— Хотел бы я сделать больше, чтобы защитить тебя.
Я сглатываю.
— Это я тоже знаю.
— Если в какой-то момент ты поменяешь свое мнение о том, чтобы стать очарованной…
— Я приду к тебе. Осторожно. Тихо. Я знаю.
Он делает глубокий, прерывистый вдох.
— Ты всегда так нервничаешь? — спрашиваю я его.
— Нет.
Я наклоняюсь и целую его в щеку.
— Для чего это было?
— Ты беспокоишься обо мне. Это мило. И мне жаль, что я упрямлюсь и не позволяю тебе очаровать меня.
— Не сожалей об этом, — говорит он. — Даже будь ты зачарована, я все равно бы о тебе беспокоился. По крайней мере, не зачарованной у тебя есть шанс защититься.
— Какое это имеет значение, если я ничего из этого не запомню?
— Я запомню, — шепчет Аид. — Я запомню все, что с тобой произойдет, — он заводит выбившийся локон мне за ухо и на секунду приближается на несколько дюймов, прежде чем метнуться прочь, словно ошпаренный кот. Он врезается в комод, посылая шквал бумажных творений на пол. — Ах, нет…
Он наклоняется, чтобы поднять их, и я спешу ему на помощь. Это цветы, розы, тюльпаны и нарциссы, похожие на те, что я сделала, впервые приехав сюда.
— Что это?
— Я, э-э, пытался сделать тебе букет, — он чешет затылок. — Это глупо. Знаю. Я в любое время могу призвать для тебя свежие…
Он мог бы, и они были бы идеальны, и я бы полюбила их, но эти я люблю больше. Я вижу линии там, где они были порваны и сложены, недостатки в погоне за совершенством, выброшенные в мусорное ведро неудачи. Тот самый парень, каждый день этой недели возвращавшийся изможденным, нашел время сделать их для меня.
Я кладу свою руку поверх его, пока он суетится, собирая их.
— Они идеальны, — выдыхаю я. — Спасибо.
Он сглатывает.
— Можешь не благодарить меня после сегодняшнего вечера. Возможно, после этого вечера я тебе даже нравиться не буду.
— Ты мне нравишься? — я хватаюсь за грудь. — Уверен?
Он нервно заикается, и хотя мне, вероятно, следовало бы заверить его, что он мне действительно нравится, по крайней мере, немного, я этого не делаю. Я помогаю ему собирать бумажные цветы.
— Я не стану ненавидеть тебя за то, что говорят или делают другие, — говорю я ему вместо этого. — Обещаю.
Он берет мою руку в свои.
— Я искренне надеюсь, что никогда не заставлю тебя возненавидеть меня.
Мы возвращаемся в тронный зал. Аид устраивается на троне, продолжая беспокойно постукивать по подлокотнику пальцами в перстнях. Псы устраиваются рядом с ним, растянувшись на ступеньках.
— Ты, ах, ты должна быть по другую от меня сторону, — говорит Аид. — Присаживайся. Тебе не нужно… тебе больше ничего не нужно делать. Нет, если только…
— Ты хочешь сказать, что мне не нужно цепляться как преданному животному за твою ногу?
Он сглатывает.
— Безусловно.
Я опускаюсь на землю и переплетаю свои пальцы с его, крепко сжимая их.
— Только пока здесь никого нет, — уверяю я его. — Я отпущу, как только они начнут прибывать.
Он сжимает мою руку.
— А что, если я не хочу, чтобы ты меня вообще отпускала?
— Это будет ужасно неудобно для нас обоих.
— Я справлюсь.
В коридоре раздается грохот, и я отдергиваю руку.
16. Солнцестояние
Низкорослый, худощавый мужчина с большой копной голубых волос входит в комнату в сопровождении группы пикси, нимф и нескольких других симпатичных маленьких создания, которых я не могу назвать. На нем накрахмаленный белый костюм, отделанный золотом, а сбоку на голове выбриты крылья.
— Лорд Гермес, — объявляет Ирма.
Он кланяется Аиду, который кивает в знак уважения.
— Как всегда вовремя.
— Это моя особенность, — говорит Лорд Гермес. — Счастливого Солнцестояния, Мой Лорд.
— Пожалуйста, веселитесь.
Гермес и его свита подходят к банкетному столу. Пикси быстро начинают сервировать стол с вином, расставляя башни бокалов на серебряных подносах, чтобы подать другим более выдающимся гостям, когда те прибудут. Они хихикают и болтают, поднимаясь с пола, их крылья подрагивают от нервной энергии.
К дверям подходит еще одна группа, возглавляемая высоким широкоплечим мужчиной с солнечно-желтыми волосами. Его кожа, кажется, светится.
— Лорд Аполлон, — объявляет Ирма.
— Аид! — Аполлон вскакивает по ступенькам к трону, не обращая внимания на три рычащие головы, и сжимает руку Аида. — Как я рад снова тебя видеть, старина. И твою прекрасную леди! — он подходит, чтобы поцеловать мне руку, и я стараюсь не выказывать вообще никаких эмоций. Не ожидала, что кто-нибудь ко мне обратится.
— Лорд Аполлон, — говорит Аид, его лицо дергается. — Ты прибыл.
Аполлон разразился смехом.
— Ты, знаешь ли, можешь просто сказать, что тебе это приятно.
— Если бы.
Это заставляет его лишь еще больше рассмеяться.
— Такой же серьезный, как и всегда. Ничего, я повеселюсь где-нибудь еще. Слышал твои вина просто фантастические.
Он весело подмигивает мне и отступает с помоста.
— Он кажется дружелюбным, — говорю я, когда он оказывается вне зоны слышимости.
— Никогда не доверяй дружелюбию, — говорит Аид сквозь стиснутые зубы.
— Я дружелюбна. Ты доверяешь мне. И я лгунья.
Аид фыркает.
— Ты можешь лгать, Сефи, но ты не лгунья. Все остальные здесь могут не говорить ничего, кроме правды, и все равно каким-то образом умудряются лгать почти каждым своим словом.
— Ты не лжешь.
— Я худший из всех них.
Прежде, чем я успеваю спросить, что он имеет в виду, появляется темноволосая женщина с серебряным луком, который я помню по Самайну, с группой охотников. Леди Артемида. Она коротко кивает Аиду и ничего не говорит.
