— Ты от генерала Соломина, что ли? — спросила она, прищурившись. — А где же Зойка?

— А Зоя уже не работает, — ответила я, нисколько не смущаясь ее насмешливой интонации. — Мне бы молока. Мы в списке.

— Надо же! — хмыкнула она, подняв брови домиком. — Так ей и надо, сучке! Не будет грозиться, падла. Ну, давай свой бидон! — И это она уже говорила весело. На лице её было написано такое злое удовлетворение, что я аж, посочувствовала Зойке. Налив целый бидончик даже с верхом, спросила не надо еще чего, мол, есть свежий творог и даже сливки со сметаной. Я попробовала предложенный продукт и взяла и то и другое, как и советовал Иваныч. Расплатившись, попрощалась и вышла. У калитки меня ждал тот самый парень.

— Тебя Валей зовут? — спросил он, улыбаясь. И словно солнце расцвело на его таком же веснушчатом, как и у матери, лице. — Давай тебе помогу. Донесу корзинку.

Я вначале опешила, а потом все же передала ему, так как идти было далековато, а три банки с молочкой и бидон, были тяжеловаты.

— Меня Витей зовут, — сказал он, принимая их из моих рук. — А ты дочка генерала?

— Нет, — помотала я головой. — Гостья. Мой отец его хороший знакомый. А я поступать приехала. Вот и живу пока у них.

— И как, поступила?

— Ага. В иняз, — ответила я, любопытному мальчишке.

— А надолго вы сюда?

— А что? — усмехнулась я.

— Да вот хочу пригласить тебя в клуб в кино. Потом будут танцы. Пойдешь?

Я хмыкнула:

— Нет, не получится. Вечером уже едем в Москву. Сергею Витальевичу на работу, а мне в институт, узнать расписание и встать на учет в комсомольской ячейке. Как-нибудь в другой раз. Не обижаешься?

— Нет, — покачал тот головой. — В другой раз не получится. Осенью мне в армию.

— Ну, тогда после, — улыбнулась я. — Какие наши годы. Верно?

— Пойдет! — ответил он мне улыбкой и зеленые глаза его засияли. — А можно тебе писать?

Я задумалась. Давать мальчику надежду не хотелось, а вот обидеть боялась, мало ли что случись, еще та его поджидает служба. Уж про неё, что только не слышала и не читала в свое время. Думаю, что и сейчас мало что изменилось.

— А куда писать-то? У меня пока и адреса нет, — попыталась вывернуться я.

— Писать можно и на этот адрес, — сказал он, показывая на дом, где у калитки меня уже ждал Иваныч. — Генерал же передаст тебе письма. Он-то будет знать твой?

— Скорее нет. — Твердо сказала я, отбирая у него бидон и корзинку. — Вот вернешься, и мы поговорим. Хорошо?

Я не хотела обидеть этого милого парнишку, который был в возрасте моих старшеклассников, но в то же время не хотела давать и авансов. Он обиделся, но сдержался.

— Я всё равно тебе напишу, — крикнул он мне в спину, когда я поблагодарила его и подавала ношу Иванычу.

Обернувшись, я помахала ему рукой и ушла, прикрыв калитку.

— Вот уже и кавалер тебе. — усмехнулся Иваныч, когда мы прошли в кухню. — Небось, на свидание звал?

— Звал, — засмеялась я. — В кино и на танцы.

— А ты не пошла бы?

— Нет, — пожала я плечами. — Зачем пудрить мальчишке мозги. Он не в моем вкусе.

— А кто в твоем? — спросил он, хитро прищурившись.

— Пока это тайна! — прошептала я, приложив палец ко рту.

— Ладно, — ответил он, всё также улыбаясь. — Давай будем стряпать. Умеешь?

— Смотря что, — повязала фартук, который подал мне Иваныч. — Если творожники — могу. Только как жарить на этом агрегате не знаю.

— Как же так? — удивился Иваныч. — А дома на чем готовила?

— На электрической плитке, — вывернулась я. — Давай так — я замешиваю и леплю, а ты жаришь. Годится?

— Годится, — ответил он, и мы принялись за готовку.

Вскоре жаренные в сливочном масле вкусно пахнувшие творожники были готовы и лежали горкой на блюде. И пока я переодевалась к завтраку, Иваныч накрыл стол, заварив кофе и чай. Ровно в девять часов мы встретились с генералом в столовой. Он был, как обычно свеж и чисто выбрит. Подсадил меня за стол, пожелав аппетита, и принялся за еду.

