Я забросила в стиральную машину всю свою одежду, требовавшую стирки после долгой дороги, вытащила из шкафа в спальне старую мужскую рубашку и полотенце и с удовольствием отправилась душ. Было так здорово просто стоять под слабым напором струй теплой воды и чувствовать, как стекает по коже пот, и пыль, и усталость, и запахи, и звуки поезда дальнего следования, который всего несколько часов назад привез меня в этот город.

Соорудив на голове тюрбан из мокрых волос и полупрозрачного от ветхости полотенца и надев огромную мужскую рубашку, доходившую мне чуть ли не до колен, я вернулась на кухню и принялась разбирать еду, которую оставил Олег. Как я и думала, в основном в пакете была лапша быстрого приготовления и шоколадные батончики, а еще коробка чая и упаковка молотого кофе, несколько банок консервов – шпроты и какая-то другая рыба. Запоздало я подумала, что, может быть, стоило отдать Олегу деньги за это угощение. Он, очевидно, жил не так уж богато, несмотря на хвастливые рассказы о том, что его маленький бизнес с конца зимы только укрепился и процветает. Но что-то подсказало мне, что это только обидело бы его, который всеми силами пытался произвести впечатление на московскую родню. Мы не говорили об этом, но меня не покидало ощущение, что он считал, что в Москве люди живут как-то иначе или что я лично привыкла к совсем другому материальному положению. А мне не хватило решительности разубедить его, рассказать, как все обстоит на самом деле. Да и имеет ли это значение, если я распрощалась с прежней жизнью навсегда?

А еще, похоже, Олег не был так уж уверен, что холодильник исправен – среди продуктов не было ничего замороженного или скоропортящегося. И даже молоко было консервированным. Однако холодильник исправно гудел, и, загрузив его консервами и дошираком, я принялась варить кофе в найденной турке – по виду очень старинной и настолько красивой, что она казалась скорее сувениром, чем посудой. И только толстый слой сажи на стенках показывал, что ею кто-то долгие годы пользовался по назначению.

Вскоре кофе был готов, и меня поразило, насколько удачным он получился, хотя дома я привыкла пользоваться кофемашиной. По кухне разливался умопомрачительный аромат, и мне захотелось взять красивую чашечку с блюдцем, выйти на балкон, освободить от чехла старое кресло и сидеть на балконе, греясь на майском солнышке и глядя на игры теней, отбрасываемых ветвями старой яблони и на мирную, ленивую, провинциальную жизнь во дворе. Сидеть так часами и никуда не торопиться. Правда, соседка тетя Саша со своими разговорами могла помешать этой идиллии, но разве я не научилась избегать общения? Всегда можно притвориться.

Я нашла в кухонном шкафу фарфоровую кофейную пару – белую с изящным рисунком листочков чашку и подходящее к ней блюдце с тонкой голубой вязью по краю, налила себе кофе и вышла на балкон.

Чехол, предохранявший кресло от дождей и снега, на удивление хорошо справился со своей задачей, и, раскрыв его, я с удовольствием обнаружила, что обивка не заплесневела и не провоняла, а само кресло с широкими деревянными подлокотниками и мягкими подушками оказалось очень удобным. Не успела я устроиться, как на соседнем балконе появилась тетя Саша. Я тут же прижала к уху мобильный, изображая разговор.

– Да-да, я внимательно слушаю… Конечно…

– Анечка, ты занята? – Громко осведомилась соседка, и я, с извиняющейся улыбкой принялась жестами указывать не телефон. Мол разговор важный, долгий, извините-простите, но сейчас я никак не могу обратить на вас внимание.

– Ну хорошо, я подожду… – терпеливо ответила соседка, но мой воображаемый собеседник не собирался быстро заканчивать разговор. Наконец, тетя Саша сдалась, сообщила, что еще вернется, и скрылась из виду.

