С этими словами Бессонов повернулся ко мне спиной и пошёл к выходу. Хлопнула дверь туалета, и я остался опять один.

После происшествия с Бессоновым я сформулировал для себя несколько правил, которым решил отныне беспрекословно следовать. Мне преподали жизненный урок, и я был просто обязан им воспользоваться.

Во-первых, никогда не общаться с Бессоновым. Всё, точка.

Во-вторых, никогда не помогать людям.

В-третьих, книги – вот мои лучшие друзья. Отныне мне никто больше не нужен.

В тот день я возненавидел весь мир. Особенно Бессонова, не испытывавшего никаких угрызений совести за своё поведение. Мне было тошно его видеть, поэтому я старался его вовсе не замечать. Впрочем, Бессонов и сам не горел желанием со мной общаться, хоть я и продолжал часто видеть его в библиотеке. Иногда он кивал мне при встрече, но в ответ я теперь всегда отворачивался. Иногда я ловил на себе его задумчивый взгляд. Тогда мне очень хотелось послать его к чёрту, но я молчал и делал вид, что ничего такого не произошло.

Однако обида продолжала разъедать меня изнутри. Я защитил Бессонова, сам получил по физиономии и не дождался нормального «спасибо». Нет, я не просил падать передо мной на колени или рассыпаться в благодарностях до конца жизни. Но можно же было хотя бы не грубить? На месте Бессонова я бы повёл себя намного порядочнее. Но это ведь я, недаром же меня половина школы считает лохом. Видимо, чтобы не быть таковым, нужно становиться неблагодарной свиньёй.

С детьми из детского дома я уже сталкивался. Года два назад отец отправлял меня в детский лагерь на неделю. Предполагалось, что там я буду поправлять здоровье и развлекаться. Но для меня это был филиал ада.

Поначалу, конечно, было даже неплохо: я подружился с парой мальчишек, и вместе мы запускали самолётики в море. А потом туда привезли детей из детского дома, которые тут же устроили в лагере бедлам. Особенно мне запомнился неряшливый мальчишка, который размазывал по стенам своё дерьмо. Не прочь они были и побить «домашних» детей, то есть тех, у которых были родители. К этим «домашним» относили и меня.

Отец, узнав о том, что в лагере были «детдомовские», страшно возмущался и потребовал вернуть деньги за путевку. Администрация ему отказала, и он даже собирался судиться, но потом про это дело успешно забыл.

Бессонов, конечно, экскременты не раскидывал, но вот такие понятия, как честь или совесть, в нём, видимо, напрочь отсутствовали, иначе бы он так себя не вёл. Хотя, на удивление, он оказался весьма чистоплотным и даже первое время сам стирал себе одежду руками, пока Антон не показал ему прачечную внизу.

Я готов был посочувствовать Бессонову. Жизнь у него была тяжелая: один, без родителей, всю жизнь в кругу чужих людей. Это, безусловно, очень тяжело и грустно, но после того случая один вид этого наглого мальчишки вызывал у меня неприязнь.

С учёбой у него оказалось всё не так гладко, как можно было подумать вначале. Бессонов был неплох в физике, математике, и, пожалуй, биологии. Учителя этих предметов были от него в восторге. Но даже по этим предметам он многое не знал. Чувствовалось, что ему не хватало базы, как говорили преподаватели, хотя он очень старался учиться.

С остальными предметами у него всё было намного хуже. Например, он ужасно знал английский. Он путался в словах, выдумывал какие-то странные конструкции слов и предложений, чем, разумеется, вызывал смех у одноклассников. Богданов обязательно комментировал каждое его слово, а англичанка с самого первого дня невзлюбила Бессонова. Было видно, какой пыткой было для него изучение английского и пребывание на этом предмете. А он у нас был три раза в неделю.

Не нравился он и историчке Лидии Филипповне по кличке Филиппок. Она как-то раз вызвала его к доске и начала спрашивать даты. Он простоял минут десять, пытался увести разговор, но историчка стояла на своем и требовала конкретных цифр. Бессонов так их и не назвал, и был отправлен на место под злорадное улюлюканье Коляна. Ему влепили тройку, а вид у него был растерянный и грустный, но мне совсем его не было жаль. Не надо зазнаваться и вести себя с людьми по-скотски.

