Вот так я попал в заведение «Чат-нуар», на Аллее Дюге Труэн.
Старик оказался владельцем, и представился мне как Седой Луи. С его слов, сказанных мне много позже той встречи, когда я уже заслужил доверие, он был не только ресторатором, но и человеком, «с которым считались в городе».
Не буду расписывать всех нюансов первых дней работы у Седого Луи. Я ему приглянулся, с его слов, за свою смелость и наглость. Услышав, что я несостоявшийся студент, он тотчас предложил мне работу грузчиком с проживанием в полуподвале его ресторана. Узнав, что у меня нет паспорта, он подумал пару минут, после чего заявил мне:
– Твой паспорт – это дело времени. Для начала мне надо понять, чего ты стоишь. Будешь жить с Фатимом и Якубом в заднем складе. Каждый день горячий душ и питание не менее двух раз в день я тебе обеспечу. Твоя задача – таскать тяжелые ящики каждое утро в пять часов из фургона Жана на склад, а вечером отгружать пустые. У нас заведение широкого профиля, бывает по сотне гостей иной раз. Пьют и едят как не в себя. Нужно много продуктов и алкоголя ежедневно.
Я согласился безо всяких раздумий. У меня не было выбора, да и вся моя предыдущая жизнь проходила под эгидой тяжелого физического труда.
Фатим и Якуб оказались двумя арабами, которые каждый вечер садились на мощный «харлей» и уезжали куда-то на полночи. Больше они ничего не делали, остальное время валяясь на коврах и покуривая кальян с некоей шайтан-травой. Но судя по всему, Луи их ценил, часто они совещались о чем-то в его кабинете на втором этаже, куда меня пока не пускали. Со мной эти двое практически не общались, балакая между собой на своем языке, я для них был чем-то вроде мебели.
Жизнь была вполне сносной. Я работал грузчиком утром и вечером, днем часто выполнял курьерские поручения хозяина, ездил по всяким адресам, передавая посылки в наглухо запечатанных пакетах. Хорошо выучил город, через полгода уже мог прекрасно ориентироваться без карты.
«Чат-нуар» был дорогим заведением. Сюда приезжала публика на немецких дорогих автомобилях, на своем острое я таковых не видывал никогда. Были роскошные женщины, при виде которых у меня начинала капать слюна. Были стильные и крутые мужчины в смокингах, со стальными взглядами и холодными голосами.
Заходить в основной зал мне категорически запрещалось. Вскоре меня нарядили в униформу и велели отгонять клиентские автомобили на парковку позади ресторана. Луи провел со мной инструктаж, основной посыл которого заключался в следующем: в глаза клиентам не смотреть, говорить минимальное количество слов, быть тише воды, не задавать никому вопросов. Брать ключи в полупоклоне, отгонять авто на парковку и сдавать ключи Эдмону, отвечающему за сохранность автомобилей.
Работа не сильно уважаемая, но другой я не знал, к тому же это явно было лучше нежели таскать тунца на родном острове. Я постепенно обретал нормальный французский говор, избавляясь от своего бретонского акцента, дабы во мне перестали видеть мигранта с архипелага.
Про Марию, конечно же вспоминал, особенно ночами. Я дико хотел ее, ибо других женщин не знал и тосковал самым постыдным образом. Не знаю, искала ли она меня или уже давно закрутила роман с кем-нибудь иным, могущем ей дать покровительство. Но тоска снедала меня, и чтобы отвлечься, я с головой уходил в работу.
Через десять месяцев меня впервые допустили в кабинет к Седому Луи. Помнится, это было утро, солнце било ярким светом. Старик был жаворонком и приучил к своему режиму весь персонал. В шесть часов утра у него регулярно проводились совещания, и никто не смел опоздать даже на пять минут.
Робея несказанно, я вошел. Кабинет был огромен, где-то в глубине стоял здоровенный как бык шкаф с бумагами, рядом бар с миллионом разных напитков, два длинных дивана. Стол хозяина был в виде полумесяца и весь был завален бумагами.
Седой Луи что-то писал карандашом и щелкал клавишами калькулятора. Никаких компьютеров и мониторов. Он был старомоден, при этом легко перемножал в уме двузначные числа, а из его памяти не могло бесследно исчезнуть абсолютно ничего.
