С плеч соскользнул мой халат, следом к ногам упал его…

Раздался деликатный стук в дверь, оповещая, что принесли кофе, но в эту ночь официант остался без чаевых – до утра ему так никто и не открыл.

***

Я слишком много врал этой девочке – начиная с нашей первой встречи в торговом центре и заканчивая вчерашним вечером. Я врал ей во всем: кто я, что у меня за прошлое, врал, что для меня она просто друг. Но вчера ночью я впервые сказал ей правду – я устал бороться с собой.

С того момента, когда я признался себе в том, что чувство вины и чисто человеческая симпатия переросли в нечто большее, моя тяга к ней с каждым днем становилась все сильнее, а знаковый поцелуй под ночным небом в новогоднюю ночь стал той самой шестеренкой, которая запустила в ход огромный механизм, остановить который не было под силу ни намеренно увеличенной мною дистанцией, ни нашим временным расставанием, когда она убежала, решив, что поцелуй для меня был ошибкой. Ничего не помогало – я с маниакальным упорством думал о ней, отсекая все остальное. Работа, вновь материализовавшаяся Кристина, какие-то бытовые мелочи – все отошло на второй план. Но я намеренно не искал с ней встреч, даже не позволял набрать номер, боясь все испортить.

Так лучше для всех – убеждал я себя, все равно она никогда тебя не простит за то, что ты сделал. А какие-то чувства… они уйдут, и у меня, и у нее.

Но они не ушли, и в тот вечер, когда я увидел ее раздающей листовки, понял, как сильно скучал и потребность видеть ее ежедневно затмила осторожность.

Она ни о чем не узнает, я буду аккуратен. И впредь никаких проявлений симпатии – просто дружба. Я свято поверил в свои убеждения и они даже работали, у меня получалось играть нейтралитет… до этого вечера. Я знал, что поездка в столицу расставит все точки, но не думал, что проиграю в сухую самому себе. Ее непосредственность, чистота, открытость и беспрецедентное желание любить бескорыстно окончательно меня обезоружили. Я понял, что не могу ее отпустить, и уже не как друга.

– Доброе утро, – чуть хрипло поздоровалась она, и сразу же спрятала лицо в одеяло, очевидно смутившись, что проснулась в моей постели.

– Доброе. Можешь не прятаться, я все равно знаю где тебя искать.

– Мне нужно в душ, можно я заберу одеяло? А то моя одежда… она там валяется, в гостиной.

Боже, как трогательно она смутилась. Я рассмеялся, позволив ей как гусенице запутаться в одеяле, и она покраснела до корней волос увидев, что я остался лежать без всего…

Наивная, но не глупая, юная, но давно не ребенок. Когда она убежала в свою комнату, я подумал о том, каким цельным я бы чувствовал себя в это утро и каким бы обалденным оно могло быть, если бы не черная туча под названием "груз прошлого". Ничего не изменилось, я по-прежнему виноват в смерти ее родителей. И не смотря на слова любви, которые она прошептала ночью в порыве чувств, она меня возненавидит, когда узнает правду.

Я решил, что расскажу ей все сам. Не сегодня, когда придет время. Но расскажу обязательно, потому что жить с этим грузом просто не смогу.

Наскоро приняв душ, я вышел из номера и точно так же, как и несколько часов назад, мы снова столкнулись в дверях.

Не знаю, что изменилось за эту ночь, но она словно стала еще красивее. А то, что ближе – определенно.

– Спустимся за завтрак вниз или закажем кофе в номер?

– Лучше сюда, если не трудно.

Снова смутилась, но это было не показное смущение кокетки после проведенной вместе ночи, а самое настоящее, без чего-то напускного.

Пока я звонил на ресепшн и заказывал кофе с ее любимыми круассанами, она стояла у окна, демонстрируя бесконечно длинную стройную ногу в вырезе кое-как завязанного халата. Не сводя с нее глаз я опустил трубку на базу и, не справляясь с истинно мужскими, до безобразия низменными желаниями, повесил на дверь табличку "не беспокоить".

***

– Бедный официант, – произнесла она, когда мы, второй раз за утро приняв душ, но уже вместе, лежали на разобранной кровати.

