– Олег, правда, мне тут очень нравится, – и я ни капельки не кривила душой. Но он будто не поверил.

– Я бы тебя к себе позвал, – продолжил Олег, извиняющимся тоном. – Но я ж не один, у меня там Наташка… ну то есть с малым. Сама понимаешь, орет он как не в себя.

Он не говорил этого напрямую, но складывалось ощущение, что его молодая жена не пришла в восторг от перспективы моего появления в их жизни. Понятное дело, какой молодой семье понравится, если незваная дальняя родственница поселится в их недавно отремонтированном семейном гнездышке. Олегу же теперь приходилось как-то выкручиваться, чтобы не обидеть меня и не поссориться с недавно родившей женой. Хотя в последний раз мы виделись десяток лет назад и едва ли когда-то близко общались, но чувство долга у этого крупного громогласного мужчины было таким развитым, что ощущалось почти физически. Я подумала, что, если протянуть руку и коснуться его плеча, это чувство долга можно будет потрогать – тяжелое, давящее.

Я очень хотела объяснить ему, что одной мне, действительно, будет гораздо лучше, но слова не находились. Намеков Олег не считывал, мучаясь стыдом за свое мнимое негостеприимство, а попытка поговорить прямо была заведомо обречена на провал. Я будто видела каким жестким станет его лицо, какими недоверчивыми – глаза, какая горькая складка проляжет на губах. Его только возмутит и обидит моя откровенность. И конечно, он ей не поверит.

– Спасибо тебе, ты мне очень помог. Я даже не рассчитывала на такое. Тут только чуть прибраться надо, и будет отлично, – вместо этого сказала я.

– Да так и есть, – с тоской оглянувшись на крупную паутину в углу, он развел руками и выдавил из себя улыбку. – Думаю, ты тут все наладишь. А то тоже плохо, все-таки родной дом стоит пустует. Дому ведь без человека нельзя. Стоило бы давно было продать, но все-таки детские воспоминания, что-то такое. И сдавать некому, молодежь в городе не держится, а всяким там я и сам не хочу. Так что вот… А, забыл! Я же тебе еды на первое время прихватил! Ну чтобы с поезда тебе хоть перекусить.

Он поспешил в прихожую, и вернулся с большим пластиковым пакетом. Сквозь полупрозрачную белую пленку виднелись пачки лапши быстрого приготовления, кофе и чая, россыпь шоколадных батончиков. Олег, который был хозяином нескольких магазинчиков «у дома», похоже, отобрал для меня самые ходовые товары. И от этого нового проявления заботы мне вдруг стало тепло – и в очередной раз неловко.

– Я даже не знаю, как тебя благодарить…

– Да мы ж не чужие.

– Олег, я еще хотела спросить насчет работы. Деньги у меня есть на первое время, но вдруг что-то подвернется.

– Да, помню. Ты писала, что проектами занимаешься? Это что значит вообще?

– Трудно так сразу сформулировать. Организовывала мероприятия, администрировала процессы… менеджер, короче. В офисе.

– Понял, ну тут новости у меня для тебя не очень. Я постараюсь что-то поискать, но на успех особо не рассчитывай. Продавщицей я тебя к себе не поставлю, пиво разливать – тем более, а с подходящими тебе вакансиями в городе туго. У нас два завода с февраля на простое, работяг еще держат на неполной занятости для отчетов федералам, а вот всех офисных, бухгалтерию, менеджеров – всех погнали по собственному желанию. И они за это время естественно все заполонили, что было, а было – негусто. Но я поспрашиваю.

Я в очередной раз принялась его благодарить, а он – в очередной раз отнекиваться. Наконец, Олег взглянул на часы.

– Ну все, сеструха, пора мне, – бодро сообщил он, понимая, что можно, наконец, уйти. Я тоже обрадовалась – в конце концов, сколько раз можно сказать «спасибо» прежде, чем оно совсем потеряет какую-либо ценность? – Ты тут устраивайся, звони если что. Ключ я на кухонном столе оставил.

Я потерла глаза, сухие и зудящие от усталости, чувствуя, что на них вот-вот начнут наворачиваться слезы. И хотя в последний раз мы виделись в далеком детстве и никогда особенно не дружили, я потянулась и крепко обняла его. Из-за разницы в росте – я едва доставала ему до середины груди – объятие получилось очень неловким, и Олег чуть опешил. А потом покровительственно обнял меня в ответ.

