— У нас очень легко остаются шрамы, — я поднимаю ногу из воды, указывая на круглый шрам на лодыжке. — Упала с велосипеда, когда мне было девять. Даже не сильно.

Аид скользит пальцами по шраму, притягивает мою лодыжку к губам и целует это место.

— Отвратительный велосипед.

— Этот, — говорю я, указывая на самый маленький и тонкий шрам на тыльной стороне ладони, — я получила от Пандоры, когда мы впервые привели ее домой.

Он подносит мою руку к губам.

— Я же говорил тебе, что она мерзкое чудовище.

— Она не мерзкое чудовище! У нее просто проблемы с доверием.

— Ты слишком добра к сломанным вещам.

— Это потому, что «сломанный» не значит «непоправимый»… — он хватает меня за талию и тянет в воду, приближая мои губы к своим. Мы опускаемся на колени, снимая с него давление, и мне приходится сдерживаться, чтобы не броситься на него.

— Я не хочу причинять тебе боль.

— Я не возражаю.

— А я — да, — я отстраняюсь, подталкивая его к одному из вырезанных в ванне выступов и хватаю полотенце у него за спиной. Я прикладываю его к его груди, смывая грязь, пот и кровь, которые мне так и не удалось смыть. Он поливает воду мне на плечи, делая то же самое.

— Расскажи мне больше о своих шрамах, — шепчет он.

— М-м, на большом пальце от кухонного травмы…

Он целует ее.

— Ожог на запястье.

Его губы касаются этого места.

У меня есть небольшая ссадина на бедре от падения с дерева в десять лет, но, не думаю, что вынесу это, если он поцелует меня там прямо сейчас.

— Есть что-нибудь на моих губах? Клянусь, я…

Он захватывает мой рот своим, его язык касается моих губ, и глубоко внутри поднимается жар, который невозможно игнорировать. Я позволяю ему притянуть меня ближе, скользя руками по его шее, а ногами — по коленям, нежно пристраиваясь к нему. Я чувствую, что разбираюсь на осколки.

— Луливер, — выдыхаю я.

Он стонет в мои губы, и внезапно исчезают все слова, остается лишь головокружительный, дикий, пьянящий жар его кожи на моей, его рук на моей плоти, его губ на моей шее.

— Сефона, — мурлычет он, но после его голос переходит в стон, и я понимаю, что мое колено прижато к его ране.

— Прости!

— Не смей вставать с моих колен…

— Теперь ты приказываешь мне?

Он замирает.

— Нет, — говорит он. — Никогда. Игривая просьба — может быть.

— Я не готова спать с тобой, — говорю я ему.

Он улыбается, но лишь слегка.

— Может, я тоже не готов спать с тобой.

— Что это значит? Ты никогда не…

— Нет, у меня было, — говорит он, — но… между девственником и знатоком есть разница. Я не искусен в любви. И я боюсь.

Я наклоняю к нему голову.

— Чего?

— Разочаровать тебя. Стать разгаданным тобой, — он перекидывает мои влажные волосы через плечо. — Это слишком, Сефи. Всего этого слишком много.

Я целую его в щеку.

— Мы можем двигаться медленно. У нас есть время.

Он целует пульсирующую жилку на моей шее, его рука все еще в моих волосах. Я отстраняюсь прежде, чем мы снова забудемся.

— Давай сделаем то, ради чего пришли сюда, — говорю я ему.

Его губы не отрываются от моей кожи.

— Я и делаю.

— Нет. Мытье.

— Ладно.

Он скрещивает руки на груди, и мне требуется вся моя стойкость, чтобы не раззадорить его вновь.

Наконец, вымывшись, я отвожу его обратно в комнату и угощаю одеялами и едой, прежде чем вернуться к себе. Я вытираю волосы полотенцем и впервые за много дней одеваюсь должным образом, а затем, ничего не сказав Аиду, крадусь за двери дворца и жду у берега реки. Я не настолько глупа, чтобы пойти к мосту в одиночку. Не будь я в отчаянии, и в первый раз не сделала бы этого.

Мне не приходится долго ждать Перевозчика.

— Леди Персефона, — говорит он, кланяясь.

— Он жив, — говорю я ему, — спасибо.

— Не думайте об этом.

— Тут все в порядке? Уровни гоблинов…

— За последние несколько дней мы потеряли несколько душ, — сообщает он. — Число наших скелетов-воинов сокращается. Мы можем продержаться еще несколько дней.

— Хорошо.

— Вы должны сказать ему, чтобы он нанял действующих фэйцев, — говорит он. — Они не нуждаются в повторной сборке.

— Почему ты думаешь, что он меня послушает?

— Я думаю, вы единственная, кого он послушает.

Я улыбаюсь этому, но быстро отбрасываю в сторону.

— Как думаешь, кто стоял за отравлением? — спрашиваю я его.

— Это сделали пикси, — говорит он.

— Я тоже так слышала. Но разве они… разве пикси обычно не приходят из Благого Двора?

— Пикси — одни из немногих, кто принадлежит к обоим, одни объединяются с Благими Дворами, другие под руководством Валериана.

— Значит, это мог быть кто угодно.

Он торжественно кивает.

— А что думаешь ты? Зера хочет его смерти?

Мгновение он молчит.

— Да, — медленно отвечает он. — Думаю, она хочет.

Я не могу представить себе, каково это — расти вот так, испытывая на себе ярость единственного человека, который должен любить тебя, защищать. Я предпочла бы и вовсе не иметь матери, чем такую.

Мне больше не о чем спросить Перевозчика.

— Спасибо, — говорю я ему.

— Берегите себя, Леди Персефона.

Я возвращаюсь во дворец. Аид встречает меня у своей двери.

— Я слышал, как ты уходила, — говорит он, в его голосе нарастает паника, когда я дергаю его обратно к кровати. — Почему ты…