Я убрала в сторону телефон, по которому никто не стал бы мне звонить, выдохнула. Неужели, можно было наконец, расслабиться? Я забралась с ногами в кресло, посмотрела прямо перед собой на сонный городок, лежавший внизу, сделала глоток кофе и застонала от удовольствия – то ли Олег привез какой-то удивительно удачный сорт, то ли дело было в воде, а может быть, в старинной турке – но вкус был потрясающий, именно такой, каким я представляла себе идеальный кофе. Еще один глоток. Он был еще лучше прежнего, и я даже зажмурилась от удовольствия. Так, с закрытыми глазами под мягкими теплыми лучами солнца, пробивающимися через ветви старой яблони, с тающим вкусом кофе во рту было лучше всего. Можно было представить себя невидимой и невесомой и притвориться, что никто и ничто не может вступить со мной в контакт.

– Мяу, – произнес кто-то совсем рядом со мной, и я вздрогнула, чуть не расплескав горячий напиток прямо себе на колени. Открыла глаза и в испуге оглянулась – интонация была настолько человеческой, что поначалу мне показалось, что кто-то решил надо мной пошутить. Может, Олег вернулся? Или зашел кто-то из его друзей?

– Кто здесь? – Неуверенно спросила я, и тут же засмеялась от неловкости. Конечно, никого, кто мог бы мне ответить, на балконе не было. Только в солнечном пятне, чуть сместившемся к центру балкона, лежал лоснящийся, вальяжный, абсолютно черный кот, без сомнения тот самый, которого Олег прогнал несколько часов назад. Теперь он смотрел прямо на меня, и его огромные зеленые глаза влажно поблескивали.

– Опять ты? – Я почувствовала какое-то удовольствие от того, что кот вернулся, несмотря на тот нерадушный прием, который ему оказали. – Откуда же ты тут взялся?

Было бы странно рассчитывать, что кот ответит, и он, разумеется, в ответ промолчал. Только лениво повел ухом и медленно мигнул зелеными глазищами. Глядя на его самодовольный и совершенно спокойный вид, я вдруг подумала, что, возможно, у кота было гораздо больше оснований считать себя хозяином в этой квартире, чем у меня. И мне захотелось как-то приласкать его, загладить перед ним мнимую вину, о которой он, вероятно, уже и не помнил.

– Интересно, как тебя зовут… Ты извини, что так вышло с Олегом. Он вообще добрый… Ты, наверное, голодный?

Кот снова мигнул, медленно встал и уверенно направился в комнату, всем своим видом показывая, что мое предложение услышано, понято и найдено привлекательным. Он спокойно прошелся по квартире, зашел на кухню, сел посередине, облизнулся и выжидающе посмотрел на меня. А я словно загипнотизированная следовала за ним, затем открыла холодильник, достала консервы.

– Бычки или килька? – Спросила я больше саму себя, с некоторым сомнением глядя на жестяные банки. У меня ведь никогда не было домашних животных, и я не знала, можно ли вообще кормить кота такими консервами. Но ведь ничего другого я все равно не могла ему предложить, верно?

– Да, собственно, без разницы, – мигнув зелеными глазами негромко ответил кот. Голос у него был мягкий, очень приятный и отчетливо человеческий, без малейшего намека на мурлыканье. – Я же не привередлив.

***

Часто облизываясь и причмокивая, расположившийся посреди кухни кот поедал кильку.

– Простите, – я обратилась к нему неловко, неуверенно, но уж слишком тяжелым стало казатьяс мне молчание. Я и не заметила, как перешла на «вы», почувствовав к коту какое-то странное уважение. – А вы… где научились разговаривать?

Наверное, ничего глупее этого вопроса придумать было нельзя, и кот, оторвавшись от трапезы, укоризненно посмотрел на меня и заявил:

– Когда я ем, я глух и нем, – после чего продолжил поглощать угощение. Мне оставалось только ждать, когда он закончит, гадая, почему все происходящее не вызывает у меня ни малейшего удивления – только смесь любопытства и неловкости. Смущало еще, что приходится повиноваться даже пожеланиям какого-то случайного кота, но я повиновалась – села на край табуретки, облокотилась на стол и стала просто ждать, наблюдая за пиршеством. Когда же с едой было покончено, а банка – начисто вылизана, кот изменил позу и принялся умываться.

– Вот теперь поговорим, – сообщил он, не прерывая туалета. – Чего это тебя вдруг заинтересовало, где я научился разговаривать?