— Как вам понравилась моя готовка? — Спросила его, когда тот со смаком ел уже вторую порцию творожников.

— Так это ты приготовила? — удивился он. — Молодец! Очень вкусно. Спасибо.

Я сияла, как медный пятиалтынный. Мне было приятна его похвала, как никогда ранее, когда угощала своих коллег и знакомых домашней выпечкой. Видимо, кормить любимого мужчину было намного приятнее, чем чужих людей. На слове «любимый» я прикусила язык и мысленно надавала себе по башке.

— Опять дура бестолковая! — корила я себя мысленно. — Давала же установку не провоцировать не только его, но и себя!

Скукожившись, опустила глаза в тарелку, и тут же пропал весь мой задор, а с ним и аппетит. Поковырявшись немного в своей тарелке, налила чай и разбавила молоком. Булочек уже не было, как и пирожков, только белый хлеб или ситный, как называл его Иваныч. Не стала делать бутерброды и только пила напиток, сдобренный медом.

— Что-то случилось? — Сложил генерал столовые приборы на тарелку. Налил себе кофе. Без молока и сахара. Черный.

Я покачала головой и взглянула ему в глаза. Он был спокоен и как-то отчужден. Или мне так показалось! Я удивилась и слегка растерялась, увидев такое выражение на его лице, а потом даже обрадовалась, поняв, что умный и выдержанный мужчина понял и следует своему слову. Так нам обоим было нужно.

— Время — великий доктор! — Как сейчас слышала я слова своей мудрой бабки. — Всё пройдет и это тоже! — пришли на ум слова Соломона.

После завтрака я помогала Иванычу убрать со стола, вымыть посуду и потом вышли в сад, собирать ягоду по приказу Глаши. Генерал с нами не пошел, был занят своими бумагами, которые готовил к рабочему понедельнику, но обещал приобщиться, как только освободится. Иваныч отказывался, говорил, что мы справимся с заданием, но тот посмеялся:

— Надо чередовать умственный и физический труд.

Я согласилась. Мы прихватили два ведра и корзинку под яблоки. Вначале собирали падальцы, под корнями, потом хорошие с веток. Червивые и загнившие Иваныч сгребал граблями в кучу, для удаления уже наемным человеком, который очистит сад и к осени приведет его в порядок. Мы же перешли к кустам с остатками малины. Её было немного, лишь чашка и решили полакомиться самим. А вот черную смородину и крыжовник собрали по ведру. Вскоре к нам присоединился и генерал. Мы смеялись его шуткам и рассказам. Потом они, как обычно, вспоминали свои военные годы и из них только веселые истории. Их выкрики: "А помнишь…" или "В то время…" перемежались смехом и даже хохотом.

Уже к полудню, Иваныч ушел готовиться к поездке и закрывать дом до следующего заезда, а мы сидели в беседке и ели малину. Генерал рассказывал о своем новом изобретении для брони, и мне было интересно слушать его тайну, как сказал он — "по секрету". Я, конечно, поклялась не выдавать его, хотя смеялась, что из всего что поняла — это то, что пока само изобретение и является тайной. Он тоже смеялся вместе со мной, и нам было весело. Я смотрела в его голубые глаза, следила за его руками, что брали по одной ягодке и клали в рот. Хотелось лизнуть эти, окрашенные ягодой, пальцы, а еще лучше, поцеловать его пахнувшие малиной губы, но мне пришлось опять гнать эти мысли и держать себя в руках. Он, вероятно, также сдерживался, особенно тогда, когда вздрогнул после моей выходки с ягодой. Я вдруг забылась и поднесла одну к его рту. Он слегка откинул голову, посмотрел на неё, на меня и принял губами. Следующую он протянул мне, и я взяла её также. Больше себе не позволила, и он тоже. Это было лишь разовой акцией, и мы поняли, что чувства свои просто держим в узде. Молча собрались и, прихватив ведра и корзинку, отправились в дом готовиться к отъезду.

Через два часа мы уже садились в машину. В последний раз, перед тем как сесть в автомобиль, я оглянулась на дом, где провела счастливые и трудные часы. Потом вздохнула и, приняв руку генерала, села на переднее сидение.

Разве я могла тогда подумать, что вернусь сюда, только уже с тяжелым уроком жизни!