Я стоял истуканом. Знал, что босса нельзя беспокоить, пока он сам не спросит.
– Держи, – вместо приветствия он подвинул мне папку, продолжая что-то писать.
Я подошел. В папке лежал новехонький паспорт и (о боги), документ о зачислении меня в университет Нанта.
Сказать, что я остолбенел, значит ничего не сказать. Я молчал как рыба, при этом громко сопел, эмоции били через край. Град слез хотел вырваться у меня из глаз.
– Благодарить будешь потом, – он наконец поднял на меня глаза, – и учти, я не благотворитель.
– Мсье Луи, я даже не знаю, как я могу…
– Зато я знаю! – он бесцеремонно перебил меня и указал взглядом на стул справа от себя, – садись, потолкуем.
– Значит, так. Ты у меня работаешь уже почти год. Не пьешь, не куришь гадость, не якшаешься со шлюхами. Это хорошо.
Он помолчал. Я сидел, не шелохнувшись и ждал дальнейших проповедей.
– Ты наверняка, уже понимаешь, что мой ресторан не просто место кормежки. Ведь так? – он пристально посмотрел мне в глаза.
Я выдержал стальной взгляд.
– Я делаю тот фронт работы, за который отвечаю. Остальное касаться меня не должно.
– Начо, ты чертовски правильно ответил. Эх, все-таки я не ошибаюсь в людях. Итак, мои дела распространяются далеко за пределы нашего квартала. Множество вопросов в городе, которые требуют моего решения и не все эти вопросы связаны с бизнесом питания. Понимаешь, люди в своей массе крайне неинициативны. Им необходимо чтобы кто-то решал за них их проблемы, а в обмен за это они готовы жертвовать частью своей личной свободы. Да что там говорить, всей свободой. И самое главное, это многих устраивает. И когда человечество достигает подобной гармонии, тогда и наступают мир и благоденствие.
Я кашлянул. Явно столь долгая прелюдия была нечто большим нежели пустой тратой слов.
– Как ты, наверное, заметил, – Седой Луи встал из-за стола и стал, не торопясь прохаживаться по огромному кабинету, – у меня работают и арабы, и эфиопы. Я никогда не был расистом, мой отец если что, был ветераном войны с наци. Но есть одно, НО… Франция во власти леваков. Де Голль один раз допустил ошибку, развалив великую империю и впустив к нам на родину полчища чужаков. Согласен, среди них много нормальных людей, с которыми можно иметь дела. И я это делаю. Но также много тех, кто не подчиняется нашим законам и ведет себя неправильно, продавая нашей молодежи драг в черных кварталах, подсаживая их и превращая в послушных рабов. И потом они нападают ради дозы на наших парней и начинаются уличные войны, в результате которых гибнут десятки. Ты читаешь газеты?
– Не совсем. Иногда. Когда перекусываю по пути с адреса на адрес.
– За последние два-три года в Нанте погибло почти четыреста молодых людей, отравленных опиумной дрянью. И это по официальной статистике. Я же знаю ситуацию не понаслышке. Запомни, сынок, с этого момента я могу тебя убить в любой момент, ибо если ты разболтаешь то, что услышишь сейчас, ты не жилец.
Я замер. Не скажу, что я испугался, но все-таки жуть от произносимых слов заставила вспотеть мои ладони.
– Да я шучу, – рассмеялся Луи, в очередной раз поразив меня своей способностью меняться в доли секунды, – ладно, не дрейфь. Ты отныне студент заочного отделения. Прости, но очно учиться у тебя времени не будет.
С этого момента я исполнял другую работу. С погрузкой ящиков и прочей пролетарской кутерьмой было покончено. Мне выделили старенький «рено», на котором я подвозил необходимых Седому Луи, и сильно перебравших в нашем заведении алкоголя клиентов до дома и как бы нечаянно оставлял у них в кармане небольшой пакетик с белым порошком. Наутро я звонил клиенту, пока тот еще не проспался и вкрадчивым голосом просил проверить содержимое его карманов. Далее все развивалось до смехотворного просто. Клиент впадал в панику и начинал метаться, грозя карами небесными. Но через минут двадцать самое большее он давал согласие на встречу. Встречались всегда в людных местах. На площадях и скверах. Обычно ездили мы с Эдмоном, которого к тому времени тоже повысили в ранге, иногда я ездил один.
