– Поход близится, и я хочу провести время с вами, – проговорил султан Ахмед, объясняя, почему они собрались вместе. – Хасан уже рвется в поход, не правда ли?

Шехзаде Хасан покивал и оглянулся на усмехнувшегося брата.

– Папа говорит, я уже могу начать учиться… – он запнулся на последних словах, видимо, не зная, как это назвать.

– Управляться с саблей, – подсказал ему отец-султан.

– В свое время ты всему научишься, Хасан, – мягко отозвался шехзаде Касим и потрепал его по голове. – Будем вместе тренироваться, да?

– А вдруг мама не разрешит мне? – мальчик вопросительно посмотрел на отца, и в его глазах появилась совершенно недетская тоска. – Она мне все запрещает. Говорит, что мне нельзя много бегать и… не позволяет покататься на пони.

Вздохнув, султан Ахмед переглянулся со старшим сыном и с улыбкой погладил младшего по спине.

– Не переживай. Ты будешь учиться понемногу, и тогда мама не станет ругаться. А на пони ты покатаешься. Завтра же отправимся в конюшню и выберем тебе самого красивого. Я буду рядом. Мама не запретит.

Ребенок улыбнулся с таким неподдельным счастьем, что в груди у повелителя что-то дрогнуло, и он покрепче обнял сына. Он старался быть добрым и ласковым с ним, помня, как был жесток с ним собственный отец. Его детство было сплошной чередой страданий и унижений. Никто не желал понять его, помочь ему справиться со слабостями, поддержать, а не высмеивать. По примеру отца и его братья точно также презирали его. В родной семье он был отверженным. Эта боль навсегда останется с ним, в самой глубине его души. И он не хотел, чтобы его дети познали подобное.

– Хасан, ты ступай на террасу. Я оставил там для тебя подарок.

– Подарок?.. – шехзаде Хасан сначала удивленно вскинулся, а потом поспешил на балкон под смех отца и брата.

– Он подрос, верно? – заметил падишах, повернувшись к сыну. – Время быстро летит.

– Это так, повелитель, – согласился с ним шехзаде Касим. – Матушка говорит также и всякий раз изумляется, если я делаю что-то, что свойственно взрослым.

– Я и сам изумляюсь тому, как ты возмужал, сын, – заметил на это султан Ахмед и поднялся с тахты. – Теперь ты воин, носишь собственный меч.

Повелитель прошел к своему рабочему столу и присел за него, а шехзаде Касим подошел к нему, почтенно сложив руки перед собой.

– Повелитель, теперь я в нетерпении жду своего назначения в санджак.

– С этим не стоит торопиться, – серьезно ответил тот, почему-то помрачнев. – Тебе еще нужно набраться опыта, и потому сначала ты отправишься в военный поход.

– Для меня это будет честью, – покорился юноша, в котором мать воспитала терпение и такт. – С нетерпением жду, когда мы отправимся в путь.

С одобрением и теплом оглядев его, султан Ахмед затем посмотрел на шкатулку, стоящую на его столе, и заговорил:

– Ты заставляешь меня испытывать гордость, сынок. К сожалению, я сам сильно отличался от тебя в этом возрасте. И мне не стыдно признавать это, потому что во многом родители ответственны за то, какими вырастают дети. Мой отец… что скрывать, был чудовищем. Когда мне нужна была его поддержка, его совет или хотя бы понимание, он отвернулся от меня. Топтал мое достоинство и унижал нас с матушкой. Я так и не понял, за что он ненавидел нас. Но поклялся, что я не допущу этой ошибки.

Он встал со стула, обошел стол и коснулся плеча сына, слушающего его с внимательным выражением лица.

– Возможно, с Айнишах я и переусердствовал в доброте и вседозволенности, но вы с Хасаном станете достойными шехзаде. И я хочу, чтобы вы всегда держались вместе. Чтобы вы были братьями, а не соперниками, – повелитель помолчал, глядя сыну в глаза, и проникновенно продолжил: – Касим, не позволяй жестокости и жажде власти заглушить голос твоей совести.

Шехзаде Касим понимал, почему отец говорит ему все это. Повелитель знал, что именно ему суждено в будущем занять трон, и просил его не лишать жизни брата, ведь тот – болезненный и слабый – не был ему равным соперником.

– Справедливость для меня превыше всего, повелитель, – твердо ответил шехзаде. – И это не изменится.

