Я — Алевтина Петровна Островская сидела за столом в учительской и нервно сжимала ручку. Опять не могла сосредоточиться на тексте в тетради, что лежала передо мной. В голове прокручивала свой недавний разговор с директором школы, в котором работала не первый год, а уже почти тридцать лет. Этот молодой смазливый человек, вызывал во мне сильные чувства и они были сплошь негативными. Я уже не могла мириться с его надменностью, самолюбованием и даже наглостью — будто его мнение и есть последняя инстанция. Особенно здесь, в женском коллективе, оно было ярко выражено и имело много молодых сторонников его метода подбора учительского коллектива. Он бессердечно отправлял всех «на выход», несмотря на стаж и опыт некоторых пожилых учительниц. Правда, предупреждал заранее и давал завершить учебный год. А потом одним махом подписывал договоры на следующий год с пометкой «отказать» и совестью не мучился. Набирая молодых, особенное предпочтение оказывал мужскому полу. Да и понятно, ведь сейчас появилась мода на таких учителей, которые внедряли странные новаторства, несмотря на многоплановость характеров учеников, их возможностей и даже социального статуса, ибо здесь учились все, кто мог платить за своего отпрыска. Теперь было выгодно занять любое вакантное место, которое освобождалось к концу каждого учебного года. Директор просто нанимал нужных ему учителей, не пролангировав предыдущие договоры с учителями, особенно с теми, кто остался на прежнем месте работы, после переименования обычной школы в колледж с уклоном. В данном случае — физико-математическом и мужчины учителя были в фаворе. Ну, а мы, гуманитарии, остались в стороне, тем более со старыми «совковыми» методами и навыками в работе.

Вот и сегодня о таком подарке мне и поведала в приемной кабинета директора смазливая девочка-блондинка — его секретарша. Поведя подкрашенными губами в презрительной усмешке, она протянула мне приказ, в котором черным по белому было написано, что мне следует написать «по собственному желанию» и получить по такому случаю денежное содержание.

Сказать, что я была поражена — ничего не сказать. Я была ошарашена и почти убита. Ведь он мне совсем недавно обещал, что оставит еще на год, в связи с моим предпенсионным возрастом. Уже в следующем году мне стукнет шестьдесят, и тогда бы я могу быть абсолютно свободной, аки птаха. И что сейчас делать, когда остался всего год работы, я не знала и еле смогла собрать себя по кусочкам. Слезы, что я спрятала от коллег, давили, и я не могла успокоиться.

— Как жить? — поджала я в отчаянии губы. — Ведь на этой работе, в этой школе, я была как у себя дома, в своей семье, которой так и не завела. К одиночеству привыкла, потому что мои ученики, коллеги, заменяли мне всё. О любви не говорю, было и прошло. Как-то отношения не сложились. То ли благодаря моему характеру, то ли профессии — поучать, делать замечания, ставить на вид. Хотя мои хозяйственные навыки ценились и даже восхвалялись, правда моими сослуживицами, когда угощала их своими пирогами и тортами. Соседи уважали за мою принципиальность и строгость, и даже выбирали старшей по дому, доверяя моей въедливости и порядочности. Но всё это не создавало в моей квартире обычного семейного тепла и из домашних обитателей со мной жили только кот Федор и йорка Ляля, которые меня ждали и были рады моему появлению на пороге оглушающе тихой квартиры. Друзей уже почти не осталось, да и родственников тоже. Одни ушли уже в иной мир, другие разошлись со временем по своим детям, внукам, мужьям, третьи уже редко появлялись даже на улице, страдая своими старческими болячками и нежеланием общений вообще. Так что, как писала я в своем небольшом стихотворном опусе:

— «Всё Уже круг моих друзей,

Всё Уже, Уже, Уже, Уже…

И холод бьет из всех щелей,

И стУже, стУже, стУже, стУже…»

И это уже становилось моей настоящей действительностью, чего я так боялась, понимая, что за этим мне светит только одиночество и компания моих старых домашних животных, у которых короток жизненный цикл, несмотря ни на что. Понимая это умом, все же на сердце каждый раз откладывалось сожаление об их уходе. А уж после мне предстоит «полный абзац», как говорят мои молодые коллеги.

