– Слушаю и повинуюсь, лесная фея, – хотя глаза и губы его смеялись, голос незнакомца прозвучал глухо, как всегда у тех, кто повиновался приказам под действием заговоренного амулета. – Или ты все-таки ведьма? Я сразу не понял.

– Ни то, ни другое, – сурово ответила девушка, чувствуя прилив любопытства. Кто же он и что здесь делает, этот человек, непохожий ни на кого? – Зачем ты здесь?

– За тем же, за чем и ты. Разве нет? – Он указал рукой куда-то ей за спину, и на мгновение она растерялась. Что могло быть у нее за спиной, не подлый ли это трюк, чтобы заставить ее отвлечься? А потом увидела, как на лице незнакомца, до того освещенном только серебристой луной, вспыхнул и заиграл розовато-белый свет, словно за ее спиной взошло утреннее солнце.

Она резко обернулась, как раз вовремя, чтобы увидеть, как под светом луны на кустарнике раскрывается огромный бутон, и прекрасный цветок раскидывает в стороны свои белоснежные лепестки, от которых и исходил свет. Тут же забыв о своем преследователе, девушка бросилась к кусту и протянула руку, чтобы сорвать цветок.

Но едва она коснулась его и почувствовала, как искристая, почти несомая сверкающая пыльца осыпала кончики ее пальцев, что-то схватило ее за плечи. Она дернулась, но стальная хватка удержала ее, и девушка поняла, что ей не вырваться. В следующее мгновение она увидела, как луна сверкнула на лезвии длинного ножа, которое появилось в поле ее зрения, а потом опустилось и прижалось к ее шее над ключицей, рядом с тем местом, где саднил порез от амулета и сочилась ее собственная кровь.

– Не так быстро, лесная фея. Думается, этот цветок достанется мне, – в голосе незнакомца все так же звучал смех, казалось, для него это было не более, чем развлечение. Она попыталась поднять руку, чтобы дотянуться до амулета и освободиться от непрошенных объятий, но он будто предусмотрел это и держал ее руки плотно прижатыми к телу, не оставляя ей ни малейшего шанса.

– Тогда поторопись, – сквозь зубы ответила она, чувствуя нарастающую, гулкую ярость от ощущения беспомощности. – Его надо успеть сорвать, пока он не…

Вместо ответа незнакомец вновь негромко рассмеялся, отчего она ощутила, как его дыхание защекотало прядь волос у нее на виске и содрогнулась. Он чуть поменял позу, перенося центр тяжести с одной ноги на другую, вытянул вперед руку с кинжалом, лезвие которого снова блеснуло под луной. Девушка успела заметить на лезвии алые капельки ее собственной крови. Возможно, незнакомец не заметил, как она порезалась амулетом, и что ее кровь попала на лезвие.

А затем он полоснул по своей ладони и резко выбросил руку с ножом вперед, так что его кровь, мешаясь с ее кровью, брызнула с лезвия на белоснежные лепестки колдовского цветка, которые в тот же миг окрасились алым.

Сердце пропустило удар. Потом еще один. Девушка вдруг почувствовала, как сильные руки, которые не давали ей двинуться, стали мягче, расслабляясь, и в следующее мгновение она смогла оттолкнуть незнакомца, вырваться и протянуть руку к цветку, неизвестно почему так внезапно поменявшему цвет.

– Не трогай, говорят, трогать его нельзя, – прокомментировал он ее порыв, но девушка все равно схватилась за тонкий стебель и дернула на себя. Цветок неожиданно легко отделился от стебля и в следующий миг вспыхнул ярким пламенем, обжигая ее ладонь. Вскрикнув от боли и неожиданности, она выронила горящий цветок и инстинктивно прижала ко рту заалевшее место ожога, губами почувствовав набухающие волдыри.

– Ничего себе, – присвистнул незнакомец, а затем одним ловким движением растоптал огонек носком сапога. – Так вот почему его нельзя было трогать. А ты зачем меня не послушалась? Обожглась только. Дай руку, посмотрю.

Он снова подошел к ней, и вновь оказался совсем близко, но на этот раз она ощутила не беспокойство, а какое-то томное волнение. Он мягко коснулся ее руки, наклонился к ее обожженной ладони, словно действительно пытаясь разглядеть степень повреждения. Девушка снова почувствовала, как замерло сердце. Что-то было не так – она почти забыла, как дышать, когда почувствовала прикосновение этого человека и его какой-то необычный, дурманящий запах.

