Перспектива остаться рыбаком до скончания века меня отнюдь не радовала, как я писал выше. Потому я очень активно засел за учебу, штудировал историю, географию и классический французский, намереваясь поступить на факультет гуманитарных наук и языков. Не знаю, почему я выбрал именно это направление, наверное, потому что на остальные требовались знания химии, физики и математики, к которым я с младых ногтей испытывал неприязнь.
Отец, сам ничего не добившийся в этой жизни кроме как должности артельного старосты, мало что смыслил в новом образовании, но надо отдать ему должное, никоим образом не препятствовал мне в подготовке к сессии. Он даже освободил меня от работы в артели при условии, что сдам «на отлично» выпускные экзамены. Про университет он старался не говорить, но как-то обмолвился что если уж я завалю испытания, то «мол, ничего страшного, тебе тут всегда рады».
Я отмалчивался, в душе понимая, что даже при провале не вернусь на остров, слишком уж осточертел мне гвалт чаек и запах рыбы из каждого угла.
Самое неприятное было то, что проверять результаты моих знаний было некому. Отец ничего не понимал, вернее, он понимал когда-то в бытность свою студентом, но все позабыл в силу того, что его выгнали с учебы за демонстрации 68 года, а четверть века, проведенные на острове явно не способствовали его интеллектуальному развитию.
Я пыхтел, осваивая склонения и спряжения, корпел над грамматикой, зубрил правила. Нелегко мне это доставалось, ибо как я писал выше, у нас в ходу был бретон, диалект кельтского языка, завезенный сюда еще в раннем средневековье бежавшими от викингов британцами. Вывески конечно же, на всех зданиях и на всех улицах названия были начертаны исключительно на французском, но все жители болтали только на бретоне, и лишь в Нанте переключались на разговорный французский, но какое отношение разговорный имел к языку Вольтера?
Мне было сложно, я потел, запоминая правила, ибо отбор в храм высокой науки был жестким, я понимал, что при провале никто не будет за меня платить и потому старался изо всех сил, не спал ночами, постоянно повторяя про себя треклятые правила.
Буквально за день до сочельника у нас был последнее занятие в школе в старом году. Директор месье Грюни, похоже, уже крепко поддавший коньяку, сказал пафосную речь в стиле 60-ых годов. Несколько раз он задумчиво останавливался и взгляд его становился недвижен, но мы все, прыская в кулаки, уважительно молчали, ветеран как-никак.
Окончив наконец торжественную часть, Грюни покачнулся и поддерживаемый своим коллегой, нашим учителем физкультуры, труда и по совместительству, биологии, объявил, что во внутреннем дворе школы стоят накрытые столы с рождественскими пирогами, в подарок нам, выпускникам от какого-то ресторатора из Морбияна. Мы, ясно дело, не стали себя долго упрашивать и ринулись во двор. Естественно, одними пирогами дело не обошлось, праздник закипел буквально моментально, так как практически все притащили с собой бутыли с коньячным спиртом или самогоном и начался пир, благо все учителя ушли, оставив нас на попечение старенького сторожа, которому тотчас же налили стаканчик, и он благополучно завалился спать.
Не скажу, что я грустил. Это была чертова прекрасная юность!
Совсем скоро заиграла музыка из принесенных кем-то колонок, появился мяч, и несколько десятков юнцов, изрядно разогретых алкоголем, вовсю ударились в веселый разгул.
Я пил крайне немного, стараясь контролировать ситуацию. Как-никак со мной все обращались как с лидером, хоть и непризнанным и я ощущал свою ответственность за происходящее здесь, к тому же в памяти были свежи угрозы нашего директора касаемо моего поведения. Я старался общаться со всеми сдержанно, самым отъявленным хулиганам велел вести себя потише, дабы мячом не разбили какое из окон, и сев за дальний угол стола, накрытого буквой П в нашем внутреннем дворе, потягивал лимонад, изредка разбавляя его самогоном.
И тут мне попался на глаза Канье. Он оживленно общался с ребятами чуть поодаль, что-то активно обсуждая, в руке его был стакан. Под влиянием внезапно нахлынувшего порыва откровенности, я встал и направился к нему.
Увидев меня, остальные тотчас оставили нас наедине. Я протянул ему руку.
