Во-вторых, ни о каком юбилее Агаты Владимировны не может быть и речи. Если быть более точным, сам юбилей его не интересовал, его пугала поездка. Нужно любыми способами отговорить Надю ехать утром на дачу к тёще. И пусть это может привести к скандалу или обидам, как говориться – обиды с годами пройдут, скандалы забудутся, а синяки, тьфу-тьфу-тьфу, не дай Боже, рассосутся. Главное, что его семья останется с ним!

– Никакой поездки! Только через мой труп! – проговорил он вслух.

Он сказал эти слова настолько громко, что на него уставились с удивлёнными лицами, не только сидящие рядом, но и обернулись, сидящие впереди. Один только Руслан продолжал заворожённо смотреть на экран с открытым ртом.

– Пап, ты себя плохо чувствуешь? – шепотом спросила Алёнка.

Он понял, что ляпнул какие-то мысли вслух и, натянув на лицо виноватую улыбку, прошептал Алёнке на ухо:

– Нет. С чего ты это взяла?

– Ты только что сказал про свой труп, – испугано сказала Алёнка. – Тебе плохо? Ты умираешь?

– Нет, конечно, – заулыбался он и, обняв дочь, поцеловал её в голову, – это просто выражение такое. Не отвлекайся, смотри мультфильм.

Из дальних рядов на них кто-то шикнул. Он приложил указательный палец к губам и показал, что он, мол, всё понял, поэтому извиняется и умолкает. В зале воцарилась тишина, на экране замелькали финальные сцены зарубежного анимационного фильма, а он вновь, как роденовский «Мыслитель» положил голову подбородком на руку, нахмурил брови, и погрузился в свои думы.

Он не заметил, как мультфильм закончился, в кинозале зажегся свет и зрители, встав, направились к выходу. Алёнка поднялась и, посмотрев на него, произнесла:

– Пап? Ты слышишь?

– М-м-м? – промычал он, смотря перед собой.

– Пап, мультфильм закончился, пойдём.

– Уже?! – удивился он. – Так быстро!

– Ничего себе быстро! Да он шёл около двух часов!

– Правда? Просто так интересно было, что я аж не заметил, как время пролетело, – виновато улыбаясь, произнёс он.

– Да! Мне тоже понравилось!

Подойдя к выходу, он заметил, что рядом нет Руслана. Он окинул взглядом зал и заметил, что Руслан, как окаменевший герой, осмелившийся взглянуть в глаза Медузе Горгоне, сидит на прежнем месте и с открытым лицом смотрит на пустой экран.

– Руслан, ты идёшь? – позвал он.

Руслан, как заколдованный медленно повернул в их сторону голову и произнёс:

– Вы это видели?! Несколько пауков в одном мультфильме сразу! Я в шоке!

Мимо проходящая молодая пара, рассмеялась, а парень произнёс:

– Артист!

      По дороге домой они не пропустили ни одной детской площадки, как в своём, так и в соседнем микрорайоне. Он несколько раз заходил в магазины, чтобы купить мороженное и воду. Перед самым домом он заскочил в кондитерский отдел и купил огромный торт.

Вечером, когда на город начали опускаться первые сумерки, а небо заиграло багряно-лиловыми цветами, они добрались до дверей своей квартиры. Когда он достал ключ от входной двери и хотел его уже вставить в замочную скважину, дверь резко отворилась, и на пороге возникла фигура Нади в домашнем халате. Ему в глаза сразу же бросилось её рассерженное лицо, с нахмуренными бровями, от чего на переносице залегла глубокая складка.

Дети, поздоровавшись с мамой, шмыгнули в квартиру и, разуваясь, стали рассказывать ей, как они здорово провели этот день, а Руслан в очередной раз официально объявил во всеуслышание, что это вообще лучший день в его жизни. Надя, уперев руки кулаками в бока, чуть посторонилась, и с надменно-пренебрежительным лицом, кивнула головой чуть в сторону, дав тем самым понять, что она разрешает ему переступить порог квартиры. Он шагнул через порог и, надев на лицо умильную улыбку, поцеловал Надю в губы и приготовился выслушивать претензии жены, по поводу затянувшейся прогулки с детьми и большого количества сладкого. Надя не ответила на его поцелуй взаимностью, но и отворачиваться не стала, поэтому про себя он отметил, что её разгневанность носит более показной, нежели серьёзный характер.

