Маральник села Каракол

За перевалом последовал плавный равнинный спуск по мокрой низкой травке, и через полкилометра остановились у маленькой пастушеской избушки. Из трубы шел дымок, у ограды встретил Роман – пастух лет тридцати, караколец. Роман очень обрадовался гостям и на радостях тут же одарил половинкой свежеразделанного ягненка. Работа пастуха в горах чаще всего связана с одиночеством. Роман пасет свои триста овец все лето один, раз в неделю-две ему подвозят снизу из деревни продукты – хлеб, молоко, крупы, сигареты. Романова избушка старая, черная, крошечная – в ней не уместятся больше двух-трех человек. Каждый день на рассвете Роман выгоняет овец на пологие увалы хребта, на закате солнца собирает их и пригоняет ночевать к избушке. Опасностей для отары три: овечка может заблудиться в горах и пропасть, овец могут украсть чужие люди, еще способны напасть медведь или волки. Потому отаре безопаснее ночевать рядом с человеком, избушкой и дымящей печкой. Около избушки крутится беспородная лохматая собака. Она помогает выгонять овец утром и собирать их вечером. А ночью чутко спит и громко лает, если вдруг поблизости появляется человек или зверь.

Сидим на узкой Романовой завалинке, курим, пьем горячий крепкий чай из большого закопченного чайника. Расспрашиваем о пастушеской жизни. И скоро трогаемся в дальнейший путь. Отряд ведет молодой Амат – Володя остался договорить о чем-то с Романом.

– Дорогу знаешь? – спрашивает Амата Володя. – Да, знаю! – машет рукой Амат.

Однако движемся теперь неуверенно. Амат рыскает впереди, смотрит под ноги своего коня, оглядывается по сторонам в поисках дороги. Группа же беззаботно едет позади, не обращая внимания на метания неопытного проводника. Вниз плавно уходит голая и широкая чашеобразная долина, на ее дне растет жидкий лесок. Амат, очевидно, потерял автомобильный проселок (или решил спрямить путь) и забирает все правее по северному склону просторной сырой балки. Уже видим в полукилометре от себя на другом краю долины привольный круглый бугор с пастушеской избушкой, обнесенной забором. Там запланирован ночлег. – Тут понизу балки болото. Я вспоминаю дорогу, чтобы его проехать, – сообщает Амат.

– Опасное болото?

– Да.

Общее веселье улетучивается. Видим растерянность молодого проводника и собираемся. Мимо слева проплывает чахлый лесок с черными промоинами болота и тонкой редкой осокой. Где же тут тропа? Никакой тропы не видно. Меж тем солнце скоро зайдет за горы, следует поспешить и поставить лагерь, покуда не стемнело. Амат направляет коня вниз ко дну балки поперек леска, растущего на трясине. Скоро вступаем в само болото шириной, на глаз, метров полтораста. Ноги животных с каждым шагом все глубже утопают в ледяной жиже, тяжелой смеси мертвой воды и черного вонючего ила. Лошади тяжело нагружены и все с большим трудом вытягивают ноги из засасывающей, чавкающей и бросающей на ноги и вещи шматы черной грязи топи. Амат очевидно растерян. Наконец он встает посреди болота и озирается, на его физиономии беспомощная мина. – Епть тебя! Амат! На меня! На меня езжайте! – С другого, сухого берега болота кричит Володя.

Он уже проехал вперед нас по потерянной Аматом дороге и успел привязать коня у избушки. Володя сбегает вниз к сухому подолу бугра и бурно жестикулирует, указывая, куда нам следует править.

Амат возобновляет движение, я следую за ним, двигаясь строго след в след. За мной это же проделывают друзья. Движение след в след – основной принцип безопасности и выживания при опасных бродах рек и переходах болот. Грузовая савраска продирается через топь немного сбоку, нагруженная горой мешков и сильно напуганная.

Вдруг лошадь Амата впереди проваливается в болотину по самое брюхо. Она судорожно рвется из трясины. Амат соскакивает из седла в воду, и сам утопает сильно выше коленей. Вслед за этим немедленно проваливается в топь задом мой конь. Левое стремя глубоко уходит в холодную жирную глыбь, чувствую, что вот-вот навсегда потеряю в глубине болота сапог. Сапога жалко.

