Мы приехали к обеду. Когда прошли в фойе, то увидели выскочившую из своей будки любопытную консьержку.

— С возвращением! — осклабилась она, слегка пригнувшись в поклоне. — Как отдыхалось? Смотрю, ягода с дачи? Значит, варенье будите варить?

На её вопрос откликнулся только Иваныч, сказав, что отдыхать всегда хорошо и что варить будут обязательно. И приглашал отведать, при случае. Она кокетливо захихикала и закивала коротко стриженной головой с вечной шестимесячной завивкой и гУлей на темени. Генерал лишь слегка кивнул, я же поздоровалась. Она даже не посмотрела на меня — её взгляд был прикован к ординарцу и он был масляным. Тут я поняла, почему Глаша так ненавидела эту бабу — та была ей соперницей. Хотя Иваныч и не давал повода, она всё равно его ревновала и люто ненавидела Антонину. Та отвечала ей тем же.

Глаша встретила нас в пороге квартиры с улыбкой и восторженным аханьем, глядя на корзины с яблоками и ведра с ягодой. Подхватив их, прошла в кухню, Иваныч за ней, а я и генерал прошли в свои комнаты. Там распаковала вещи, сложив сумки к дверям на вынос в гардеробную, и переодевшись в халатик, собрала мылки, полотенце и зашла в умывальню, прихватив пустые баулы. Заглянув на кухню, увидела стоявших у стола Глашу с Иванычем и тот, что-то шептал ей на ухо. О чем они разговаривали, не было слышно, только я видела на женском лице то ли улыбку, то ли усмешку. Потом та, всплеснула руками и сказала громко:

— Так ей и надо, подстилке деревенской!

Я поняла, что Иваныч рассказал ей об увольнении Зойки и из дома и из генеральской постели. Хмыкнув, прошла к себе. Плюхнулась на койку и прикрыла глаза, переваривая все дни и часы, проведенные с генералом. Я поняла только одно, что он притягивал меня, скорее меня шестидесятилетнюю, нежели юную девицу, и наши отношения были неправильными с его точки зрения, нежели с моей. Он, в силу сложившихся обычаев и устоев не мог открыто предложить мне свои чувства, а я не могла ему сказать, что молодо только мое тело, а не голова и он спокойно может открыться мне.

— Было бы интересно, как бы он среагировал? — мелькнула шальная мысль и тут я скривилась. — Скорее посчитал бы шуткой или сумасшедшей. Не поверил бы. Точно.

Я тяжело вздохнула, и мне стало так тоскливо, что я зарылась лицом в подушку и захотела поплакать. Вспомнился мой мир, моя прежняя жизнь. Лежала и вздыхала, но слез не было. Потом как-то незаметно уснула и проснулась от тихого голоса Глаши. Она приглашала к обеду. Быстро переоделась и пришла в столовую. Там уже сидел генерал и как всегда приветствовал меня стоя. Стол был щедрым на разносолы: наваристый борщ со сметаной, булочки и ситный, тонко порезанное сало с огурчиками, шпроты с семгой и балыком. А также запотевший графинчик с водкой и передо мной стоял кувшин с холодным квасом. Я как-то похвалила его, и Глаша рассказал, что делала сама и по деревенскому рецепту. С тех пор к обеду он всегда прилагался. Мы сытно отобедали и разбрелись каждый в свою комнату. Генерал практически не разговаривал со мной, лишь за обедом мы перебросились парой фраз. Он спросил, что я буду делать завтра, и я рассказала, что собираюсь посетить институт и знакомую студентку, с которой мне предстоит тесно общаться по учебе. Он одобрил и пообещал прислать за мной машину. Я отказалась, сославшись на то, что необходимо самой осваивать маршрут.

— Ну что же, — пожал тот плечами, — наверное, ты права. Только поговори предварительно с Иванычем. Он растолкует, как добираться, чтобы не заблудиться.

Я хмыкнула:

— Ничего. Язык до Киева доведет.

— До Киева может быть, но вот в московских переулках будешь плутать поначалу. Со временем привыкнешь, кончено, но всё нужно делать постепенно. Так что не отвергай помощь старшины. Он отлично знает столицу.