В моей же жизни ничего не менялось. Я по-прежнему общался с Тимуром, обсуждал с ним уроки, читал книги и иногда получал от Коляна. Случалось это редко, так как он был всё время занят: вся его энергия уходила на Бессонова, а мне доставались лишь крохи внимания. Как-то я даже подумал о том, что, если бы Колян не был таким придурком, я бы, может, присоединился к нему, чтобы проучить Бессонова. Но от таких мыслей мне становилось тошно. В конце концов, это было не по-человечески.

Случай с Бессоновым дал мне понять, что друзей у меня никогда не будет. Все мои попытки вылезти из кокона заканчивались неудачей. Что там говорить, у меня и девушки никогда не будет. Кому я такой нужен? Девчонки любят сильных и смелых, а я слабый и трусливый. И мне было горько от осознания этого.

Я сделал определённые выводы и решил больше никогда ни с кем не общаться. В средние века я бы вообще ушёл в отшельники.

Но судьба в скором времени внесла свои коррективы, и в моей жизни кое-что поменялось в лучшую сторону. Как-то после уроков я, по обыкновению, отправился в библиотеку, предвкушая приятное времяпрепровождение. На днях мне попалась в руки книга «Властелин Колец», и я сразу же понял, что пропал. Джон Толкиен буквально изменил мою жизнь. Я бредил его книгой и тайком сидел в интернете на фанатских сайтах. Как же мне хотелось оказаться в Средиземье и пройти с любимыми персонажами их путь! На уроках я иногда грезил наяву, представляя, что я действительно там оказался. Эта книга покорила меня с самых первых страниц. Затаив дыхание, я читал, как Братство путешествуют по волшебному миру, как им на пути встречаются опасности. История Арагорна казалась мне завораживающей, а его любовь к Арвен заставляла моё сердце биться чаще. Мне тоже хотелось кого-то так полюбить, а потом взойти на престол, пусть даже это и дурацкие мечты.

Библиотека была самым непопулярным местом посещения учащихся школы, и я мог лишь надеяться, что меня никто не потревожит шумом. Я любил сидеть в тишине и просто мечтать о чём-то приятном.

Закончив с уроками, я тут же открыл любимую книгу. Я так зачитался, что и не заметил, как появился Бессонов. Вид у него был довольный, он сиял, будто выиграл в лотерею. Я ощутил резкое раздражение от того, что он отвлёк меня от книги и нарушил моё уединение. Угрюмо нахмурив брови, я сделал вид, что не заметил его. В комнате мы были одни, даже Юлия Сергеевна, библиотекарь, куда-то ушла. Она часто оставляла меня одного, зная, что я буду вести себя хорошо.

Бессонов поначалу тоже меня игнорировал. Он лениво прошёлся между стендами, потом взял какую-то книгу и уселся в кресло прямо напротив моего.

Я постарался не обращать на него внимание, но его присутствие меня сильно отвлекало. У меня не получалось также, как в его отсутствие, уйти всем сознанием в мир Средиземья. Буквы перед глазами прыгали и не желали становиться единым предложением. Когда я поднимал глаза, то сразу же натыкался на взгляд Бессонова. Было ощущение, что тот явно хотел со мной заговорить. Однако внутри меня лишь начинала закипать злость на этого мальчишки, что отвлекает меня от самой классной книги в мире. Не успел я и подумать о том, что сейчас вообще не хочу ни с кем разговаривать, как услышал неуверенный голос Бессонова:

– А что ты читаешь?

Отвечать ему я не собирался, да и вообще не хотел иметь ничего общего с этим наглым мальчишкой. Я промолчал и только насупился. Другой бы отвалил, видя, что я не в настроении с ним разговаривать, но Бессонов оказался таким же прилипчивым, как и репей. Он встал с кресла, подошёл ко мне ближе и наклонился, чтобы рассмотреть обложку. Я тут же положил книгу на колени и возмущённо посмотрел на Бессонова, всем своим видом показывая своё отнюдь не дружелюбное расположение духа.