничего не делать! — возмутился Чарли. — Весь город в опасности! Может, скажем твоей маме про пугал? Пусть хотя бы ваших из дома выбросит…

— Моей маме? — ужаснулся Томми. — Она же спросит, откуда я о них знаю! И тогда придется рассказать обо всем, что мы видели на фабрике… Она же меня прикончит за то, что я туда пробрался! Нет, нужно придумать, как разделаться с тыквоголовыми самим!