– С рождеством, Франц. – я был полон решимости сегодня расставить все точки над…
– И тебя. Желаю тебе отлично окончить учебу.
– Серьезно? Ты искренне этого мне желаешь?
– Да. А ты сомневаешься? – он был слегка пьян и мне это было на руку.
– Отойдем-ка, – я слегка надавил на его плечо и отвел в сторону от всех.
Гремела музыка, парни развлекались, кто-то уже упился и спал, уронив голову в тарелки. Несколько человек устроили импровизированный матч по волейболу, натянув между двумя деревьями прямо во дворе рыбацкую сеть, мяч свистел, летая туда-сюда.
– Франц, ты мне ничего не хочешь рассказать? – я преградил ему дорогу, зажав между стеной школы углом стола.
– О чем речь? – он пьяновато усмехнулся.
– Речь о том, что я могу плюнуть на нашу дружбу и разбить тебе твое дружелюбное личико прямо сейчас, если ты не расскажешь, с чего ты вдруг стал себя так вести.
– Начо, ты перебарщиваешь. Тебе мерещится чушь.
– Я так не думаю. Я ж не слепой. Ты меня игнорируешь вдоль и поперек, даже отец заметил, что ты перестал к нам заходить. В чем дело?
– Я не понимаю, о чем….
– Еще одна фраза такого плана и я обещаю, что стукну тебя! Отвечай, что произошло? Я за тебя вступился тогда на пляже, или ты забыл?? Это стоило мне очень неприятных разговоров с Грюни и Жанэ, меня чуть не выперли из школы. А ты мне даже спасибо не сказал. Ты считаешь, что это правильно и по-дружески?
– Начо, давай поговорим завтра или после рождества. Мы оба нетрезвы и…
– Доиграешься ты у меня сейчас, – прорычал я и сжал кулак. Неизвестно что бы я сделал в тот момент, если бы неожиданно не раздался протяжный и столь знакомый всем нам свист.
Все как по команде, пьющие и веселящиеся, играющие в волейбол обернулись к воротам. Антон Дюбуа в спортивном костюме, кроссовках и большой сумкой стоял и задорно лицезрел наше мероприятие.
Я тотчас позабыл о Франциске, который не преминул выскользнуть из моей ловушки и присоединиться к толпе. Возвращение моего давнего соперника было столь неожиданным, что я даже не успел как следует разозлиться к этой встрече.
Дюбуа неспешно и с достоинством подошел к нам всем. Моментально его «шакалы» подняли восторженный вой, наперебой поздравляя его с выздоровлением и подобострастно пожимая ему руку. Он же, в свою очередь медленно со всеми здоровался, кого-то даже обнимал, показывая свое расположение, кому-то лишь сухо кивая, а кому-то, не уделяя вообще никакого внимания.
Его тотчас все окружили, галдели, кто-то искренне радовался его возвращению, но большинство (во всяком случае мне так казалось) встретили появление бывшего молодежного короля хмуро. Его замашки, полные снобизма и высокомерия, многих достали, моё же лидерство, спокойное и уравновешенное (на самом деле я был слишком занят романом с мачехой, чтоб заниматься устройством своей протекцией над школьной молодежью), устраивало почти всех, ну или большую часть парней. Я свято в это верил, и сейчас испытал шоковое состояние при виде вернувшегося старого лидера, как незаконно захвативший престол узурпатор.
Ведь по большому счету, как ни крути, но отнял эту «корону» я у Дюбуа силой, покалечил его и сейчас я был готов отвечать за свои поступки.
Я отставил стакан с алкоголем и приготовился к драке. Что она произойдет, я не сомневался. Не просто так он заявился сюда, он явно все рассчитал. Он трезв, я хоть несильно, но пьян. Кругом зрители, то есть его стихия! Судя по его виду, задорному и румяному, он явно в отличной форме. Слегка прихрамывает, сильно я его видать в тот раз прищучил.
Я потер кулаки, разминая пальцы. Постарался сконцентрировать силу в руках.
Он не торопясь приближался ко мне, попутно общаясь со всеми, с кем считал нужным. Кого-то хлопал покровительственно по плечу. Он был явно в отличном расположении духа и мне тотчас захотелось его испортить.