Я пообещала, и начала помогать Глаше убирать со стола, как только генерал ушел к себе. После мытья посуды, мы все вместе перебирали ягоды и резали яблоки. За это время успели передать в лицах, все истории нашего пребывания на даче. Глаше особенно понравился наш пикник.

— А я вот иначе варю уху, — сказала она и поглядела на Иваныча с вызовом. — Если бы была с вами, то не позволила бы мужчинам даже прикасаться к рыбе.

На что тот отвечал, что рыба требует мужской руки, особенно, когда выловлена теми же мужами. Они немного поспорили, а я смеялась. Вот за таким занятием нас и застал генерал.

— Чем же таким занимаетесь? — улыбался он, стоя в дверях кухни. — Ваш смех слышен даже в моем кабинете.

— Да вот Глафира Ивановна пытается нас убедить, что уха её намного вкуснее будет, если Ей доверить готовить, а не самим рыбакам.

— Не сомневаюсь в Глашиных талантах! — Весело откликнулся генерал и присел ко мне рядом на табурет.

— Дай-ка и мне нож Иваныч, — протянул он руку. — Буду помогать Валюше резать яблоки.

Нож он получил и тут же с хрустом начал кромсать сочные плоды и кидать их в таз, в котором собирались варить варенье. Тут же стояли еще емкости под смородину и крыжовник.

— А знаете, как моя бабушка варила крыжовенное варенье? — Сказала я, слизывая яблочный сок с пальцев. — В каждую ягодку заталкивала кусочек грецкого ореха, потом заливала ягоду сиропом и настаивала сутки. Варила на сильном огне минут пять, не более и снимала. Вот и всё. Они остывали и становились прозрачными с орешком внутри. Так она говорила, варила варенье сама царица Елизавета, дочь Петра, большая любительница сластей, особенно домашнего производства.

— Надо же! — Повернулся ко мне улыбающийся генерал. — Кто бы мог подумать — царица и сама варит варенье!

— И что! — воскликнула я со смехом. — Подумаешь — царица! Вот вы генерал и не погнушались с нами яблоки резать!

— Сравнила! — улыбнулся он. — Я просто генерал, каких много. А она — царица!

— И что, что царица! Вот как женщина — поступала правильно. Варенье делать — это вам не уху варить. Тут рука нужна и пригляд особый. — Сказала наставительным тоном Глаша, и слегка покраснела под внимательным взглядом генерала. Она тут же стушевалась, поняв, что сдала нас с потрохами. Я опустила голову, Иваныч сделал вид, что ни в чем не повинен. Генерал покачал головой и принялся сам рассказывать про друга генерала и его рыбацкую страсть.

Так под интересный разговор мы закончили обработку ягоды, и Глаша отослала нас отдыхать, оговорив, что теперь мы будем ей только мешать. Мы не сопротивлялись и ушли в свои комнаты. Время до ужина еще было, и я решила разобраться со своими вещами: приготовить одежду на завтра и положить в сумку деньги, которые возьму с собой, посчитав, что придется потратиться на писчие принадлежности и книги да еще на костюм для физподготовки. Сколько всё это стоило, я не знала, а и узнавать было необходимо и цены на продукты и на одежду, да еще и на кино, театр и даже мороженное, которое попробовать стоило. Несколько раз во время экзаменов, я ела его, но покупал мне Иваныч и сколько стоит я не спрашивала. Не хотела обидеть. Так он отнесся к моему вопросу о трате. Так что завтрашний понедельник был для меня днем открытий и возможных потрясений. А еще я хотела попасть в Мавзолей. Уж очень мне хотелось посмотреть на советских вождей, имена которых известны всему миру. Тем более, что тело Сталина скоро вынесут и похоронят у стены. Вообще, эти захоронения за стеной Кремля, уже очень напоминало похороны грешников не отпетых церковью. Но так решил ЦК, и ему противиться было уж слишком сложно и даже порой смертельно. Поэтому, как писали уже в наше время, местные товарищи просто не спорили с «великими» еще с двадцать четвертого года, когда решили не хоронить Ленина по христианскому обычаю, а как в Египте построить пирамиду — мавзолей и там открыть доступ к телу. Теперь же этот памятник советскому периоду жизни России стоит до сих пор и будет стоять, чтобы не забыли потомки своего прошлого.

— Обязательно побываю, — решила я. — Если не завтра, то на днях. Тем более что до первого сентября осталось всего ничего.