Но дети они ведь и есть дети, им разве растолкуешь и объяснишь, что к чему. Если взрослые говорят, что этого делать нельзя, в мозгу ребёнка моментально срабатывает сигнал, что это сделать нужно. Вот поэтому Алина, как все её друзья и одноклассники, бегала со всеми на большой перемене до ближайшего магазина, и на карманные деньги покупала себе всякую гастрономическую ерунду под названием – детские «радости». Иногда Алина приносила эти «радости» домой и тайком от родителей удовлетворяла свои гастрономические пристрастия. Но, несмотря на свою аккуратность, иногда оставляла после себя следы преступления в виде обёрток под матрацем, в шкафу среди одежды или в мусорном ведре.

Он знал о тайных пристрастиях своей дочери, но ни в коем случае не собирался сдавать её маме. Хотя догадывался, что Надя, как и он, иногда находит улики, но так же относится к этому с пониманием. Наоборот они всегда старались не ругать детей и не давить на них своим авторитетом. Поэтому Надя частенько проводила с детьми воспитательные беседы в целях профилактики, а он старался ко всему подходить с юмором, обращая всё в шутку.

После того, как он в очередной раз находил обёртки от сладкого, он серьёзным, но в тоже время дурашливым тоном говорил дочери, что если она будет, есть много сладкого, у неё выпадут зубы, тогда мальчишки не будут её любить и целовать. Алина прекрасно понимала, что отец знает о её проделках, но по отцовскому тону и мимики его лица видела, что он подшучивает над ней, пытаясь больше подразнить, нежели отругать. Поэтому она принимала условия игры: сперва, демонстративно закатывала глаза, а затем, глубоко вздохнув, говорила, что зубы можно вставить, а любовь мальчишек, а уж тем более их поцелуи ей и даром не нужны.

Он всегда смеялся и хлопал в ладоши после её слов, но затем делал серьёзное лицо и уже строгим голосом говорил, что если мама узнает, вряд ли всё обойдётся очередной воспитательной беседой. Алина насупившись, давала очередное обещание так не делать. Но через время всё повторялось вновь – он находил обёртки и брал с дочери очередное обещание.

Он так глубоко погрузился в свои мысли и воспоминания, что не заметил, как в дверном проёме детской комнаты появилась Надя. Она постояла какое-то время, глядя на то, как он держит обёртку от шоколадного батончика в руке и улыбается. После чего спросила:

– И что ты улыбаешься, когда плакать надо?

А? – от неожиданности он чуть не подпрыгнул на месте. Бросил в сторону жены испугано-виноватый вид, будто она поймала его с поличным на месте преступления, и застыл, как вкопанный.

– Ох, уж эта Алина. Сколько не говори, всё равно без толку, – сказала Надя, войдя в комнату, и забрав у него из руки обёртку.

– Да, ладно, Надя, – сказал он, чувствуя, как краска заливает его лицо от чувства вины перед дочерью, за то, что сдал её с потрохами.

– Вот тебе и ладно! В следующий раз сам поведёшь её к стоматологу, мне последнего раза надолго хватило, – после этих слов Надя подняла руку и провела ладонью над головой.

– Хорошо, Надюш, если надо я схожу с Алиной к стоматологу, а перед этим поговорю с ней.

– Знаю я твои беседы. Хиханьки да хаханьки, ничего серьёзного.

– Обещаю! Серьёзно с ней поговорю, – сказал он и обнял Надю, нежно поцеловав в лоб.

– Обещалкин, – с игривой надутостью сказала Надя, – ты кушать будешь?

– А что у нас сегодня в меню? – с дурашливо-серьёзным видом спросил он.

– Овсянка, сэр! Со сливочным маслом и мёдом.

– Звучит заманчиво и очень вкусно. Конечно же, буду.

Он поцеловал Надю в губы, поднял на плечо и вышел с ней из детской. Надя демонстративно сопротивлялась, визжала и хлопала его ладонями по спине.

Он доедал вторую тарелку овсяной каши, когда Надя, нарушив молчание, спросила:

– Слава, что это было?

Он растянул набитый кашей рот в улыбке и с гордым видом произнёс:

– Исполнение супружеского долга в соответствии с условиями брачного контракта!