– Руслан и Алёна, раздевайтесь, убирайте вещи и бегом мыть руки, – строгим тоном проговорила Надя.

Он, разувшись, хотел пройти в ванную комнату, но Надя преградила ему дорогу и требовательным тоном произнесла:

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, и пройти со мной в спальню, для дачи показаний.

– Конечно, партайгеноссе! – воскликнул он, а затем наигранно спросил. – Я надеюсь свидетельских?

– Увы, – надменно ответила Надя, – вы будете допрошены в качестве подозреваемого. В зависимости от вашей искренности к вам во время допроса разрешается применить высшую степень устрашения.

– А-а-а, – протянул он, – допрос с пристрастием!

Он прошел в спальню и сел на кровать. Надя, что-то сказал детям и, войдя вслед за ним, прикрыла дверь. Скрестив руки на груди, она посмотрела пристально в его лицо и сказала:

– Ну, герой-любовник, рассказывай, в каком месте у тебя гормоны разыгрались?

Его игривое настроение, как ветром сдуло. Как человек виновный в совершении безнравственного поступка в отношении любимого и близкого ему человека, который, речь идёт о поступке, запятнал его совесть, он даже не уловил сарказм в словах жены, сразу же подумав о сероглазой брюнетке, которая словно вирус поражала здоровые клетки его семейной жизни. С чувством злости и разочарования он произнёс:

– Надя, тебе обязательно вновь поднимать эту тему, когда дома дети? Мы с тобой и так всё выяснили сегодня утром! Я тебе уже много раз говорил, что нет у меня ничего с этой Изольдой! Понимаешь?! Нет! Мы просто коллеги! Что ты от меня ещё хочешь услышать?

– О-о-о, Славушка, – многозначительно произнесла Надя, – да на воре и шапка горит.

Он вскочил как ужаленный и забегал по комнате взад-вперёд. Затем резко остановился перед женой и, со злостью посмотрев в её спокойные глаза, заорал:

– Какая ещё шапка?! А-а-а?! Какая шапка я тебя спрашиваю?! Пару раз подвёз домой, и уже обвинили в прелюбодеянии. Господи, вот угораздило же меня связаться с этой сероглазой кобылой! Ладно бы ещё между нами что-то было, так ведь в этом и суть, что ничего не было, а всё равно приходиться оправдываться, как на суде.

В комнату приоткрылась дверь и, появившаяся в проёме Алёнка, удивлённо спросила:

– Мам, что-то случилось? Почему папа кричит про какую-то шапку, он, что её потерял?

– Нет, доченька, – спокойным голосом проговорила Надя, – наш папа чувство юмора потерял, которое у него чрезмерно разыгралось в обеденное время.

– А-а-а! – протянула Алёнка и исчезла за дверью.

– Господи, – воскликнул он раздражённо, – а чувство юмора то тут причём?! Что-то я совершенно не уловил никакого юмора, особенно сегодняшним утром!

– А при том, Славушка, – с повышенным тоном произнесла Надя, – что я сейчас говорю не про твою любимую Изольду.

– Да что ты ко мне пристала с этой Изольдой… – воскликнул он и сразу же осекся, посмотрев на Надю удивлёнными глазами.

Надя выдержала театральную паузу, наслаждаясь его ошарашенным видом, после чего медленно, с наигранной ленцой подошла к косметическому столику и, сев на стул, взяла расчёску и принялась тщательно расчесывать волосы, рассматривая в зеркале своё изображение, и мурлыча себе под нос мотивчик какой-то мелодии.

– Я давно не живу-у-у, я тобою дышу-у-у. За измену твою-ю-ю я тебя не прощу-у-у.

Гадкое чувство непонимания происходящего закралось ему в сердце, стиснув его, словно стальными тисками. Раздражение, охватившее его после слов жены о разыгравшихся гормонах, отвлекло от осознанного мышления, что дало волю чувству сильной злости, от чего он потерял контроль над эмоциями. Но все мы умные задним числом, когда стоя уже в обосранных штанах, понимаем, что поздно пить боржоми, когда желудок вырезали.

Когда жена задала ему безобидный вопрос, в котором, по сути, не намекала на Изольду, он сам, надев себе удавку на шею, перевёл разговор на эту сероглазую бестию, затягивая петлю всё сильнее. Тем самым он полностью потерял контроль над ситуацией, передав его Наде, которая моментально воспользовавшись этим, решила отыграться за утреннее поражение.