Быстро и аккуратно тяну ногу вверх, сапог спасен, но полон теперь грязи и воды. Сваливаюсь с седла боком направо в черную хлябь, воду и мокрую осоку, лезу на четвереньках вперед коня по колышущейся сырой дернине болотных кочек. Вымокший и грязный, сильно тяну морду Коргонца за повод к себе и вверх.

У коня широко раскрыты напуганные влажные глаза, он хрипит и рвется из бездны. Боковые сумины уже полузатоплены в грязной черной жиже.

– Тяни-и! – хрипло вопит нам с Аматом в спину Володя.

Со всей мочи дергаю и тащу к себе мокрый повод, и вот чудом Коргонец несколькими мощными быстрыми рывками выдергивает утопший зад из трясины. Однако тут же проваливается всеми четырьмя ногами вновь, а потом еще и еще. Спустя метров тридцать провалов, рывков, плеска воды и грязи – и мы с Аматом первыми выбираемся к Володе на сухой левый берег лощины. Сапоги полны ледяной водой, я весь в грязи, как и моя несчастная лошадь. Через пять-семь минут мучений все люди и кони благополучно вылезают из болота на сушу. Половина лошадей провалились и тонули в болотине. Полторы сотни метров топи оказались самой настоящей чертовой ловушкой. Все перемазаны грязью, промокли, перепуганы, лошади стоят черные от воды и болотного ила и заполошно дышат. – Епть тебя, Амат! Ты чего натворил?! Ты куда заехал?!

Ты чего людей и коней едва не загубил?! – орет на Амата всегда спокойный Володя.

– Я дорогу потерял… – мямлит сам перепуганный и грязный с головы до ног Амат.

– Да как ты ее мог потерять-то! Автомобильную! Дорогу!

Как ее вообще, епть тебя, можно потерять?! – У Володи дрожат руки от возмущения, он закуривает, чтобы успокоиться.

– А что, могли здесь потопить коней-то? – спрашиваю Володю.

– Да запросто! Сколько таких случаев тут было. Коровы тонули, кони. Плохое место… – вздыхает Володя. – Ладно, пошли лагерь ставить.

Амат плетется сзади. Быстро снимаем мокрые сумины и рюкзаки, расседлываем лошадей. Володя и Амат широко разводят и привязывают их на ночь по поляне. Привычно быстро ставим лагерь и затеваем большой огонь на удобном костровище у избушки. Скорее вешаем кипятиться чайник и принимаемся сушить вымокшие одежду и обувь. Погода сырая, пасмурная, ветренная, уже смеркается. Время семь вечера, высота стоянки 1570 м, холодно. От Каракола отъехали на 18,5 километров и вплотную приблизились к вершинам Бащелакского хребта – неплохо для половины дня пути, да еще с проклятым болотом. Местные называют стоянку Табунщик.

Спустя полчаса в глубоких сумерках замечаем движение на юге. Сверху со стороны основного перевала через хребет молча спускаются четверо всадников. За их спинами качаются карабины. Володя продолжает спокойно хлопотать с седлами и попонами, складывая их в горку и укрывая на ночь от дождя тентом. Однако исподлобья внимательно разглядывает неожиданных гостей.

Четверо хмурых русских мужиков спешиваются у забора стоянки, привязывают коней. Они едут налегке, с полупустыми сумками, однако все вооружены. Хлопает калитка, четверка входит во двор, оглядывается. Замечаем, что все четверо изрядно пьяны.

Завязывается полубессмысленный, рваный разговор трезвых с пьяными. «Откуда едете?» – «Из Санаровки. А вы?» – «С Каракола». – «А куда?» – «Коней ищем – кони куда-то ушли по горам. А вы?» – «А мы туристы, едем на Потайное озеро». – «Где ночевать будете?» – «Да вот – хотели здесь, а тут уже вы встали». – «Да вы тоже вставайте – места всем хватит…» И все в таком духе.

Самый пьяный из санаровских мужиков раз за разом намеренно и обидно цепляет нашего Володю. Тот остается спокойным, уходит от неприятного провокационного разговора, отодвигается подальше с делами по хозяйству. Самый здоровенный из санаровцев, двухметровый лоб, пьяный чуть менее остальных, видимо, главный из них, вяло одергивает и охолаживает задиристого приятеля. Но тот продолжает лезть и приставать к Володе. Амат вообще куда-то исчез. Положение неприятное, даже опасное.