Я вожу по коже его груди маленькими кругами, кончики моих пальцев движутся вверх, скользя по ключице, обводя шею, но, щеки, брови. Невероятно мягкие губы

Зарываюсь пальцами в его волосы и притягиваю его к своим губам, точно желая задержать их там навсегда.

Он уклоняется, ставя меня на пол.

— Мне нужна минутка, — говорит он.

— На что?

— Увидишь.

Он открывает дверь на кухню.

— Это связано с сексом?

— Он выскакивает обратно, брови взлетают вверх.

— Не все сводится к сексу, дорогая Сефона. И, серьезно, кухня?

— Секс на столешнице звучит горячо.

— Секс на столешнице звучит неудобно. И для нашего первого раза?

— Хорошо, — говорю я, поднимая руки. — Дай знать, как будешь готов.

Он исчезает, а я расхаживаю по коридору, галая, что он задумал. Я не слышу особого движения. Должно быть, он что-то начаровывает.

Дверь открывается, и он вводит меня внутрь. Стол эффектно накрыт, на мерцающей черной поверхности горят букет бумажных роз и серебряные подсвечники. На заднем плане играет тихая музыка, и вся комната залита теплым, пьянящим светом.

— Это прекрасно.

— Боюсь, в основном чары, — говорит он. — Хотя над розами я работаю уже некоторое время.

— Я люблю их, — я поворачиваюсь к нему, на полпути к тому, чтобы сказать, что люблю кое-что еще, но ловлю его нервный взгляд. — Все хорошо? Я даже забыла спросить, как прошел твой день. Все…

— Мой день прошел прекрасно, — говорит он. — Но дело не в этом, а в… — он делает глубокий вдох. — Знаю, вероятно, это прозвучит нелепо, поскольку мы должны быть вне таких ярлыков, и я знаю, что это, конечно, не навсегда, и что мы ограничены в возможностях проводить свидания, поэтому это, возможно, условный вопрос, но…

— Выкладывай.

— Ты станешь моей девушкой?

Это такой глупый вопрос, не из-за какой-либо из сказанных причин. Вопрос глуп потому, что он нервничает, хотя для этого нет абсолютно никакого повода и потому, что, как он может не знать моего ответа?

— Ты смеешься, — говорит он, — почему ты смеешься?

— Что? Я? Клянусь, это… ладно, может быть, немного.

— Я что-то не так сказал? Я могу…

— Нет, нет! Ты все прекрасно сказал. Просто… я никогда… знаешь, никто так не говорит.

— Нет? — он хмурится. — Как спрашивал твой предыдущий парень?

— Хм. Он спросил, не хочу ли я пойти с ним на свидание, я сказала «да», мы поцеловались за кинотеатром, и все.

Аид пристально на меня смотрит.

— Меня обмануло все, что я когда-либо смотрел и читал.

— Все в порядке, — говорю я, переплетая наши пальцы, — твой вариант мне больше нравится, — я наклоняюсь, чтобы поцеловать, обнимаю руками его шею.

— Это значит «да»?

— Что? О Боже, да! Конечно, да. Я буду твоей девушкой, Аид, хотя это звучит как смехотворно преуменьшительное слово для того, кем мы друг другу являемся.

Аид ухмыляется и целует меня в шею.

— Если хочешь, позже мы можем придумать другие слова. Есть несколько очень хорошеньких кельтских терминов и несколько подходящих среднеанглийских. Hertis root — «корень моего сердца», culver — «голубка», «сердца свет» — Мо shíorghra, M'fhíorgrá…

С каждым словом он оставляет на моей шее поцелуй, и меня перестает волновать, что значит каждое из них. Я люблю каждый звук, каждую ласку, но ничего не жажду так, как прикосновений. Я обхватываю его ногами, и он приподнимает меня над столешницей. Я притягиваю его к себе, прижимаясь и целуя так глубоко, что можно утонуть. Аид стонет в мои губы, его руки движутся вверх по моим бокам, останавливаясь на спине, где он впивается в меня руками, словно я в любой момент могу упасть.

Я отстраняюсь, ровно настолько, чтобы заговорить.

— Знаешь, ты можешь касаться меня и в других местах

Он сглатывает.

— В каких… каких именно?

— В любых, которые тебе нравятся, — говорю я, ухмыляясь и вновь прижимаясь к его губам, наслаждаясь выражением крайнего замешательства на его лице.

— Черт возьми, Сефи, мужчина может сломаться от желания обладать тобой.

— Тогда хорошо, что я у тебя есть, — я целую его в шею. — И всегда буду.

Он стонет, снова забываясь поцелуем. Конечно, это ложь, наши часы тикают. Однажды мир смертных вновь заявит на меня права, похоронив его подо мной. Но в этот момент это не похоже на ложь. Я целиком и полностью принадлежу ему, и мои сердце и душа останутся с ним, даже когда меня вынудят покинуть его.

25. Урок Порочности

Той ночью, когда он пытается пожелать мне спокойной ночи у моей двери, я не отпускаю его руку.

— Аид?

— Да?

— Ты не против разделить со мной постель? Без… без того, чтобы все зашло слишком далеко?

Аид усмехается, проходя в комнату. Он захлопывает ногой дверь.

— С радостью, — говорит он. — Как далеко это «слишком далеко»?

— Я хочу, чтобы ты целовал меня до полного исступления, а потом свернулся калачиков в моих объятиях.

Он сбивает меня с ног и валит на кровать, становясь моей личной клеткой. Он целует мою шею, бормоча что-то в кожу.

— Как прикажет моя леди…

Он приглушает свет почти до темноты, и его поцелуи, его прикосновения пронзают меня насквозь, проникая в самое нутро, угрожая зажечь что-то глубоко внутри. Мы — кремень и трут, искрящиеся, огнеопасные, бесконечные и хрупкие одновременно. Его руки исследуют мою кожу, а я провожу своими по его, проскальзывая в новые места.

Внезапно он отстраняется.

— Прости, — выпаливаю я, — я не хотела… Я сделала что-то не так?

— Нет, — говорит он, — не ты, — между нами тянется долгая пауза, и я задаюсь вопросом, должна ли я прикоснуться к нему или подождать, пока он объяснит. — Я… я должен кое-что тебе рассказать. Секрет. Почти последний.

— Все хорошо.