Удовлетворившись этим, султан Ахмед отвернулся, открыл покоящуюся на столе шкатулку и достал из нее небольшую, но красивую брошь. Аметист в виде сердца, обрамленный маленькими бриллиантами.

– Эту брошь я подарил твоей матери в день твоего рождения, – объяснил султан Ахмед, разглядывая украшение на своей ладони. – Она ее очень любила и носила, не снимая. Возможно, эта брошь была для нее символом нашей любви, потому что, когда я женился на Дильшах, она… вернула ее мне. Мне тяжело вспоминать то время сейчас, когда я понял свою ошибку. Из-за короткой вспышки страсти я потерял настоящую любовь. И понял это, когда почувствовал, что вот-вот потеряю все. Без Небахат, без ее силы и мудрости я стал совершать ошибки. И осознал это, когда Коркут-паша уже готов был устроить переворот. Я спорил с ним, намекал, что могу лишить его жизни, если он продолжит давить на меня. Не понимал, что этим подписываю и себе, и вам смертный приговор. Твоя мать спасла меня. Спасла всех нас. Я тогда пришел к ней, умоляя подсказать, что делать, и она приняла меня после всей той боли, что я ей причинил. Благодаря ее советам я исправил положение. А иначе кто знает, стояли бы мы здесь сейчас?

Печально взглянув на аметистовую брошь, шехзаде Касим тихим голосом спросил:

– Но почему брошь все еще у вас?

– Небахат так и не приняла ее обратно, – пожал плечами повелитель. – Может, чтобы я помнил о том, как поступил с ней?

– Матушка любит вас, повелитель, – решил как-то утешить его шехзаде. – И я знаю, что вы тоже глубоко привязаны к ней. Вам ни к чему хранить в памяти прошлые ошибки.

– Ты прав, поэтому я хочу подарить брошь тебе, – султан Ахмед протянул ее сыну и улыбнулся на его изумленный взгляд. – Чтобы ты помнил мои слова и не совершил моей ошибки. Настоящую любовь трудно найти, но легко потерять. Если ты ее встретишь, попытайся ее сохранить. В трудное время она придаст тебе сил и поможет выстоять.

У шехзаде Касима было странное чувство, будто отец уже сейчас готовит его к трону и борьбе за выживание среди жаждущих свергнуть его врагов. Он… словно бы давал ему последние наставления. Отринув эти пугающие мысли, юноша забрал подаренную ему брошь и с трепетом оглядел ее.

– Спасибо, повелитель. Я буду беречь ее.

Топкапы. Гарем.

Ступающая по дворцу Дильшах Султан все еще пребывала во власти гнева после ссоры с валиде и Мерган Султан, потому она со злорадством улыбнулась, когда ей навстречу к ташлыку вышла Небахат Султан. Обе хасеки остановились друг перед другом, и за плечами у каждой была свита из служанок.

– Доброе утро, Небахат. У тебя, я вижу, новая служанка, – съязвила Дильшах Султан, заметив рядом с ней другую рабыню. – Как жаль Джайлан-хатун. Бедняжка стала пешкой в чужой игре. Ты, наверное, очень расстроилась, встретившись с ней на золотом пути прошлой ночью.

– Здравствуй, Дильшах, – степенно отвечала Небахат Султан, не показав, что ее это задело. – В самом деле жаль, что так произошло. Но, хвала Аллаху, Джайлан-хатун в покои повелителя не смогла попасть, ведь в тот момент повелитель был у тебя. Но как же так вышло, что он не остался с тобой, Дильшах?

Смуглое лицо Дильшах Султан из насмехающегося стало высокомерным, и она процедила со злобой:

– Это ты настроила повелителя против меня! Испугалась, что он ко мне вернется? Выбросит тебя из своей жизни, как это случилось в прошлом. Также, как твоя предательница-служанка, ты тщетно ждала у дверей и ни с чем возвращалась в гарем. Ты же помнишь те времена, Небахат?

Ей удалось причинить боль сопернице, но Небахат Султан не была бы собой, если бы не скрыла это. Старая рана на сердце снова начала саднить, однако, султанша лишь прохладно улыбнулась.

– Помню, Дильшах. И я понимаю, почему ты так часто возвращаешься мыслями в прошлое, ведь те времена – единственное, чем ты можешь утешиться сейчас.