Она чуть наклонила голову, разглядывая профиль незнакомца в лунном свете. Линии носа и подбородка, высокие скулы, форма ушей, чернота длинных ресниц, отбрасывавших острые тени на щеки, очертание губ – словом, все, что она могла разглядеть в ярком свете луны, показалось ей таким гармоничным, таким совершенным, что она могла бы любоваться бесконечно. Что-то произошло. Отчего-то теперь она была сама не своя – а чья же?

Между тем незнакомец внезапно поднес ее обожженную руку к своим губам и поцеловал место ожога. Ей стало так больно, что на глаза навернулись слезы, и тут же сладко, так сладко, что она дала бы отрезать всю свою руку по локоть, лишь бы он сделал это снова.

Он поднял на нее глаза, и она утонула в их упоительной темноте. А когда он заговорил, его голос, слаще которого она ничего не слышала в жизни, прозвучал хрипло, сдавленно, словно он из последних сил боролся с каким-то очень властным чувством.

– Вот так чудеса, лесная фея. Хочешь не хочешь, но, кажется, я тебя люблю.

Дикий рев и грохот заставили меня вздрогнуть и прийти в себя. Мгновение, как прежде на балконе, я не могла понять, где нахожусь и что со мной было, а потом, вспомнив, я как ошпаренная выскочила из темной комнаты и захлопнула за собой дверь. Сердце бешено колотилось, и дышать было почти больно, но обо всем этом нельзя было думать прямо сейчас, потому что из комнаты Ильи снова раздались жуткие звуки. И мне ничего не оставалось, только поторопится к нему на помощь.

– Что случилось, что с вами? – Я влетела в комнату так быстро, как могла и сначала опешила, не увидев Ильи там, где он должен был находиться – на старом продавленном диване, придвинутом к окну. И только опустив глаза, я поняла, что он сидит на полу, а пледы и покрывала разбросаны рядом.

– Вы…в порядке?

– Нормально, – прохрипел Илья, не глядя на меня, и в ярости дернул простыню, спеленавшую ему ноги. Простыня трещала, но не поддавалась.

– Подождите, я помогу, – было страшно приближаться к нему, чужая злость как всегда вызвала во мне приступ ужаса. Но все же я сделала шаг.

– Нет, уйди, – зарычал он, все еще борясь с простыней. И мне не мгновение так захотелось послушаться, мне же было страшно, а он и сам дал понять, что моя помощь не требуется… Но это было бы слишком малодушно даже для меня.

– Не глупите, – я прохромала прямо к нему, опустилась рядом на пол, и начала распутывать ветхую ткань, которая держала его не хуже каких-нибудь рыбацких сетей.

Он продолжал смотреть в сторону, но время от времени поднимая на него глаза, я видела разбивавшее мне сердце смесь унижения и ненависти на его лице. Наверное, я могла его понять, хоть представить, каково ему, конечно, не могла.

Тем более, что простыня и все его белье были откровенно грязными, а от самого него отчетливо воняло – и я не могла понять, ощущает ли он этот запах, стойкий, едкий, вызывающий отвращение. Я старалась не подавать виду, но, наверное, он мог заметить, как я инстинктивно морщилась, дотрагиваясь до засаленной ткани.

– Вот так-то лучше, – я убрала одеяло в сторону. – Помочь вам снова лечь?

Предлагая это, я не представляла, как технически это можно было бы осуществить. Ростом почти под два метра, он весил – я даже не могла представить, сколько. К моему облегчению, Илья отрицательно мотнул головой, руками передвинул свои освобожденные и бессильные ноги, подтянул себя ближе к дивану. Уперся в край и с громким ревом, разогнув руки, рывком забросил себя на диван, повалился на бок. Это далось ему с трудом, я видела, как он тяжело дышит и как от натуги покраснело его лицо, но легкая, почти радостная улыбка мелькала в уголках глаз и пряталась в бороде. Ну конечно, он же доказал, что не окончательно бессилен, что может сделать что-то сам безо всякой помощи, пусть это и потребовало от него столько усилий. Сами эти усилия делали достижение гораздо более значительным. Я вдруг подумала, что он же совсем не старик, едва ли намного старше меня. Улыбаясь, он словно помолодел, превратился в почти мальчишку.