– Я про другое, – наморщив нос, сказала Надя, – за что ты просил прощение?

Улыбку как ветром сдуло с его губ. Он перестал жевать и с усилием протолкнул в пищевод остатки овсянки. Опустив глаза, и наморщив нос, он произнёс:

– Да так… приснился очень страшный сон. А главное настолько реалистичный, что я на время, после пробуждения, потерял чувство реальности.

– Ну, сейчас-то всё в порядке?

– Да, всё нормально, – ответил он, стараясь не встречаться взглядом с Надей.

– Точно? – спросила Надя и, не давая ему возможности ответить, продолжила. – Слава, да на тебе лица не было, когда ты вбежал в кухню.

– Не переживай. Всё в порядке, – по-прежнему не смотря в глаза жене, ответил он.

Единственный человек, которому мы врём на протяжении всей жизни – это мы сами. Эту истину он чётко усвоил за последние два года своего никчёмного существования. Поэтому, не смотря на то, что перед ним сидела его жена, дочь была в школе, а сын в детском саду, его сознание по-прежнему грыз червь сомнения, что это был непростой сон, а может быть вовсе и не сон. Но психика человека устроена таким образом, что всё самое неприятное и непонятное, наносящее вред нашей нервной системе, аккуратненько прячется в дальние уголки нашего сознания, чтобы постепенно, по прошествии определённого количества времени, забыть об этом и перекочевать в бессознательное – бездонный резервуар человеческой психики, где как в тюрьме заключены людские страсти, страхи, комплексы, душевные порывы и склонности. Он знал, что есть подвох, в этом он себе не врал, но не знал где, поэтому старался гнать от себя дурные мысли.

Сквозь стремительный поток мыслей в голове, он услышал голос жены:

– Слава, ты слышишь меня?

– Да, ты что-то сказала? – спросил он, а затем виновато добавил. – Извини, я задумался и прослушал.

– Я тебя спросила, про что сон?

– Плохой сон, – уклончиво ответил он.

– Слава, расскажи мне, про что сон? – настойчиво попросила Надя.

– Приснилось, – ответил он, тяжело вздохнув, – что я вас потерял из-за своей ошибки. Навсегда.

Повисло долгое молчание, которое нарушил, закипевший на газовой плите чайник. Надя встала и убрала грязные тарелки в мойку. Выключила конфорку, взяла прихваткой чайник и аккуратно залила кипятком чайник для заваривания.

– А ты боишься нас потерять? – неожиданно спросила Надя.

Он вперил в жену удивлённые округлившиеся глаза, и с вызовом ответил:

– Что за глупый вопрос? Конечно!

Надя грустно улыбнулась, подойдя к мойке, включила воду и принялась мыть посуду. После длительного молчания он встал, подошёл сзади к жене и обнял её за талию. Прижавшись губами к уху жены, он спросил:

– Надюш, что-то случилось? Тебя что-то беспокоит?

Надя перестала мыть посуду, выключила воду и, опершись руками в края мойки, молчала. Он понял, что жена плачет, когда увидел, как грязная вода в тарелке колыхнулась, от падающих сверху слёз. Он занёс руку вперёд, и нежно взяв Надю за подбородок, развернул лицом к себе. В огромных карих глазах он увидел целые водохранилища, которые прорвав плотины, хлынули по красивому лицу вниз.

– Надя, что случилось? – спросил он тревожно. – Что-то с детьми?

– С детьми всё хорошо, – ответила Надя. – Дело в тебе.

– А что со мной не так? – спросил он настороженно. – Если ты про сон, то не бери в голову, я уже и забыл про него. Мало ли что может присниться?

– У тебя кто-то есть, Слава? – спросила Надя в лоб.

– Конечно! У меня есть вы!

Надя со злостью оттолкнула его и, отойдя к столу, раздраженно сказала:

– Слава, не надо придуриваться! Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю.

– Ты имеешь в виду, есть ли у меня любовница? – спросил он глупо.

– Именно это я и имею в виду! – злобно сказала Надя.

– Пфафф… Надюш, что за бред? – удивился он.

– Ты не ответил! – сказала Надя дрожащим голосом.

– Нет, конечно! Нет у меня любовницы. И никогда не было. Откуда ты взяла этот бред?