– Официант?

– Ну да. Он снова лишился чаевых, потому что ему опять никто не открыл.

Я рассмеялся, отметив про себя, что только рядом с ней, от ее шуток и порой острых высказываний смеюсь над чем-то совершенно искренне.

Я хочу смеяться искренне! Я хочу чтобы каждое утро было таким же!

Я хочу, чтобы она была в моей жизни.

– Переезжай ко мне.

– Чего? – она подняла голову, глядя на меня в неподдельным недоумении.

– Я хочу, чтобы ты переехала ко мне, – терпеливо повторил я, все больше убеждаясь, что это лучшая идея, что посетила меня за последнее время. – Ко мне домой. Ну, ко мне и Элвису, если быть точнее.

– То есть ты хочешь, чтобы ты и я…

– Именно этого я и хочу.

– Но… но это слишком неожиданно! Слишком рано! Я боюсь…

– Ночью ты говорила то же самое, но, как показало утро, уже вошла во вкус.

Она расширила глаза, чтобы оскорбиться, но, передумав, расхохоталась.

На следующий день домой улетали мы уже в статусе пары. Мне было тревожно, главная тайна терзала, мешая наслаждаться счастьем по полной, но я решил, что подумаю об этом потом. Дома.

А по приезду домой меня ждал неприятный сюрприз.

***

– То есть как это – пытались ограбить? – шагая по разбросанным на полу вещам, обалдевал я. – В нашем доме лучшая охранная система. Судя по квитанциям об оплате – самая лучшая во всем городе.

– Камеры в вашем подъезде предварительно отключили, – отчитался прибывший сотрудник полиции. – Очевидно, что готовились заранее.

– И каким образом стало известно о краже?

– В полицию позвонила бдительная соседка, которую, по счастливому стечению обстоятельств, именно этой ночью скрутил приступ ревматизма, и она ошивалась на кухне в поиске лекарств. Увидев подозрительную "газель" у подъезда, и двоих, таскающих в этот час мебель, а смекнула, что что-то тут не чисто. Мы пытались связаться с вами еще ночью, но ваш номер был недоступен.

Что правда, я намеренно отключил телефон по приезду в Москву и включил обратно уже подъезжая к дому. Не хотел, чтобы мне кто-нибудь помешал.

Признаться, факт ограбления не слишком тронул: во-первых, настроение было слишком хорошим, чтобы размениваться на материальное, а во-вторых, даже если бы все получилось, много унести они бы все равно не смогли. Деньги и ценные вещи я в квартире никогда не держал, а плазма, какая-то антикварная мебель, ноутбук и всякие брендовые побрякушки – разве это потеря?

– И кто они? – обернулся на следователя. – Личность установили?

– Быков Анатолий Васильевич и Угрюмов Валерий Максимович, оба выходцы из детского дома.

– Угрюмов? – я обалдел. – Он же…

– Охранник в вашем доме, – кивнул следователь. – Собственно "благодаря" ему кража и была совершена.

Впрочем, уже бывший охранник с пеной у рта на очной ставке доказывал другое:

– Это все она! – тыкал пальцем на обалдевшую Риту, которая, узнав, кто был причастен к краже, напросилась поехать в участок вместе со мной. – План обокрасть вас придумала она! Она рассказала, что где лежит, она сделала дубликат ключа, она сказала, когда вас не будет дома! И она же стояла на стреме, когда мы все выносили, правда, когда запахло жареным – удрала! А теперь пришла и строит из себя невинную овечку!

– Что-о? – разозлилась Рита, даже не испугавшись обвинений, настолько они были нелепы. – Я стояла на стреме? А ничего, что в эту ночь я была в Москве?

– Ты тоже там была? – обалдел Угрюмов. – Но Беркут…

– Да, мы были там вместе, – и вложив во взгляд презрение: – Какой же ты жалкий! Если таким образом ты хотел отомстить мне за отказ – это так тупо.

– Отказ? – я посмотрел на Риту ничего не понимая. – Это он о чем?

– Помнишь новогоднюю ночь и парня, который пытался ко мне домогаться? Так вот – это был он!