– Ну… не каждый день встречаешь котов, которые говорят…

– Каждый, – деловито заметил кот, потягиваясь и укладываясь на бок, чтобы дотянуться до задней лапы. – Вопрос поставлен в корне неверно. Не каждый день встречаешь человека, который понимает, что говорит ему кот. Но я же не пристаю к тебе с вопросами о том, где ты этому научилась, правда? А все потому, что я понимаю, что каждый имеет право на некоторые тайны.

Рассуждение кота показалось мне таким логичным, что я просто не нашлась с ответом.

– Вот то-то же, – довольным тоном заявил кот, когда понял, что я не собираюсь вступать в пререкания. – Но вообще это неприлично. Я все-таки гость. Ты что, не знаешь, что меня надо накормить, напоить, спать уложить – и только потом расспрашивать? Тебе бы не мешало для начала вспомнить о законах гостеприимства, если не хочешь попасть в беду.

– Я… попытаюсь, – привычно ответила я, чувствуя легкий укол подступающего раздражения. Даже кот умудрялся разговаривать со мной сверху вниз. Кто-то из прошлого непременно отметил бы это мое пугливое нежелание вступать в конфликт, терпеть, пока не накопится достаточно напряжения и злости, чтобы вспыхнуть от какого-то случайно брошенного слова и устроить истерику. К счастью, никого из прошлого со мной больше не было, и я могла оставаться верной своим привычкам – заставить себя погасить эту вспышку недовольства, и дружелюбно улыбнуться.

– Ладно уж, – возмутительно высокомерным тоном продолжил вещать кот, знать не знавший о моих внутренних битвах. – Спать мне не хочется, глупые вопросы, как я вижу, иссякли, так что я могу перейти к делу.

Он как-то даже приосанился и важно объявил:

– Мне велено передать приглашение.

– Приглашение куда?

– Нет, не иссякли. «Куда»! В гости, разумеется.

– К какому-то важному иностранцу? – Я все-таки не удержалась и съязвила – почти незаметно, отыгрывая немного от перенесенного унижения. Почти незаметно, так что кот вполне мог пропустить все мимо ушей или не понять намека. Но в ответ он смерил меня насмешливым взглядом, разом растеряв всю свою официальность.

– Ты чем всю эту жизнь занималась, книжки читала? Лучше бы училась вести себя, как подобает. Я не паж из дьявольской свиты, а ты уж точно не прапраправнучка французской королевы, о чем ты точно в курсе, так что давай обойдемся без дешевых литературных отсылок. Возьми себя в руки и начни, наконец, реагировать соответственно ситуации. Вежливо поблагодари, скажи, что обязательно придешь, ну, как это делается у нормальных людей. Вообще, по моему мнению, вам обоим давно следовало…

– Слушай, а не мог бы ты прекратить делать мне замечания? Мы с тобой едва знакомы. Да вообще не знакомы, я тебя вижу второй раз в жизни, – вот и вспыхнула, и тут же сама устыдилась собственного раздражения. Невротическая привычка регистрировать свои внутренние состояния была тут как тут. Но кот не обиделся, ему как будто даже понравилось мое раздражение, мой резкий тон и то, как внезапно я перешла с ним на «ты».

– Уверена? – Весело рассмеялся он, поднялся на все четыре лапы и посмотрел мне в прямо в глаза. – Ну да, конечно, уверена. Ты ведь и сама на себя не похожа. Ну пусть так, кто я такой, чтобы с тобой спорить, мое ты наливное яблочко.

Мне хотелось спросить, зачем он так меня назвал, что его насмешило или почему мне вдруг показалось, что я совсем не уверена в том, что встретилась с ним впервые. Но прежде, чем я успела понять, какой вопрос задать первым, кот изящно изогнулся, прыгнул ко мне на колени, повернулся на спину, подставляя живот, и снова прямо посмотрел мне в глаза.

– Знаешь, что мне все это напоминает? Давным-давно, – кошачий голос стал еще мягче и вкрадчивее и звучал теперь как будто отовсюду. Его темные вертикальные зрачки, оказавшиеся так близко от моего лица все сужались и сужались, а изумрудный цвет радужки становился все ярче. – Жила-была девочка…

Все вокруг – и кухня, и стол, на который я опиралась, и пустая банка на полу, и моя собственная рука, которая как-то автоматически начала гладить мягкую черную шерсть – стало изумрудно-зеленым, словно кошачьи глаза затопили весь мир своим цветом.