Собрав последнюю волю в кулак, я заменила ручку и сосредоточила внимание на тему проверки очередного сочинения моего ученика. Мне это удалось и я несколько отвлеклась от своих тягостных дум. Поставив «хорошо», закрыла листок и посмотрела на автора. Им был мой любимый ученик Кирюша Лавров, мальчик с большими очками и внимательным взглядом. Его математические способности удачно совмещались с гуманитарными, и он не раз меня баловал своими мыслями, соединенными с отличной грамматикой. Передумав, я вновь открыла текст и, зачеркнув предыдущую отметку, написала «отлично» и поставила восклицательный знак. Улыбнувшись, представила его довольную мордаху и вздохнула:

— Как мне будет вас не хватать!

Вечером после захода в ближний супермаркет, я накормила своих домашних питомцев и, надев поводок на Лялю, вышла из подъезда. Как обычно в это время уже мало было сидящих по скамейкам у подъездов «старушек-веселушек», как я их называла, и прямиком направилась в сквер, где постоянно гуляли с собаками все, кто жил рядом. Поздоровавшись с одним из постоянных знакомых по выгулу своего домашнего питомца, в виде большого немецкого пса, такого же старого, как и его хозяин, я потянула свою оживившуюся йорку дальше, пока она не начала «приветствовать» лаем своего коллегу. Пропустив этот нужный для нее момент встречи, Ляля дернулась, решив вернуться и встретиться с добродушным соседом. Я не успела удержать её, так как не ожидала такой ретивости, и выпустила поводок из рук. Почувствовав свободу, йорка резво побежала назад и потом юркнула под скамью. Я за ней. Однако наши и весовые и физические категории были несовместимы, она быстро вынырнув из под скамьи, бросилась в сторону и тут же выскочила на проезжую часть. И хотя на узкой дороге одностороннего движения не было машин, я все же испугалась, что она попадет под колеса и ринулась за ней со всей своей восемьдесят килограммовой прытью. Мой порыв был внезапным даже для меня, и поэтому я сразу и не заметила проезжающую машину, которая задела меня бампером и я, скатившись по её краю, вскоре оказалась на обочине, лежа в луже крови. Последнее, что я помню — это дикий скрежет шин и визг тормозом.

А потом только темнота.

Очнулась в узком помещении, пол которой вибрировал под моими ногами, и я сама держалась за какие-то металлические прутья. Качнувшись, еле удержалась на ногах и тут же услышала женский недовольный голос за спиной:

— Девушка! Чего стоим? Давайте-давайте в свое купе. Или мне Вас проводить?

Посмотрела вокруг себя и поняла, что стою в тамбуре и рядом со мной чемодан, упирающийся мне в колени. Он был жестким, с острыми углами, окованный железяками. Уставившись на мелькавшие за окошком картинки природы и мелких строений, поняла, что в поезде и мне все это не снится. Повернувшись, наткнулась на хмурое лицо пожилой проводницы в черной с петлицами форме, береткой на седеющих волосах с химической завивкой. Её недовольный взгляд был направлен на меня, и раздражение читалась на полноватом лице.

— Если что, то курить можно и в купе, — скривилась она, — а здесь ты мешаешь проходу. — Перешла она уже на ты.

Я хотела было возмутиться, но тут же осеклась и огляделась. Моему изумлению не было предела — это был тамбур очень старого вагона, времен моей матери или даже бабушки. Я еще помнила и само помещение, и даже запахи топящегося титана, лязга меж вагонных соединений, грохота стыков рельсов. Опустив взгляд на свой чемодан, перевела на ноги и ахнула — они были не моими, отекшими, в больших полу кроссовках, которые я надевала, когда выходила с собакой на прогулку. Это были молодые стройные ножки в темно-синих босоножках с белыми носочками и голубой полоской по краю отворота. Такие я видела на актрисах, игравших в кино героинь послевоенных лет. А еще меня удивил подол моей серой юбки глубиной за колено. Пройдясь по своему телу руками, поняла, что на мне такой же серый пиджак в мужском стиле с отворотами и, скосив глаза, разглядела пышный бант в разрезе застегнутых на три пуговицы, пиджака. Подняв руку к глазам, увидал там часы на блестящем ремешке, маленькие, квадратные в таком же корпусе и поняла, что различаю не только тонкие стрелочки, но даже мелкие циферки под выпуклым стеклом. И всё это без моих постоянных очков! От такого я еще больше застопорилась и посмотрела на проводницу, а это была именно она, выпученными от ужаса и удивления глазами.