– Да ну, брось. Приходи к нам обедать что ли, в воскресенье? Познакомлю тебя с Наташкой, ты ей понравишься. Малого покажу, шашлычка намутим…

– Давай сначала созвонимся? Все-таки маленький ребенок много сил требует. Вдруг будет неудобно?

– Скажешь тоже!

Но когда я заперла за ним дверь, и вышла на балкон, чтобы помахать ему вслед, я поймала его прощальный благодарный взгляд. И поняла, что едва ли воскресный обед с шашлыками состоится в ближайшее время.

***

Машина Олега давно скрылась из виду, осела даже пыль, а я продолжала стоять на балконе, опираясь на перила и нежась под теплыми лучами майского солнца. Нужно было как-то привыкнуть к этому чувству свободы, в котором чувствовалась сладкая нотка одиночества.

Одиночеством, впрочем, насладиться мне было не суждено. Раздался уже знакомый скрип, и на балконе справа снова появилась тетя Саша.

– Что, уехал уже Олеженька? – Поинтересовалась она, поправляя шаль и стараясь прикрыть рукой особенно большую дыру от моли. Распахнувшаяся пола старого халата открыла старческие ноги: одну опухшую, белую, пронизанную сеткой голубых вспученных вен, а вторую до того неестественно тонкую, что казалось словно между слоем дряблой кожи и костью не было никаких мышц.

Это зрелище снова вызывало жалость пополам с отвращением.

– Да, ему же работать надо.

– И хорошо. А ты, Анечка, надолго к нам? – Снова на лице тети Саши появилось неприятное выражение любопытства, и я почувствовала, как в смеси жалости и отвращения, доля отвращения начинает перевешивать.

– Пока не знаю, – ответила я, стараясь сохранять дружелюбный тон и почему-то не решившись поправить ошибку в имени. От этих выцветших колючих глаз, от этого длинного крючковатого носа с большой родинкой на одном из крыльев, от драной накидки, от этого назойливого мушиного любопытства хотелось закрыться, спрятаться, защитить себя и не отдавать ни кусочка своей приватности. Даже свое имя. Эту защитную реакцию кое-кто из прошлого, наверняка, назвал бы пассивной агрессией, как он называл почти все, что я делала в общении с людьми. Но кое-кого в моей жизни больше не было, и поэтому некому было ставить оценки. – Как получится.

– Олеженька сказал, ты аж из самой Москвы приехала. Ну то и слышно, аканье у тебя, – проговорила тетя Саша. – А что приехала-то в нашу глушь? У нас-то все, наоборот, в столицу прут, а ты обратно. Что так? В Москве не задалось что ль?

– Да как-то так вышло, – я снова улыбнулась, хотя это давалось все труднее. Мышцы лица напрягались и сопротивлялись лицемерию. – Ой, вы меня извините, у меня там кофе на плите!

Соврав, я ретировалась в комнату и замерла, наблюдая за соседним балконом из-за полупрозрачной пыльной тюли. Тетя Саша посмотрела вслед недобрым взглядом, а потом, ковыляя и прихрамывая, вернулась к себе. Я выдохнула – и только в этот момент поняла, что, прячась за тюлем, старалась не дышать, отчего сердце бешено заколотись.

Становлюсь социофобкой. Почему-то эта мысль самой мне показалась очень смешной, и я с трудом сдержала хихиканье. И тут же привычно поймала себя на лжи – отчего-это «становлюсь»?

Я выдохнула, успокаивая сердцебиение, и взялась разбирать спортивную сумку, в которой уместился весь мой небольшой багаж. Душ, кофе, а потом можно начать уборку.

Заброшенная квартира с каждой минутой нравилась мне все больше и больше. Сама ее запущенность казалась безопасной, словно это место успело забыть, что когда-то здесь жили люди, и поэтому теперь могло стать по-настоящему моим. Требовавшие ремонта скрипучие полы, кусками отслоившиеся выцветшие обои, огромный запыленный платяной шкаф, хранивший ставшее тонким и мягким от времени постельное белье, на котором спали люди, которых я никогда не встречала – или забыла. Все это казалось мне удивительно уютным и создавало ощущение, что я вернулась домой. А ведь в этой квартире я если и бывала прежде, то лишь однажды. Да и то так давно, что точно ничего из этого не запомнила. Но разве теперь это имело значение?