Мир вокруг стал зеленым: покосившийся забор, лежавший у тропинки камушек, ползущий мимо жучок, собственные руки. Девочка лет пяти с двумя аккуратными косами цвета гречишного меда запрокинула голову и сквозь прозрачно-зеленое стеклышко посмотрела на небо, которое тут же окрасилось зеленым. Колдовской осколок творил чудеса.

– Вот это да, – выдохнула девочка и повернулась к сидевшей рядом прямо на земле скрюченной хозяйке стекляшки. Оборванная и грязная, заросшая волосами, та начала хлопать руками по пыли и тоненько хихикать.

– Нравится, да? – Сощурив глаза, старуха протянула к девочке грязную руку с неровно обломанными желтыми ногтями и ухватила ее за локоть, подтягивая к себе ближе. – Нравится?

– Очень, – девочка не испугалась, увлеченная, она навела зеленящее стеклышко на старуху, отчего та тоже преобразилась. – Ты тоже зеленовая! Зеле-Новая!

– Правильно, девочка, – снова захихикала старуха, запуская руку в детские волосы и растрепывая медовые косы, аккуратно заплетенные умелыми руками мачехи. – Мое ты наливное яблочко.

– А ну, руки убери от ребенка, ведьма! – Где-то рядом зазвучал высокий голос мачехи. Девочка повернула голову под властной рукой старухи и сквозь зеленое стекло увидела молодую жену отца, которая с искаженным от страха и злости лицом бежала к ним со двора, размахивая веником. Мачеха показалась девочке совсем не грозной, а комичной, и она рассмеялась. Сидящая рядом старуха снова захихикала и притянула девочку еще ближе, крепко сжав ее бока коленями, словно поймала в капкан. От старухи сильно пахло смесью экскрементов, свежескошенной травы и еще чего-то кислого. Но несмотря на вонь, девочке было скорее приятно это прикосновение.

Подбежала мачеха, больно схватила за плечо, потянула на себя, но старуха-хозяйка стекляшки ловко скрестила ноги, крепко сцепила тощие лодыжки и прижала девочку к своей впалой груди. Мачеха продолжала дергать за руку, как будто пыталась выломать ее из плеча, и девочка часто дышала от боли, но из-за всех сил сдерживала рыдания, ведь заплачь она, это помешало бы ей слушать, о чем спорят взрослые.

– Что ты, что ты, – запричитала старуха, продолжая растрепывать аккуратные косы. – Разве я зло какое делаю такой славной девочке? Отдай ты ее мне.

– Совсем сдурела, – завизжала мачеха, снова резко дергая девочку за руку, из глаз которой наконец полились крупные слезы.

– Да на что она тебе? Только мешает. А мне будет внученькой, яблонькой.

– Отпусти ребенка, тварь!

– Да отпущу, отпущу. Бери свое сокровище, но потом сама же ее за руку ко мне приведешь! – Расхохоталась ведьма, всплеснула руками и вдруг пропала. Как раз в этот момент мачеха особенно сильно дернула девочку на себя, и та, потеряв равновесие, оступилась и врезалась головой в живот женщине. Вскрикнув от боли, мачеха согнулась и схватилась за живот двумя руками, а потом выпрямилась и залепила девчонке звонкую оплеуху:

– Дура! Ты это специально!

Огляделась в поисках ведьмы и, не увидев ее нигде, сделала на всякий случай знак от дурного глаза.

– Хватит реветь, – прикрикнула на падчерицу, которая размазывала по лицу слезы грязным кулаком и всхлипывала. – Сказано тебе было не ходить со двора. Отец узнает, прибьет тебя, а уж я ему все расскажу, не сомневайся. Давай домой, шевелись.

И крепко схватив девочку за руку, женщина быстрым шагом направилась к дому, свободной рукой то и дело дотрагиваясь до собственного округлившегося живота. Лицо ее приняло задумчивое выражение, и глубокая складка легла между широких бровей. А девочка, продолжая тихонечко всхлипывать и глотать слезы, семенила следом едва поспевая за широким шагом мачехи и то и дело оглядывалась, пытаясь понять, куда пропала хозяйка колдовской стекляшки, которую она крепко-крепко сжимала в кулаке.