Помнил, что бежал по ступенькам, задыхаясь и хватаясь за левый бок, бежал, пока большая кабина лифта медленно ползла наверх, и сквозь крупную сетку и стекло на редких площадках было видно, как целуются парень и женщина…

Помнил, что остановился, когда лифт, наконец, замер, и из него вышли; как упали ключи, их подобрали, весело выругавшись, как долго открывали металлическую дверь, и как снова целовались — теперь уже на пороге квартиры — парень и женщина…

Помнил, что стоял под этой самой дверью, прислушиваясь к каждому шороху, а когда вдруг раздался шум воды, то понял, что он или она, или оба вместе решили принять душ, что наверняка сейчас вновь целуются парень и женщина…

Помнил, что побежал вниз, бежал долго, потом выскочил на улицу, и в лицо ударил тугой порыв ветра, ударил, словно пытался отрезвить, но что он мог, этот самый ветер…

Затем — провал.

И вот он уже на дереве. Сидит, мерзнет. Вцепившись руками в ледяной ствол. И смотрит…

Смотрит, как напротив, в огромной, уставленной дорогой мебелью квартире, не потушив свет, беспечно разбросав одежду, двое занимаются любовью. Именно занимаются. А не любят друг друга. Это Рохлин почувствовал сразу.

И все — пропал человек!

Нет, он не замерз на том самом дереве, не умер от нервного истощения, наблюдая за тем, как любовники всю ночь занимались сексом. Нет, ничего этого не произошло.

Произошло другое…

Был Рохлин и не стало Рохлина.

Не стало учителя физики. Не стало семьянина, который после уроков спешил домой, в отличие от своих великовозрастных оболтусов. Не стало человека, имеющего свой, пусть непохожий на остальные, взгляд на мир, имеющий свое мировоззрение…

Кончилось! Страсть овладела физиком.

Теперь это был другой, совершенно другой индивидуум. С другим мышлением, с другими поступками, с другой совестью…

И на следующее же утро Рохлин начал новую жизнь.

Если вы думаете, что он стал постоянно следить за своей женщиной, писать ей анонимные, но полные любви и страсти послания, тайком вздыхать и покрывать поцелуями ее следы, то вы глубоко ошибаетесь. Ничего подобного не было и быть не могло!

Случилось другое…

Дождавшись утра и совершенно позабыв про свои профессиональные и семейные обязанности, Рохлин проследил, где живет женщина. От соседей он узнал, что ее зовут Ольга Русакова и что она ведет довольно рассеянный образ жизни. Нет, не проститутки! Просто есть такая категория женщин — многие их называют «бабочками», что, впрочем, не совсем верно, по мнению автора.

Это ни в коем случае не «ночные бабочки» и не «дневные бабочки», которые расплачиваются с клиентами своим телом. Нет, «бабочки» это просто «бабочки». Они живут легко, непринужденно, не очень-то заботятся, как на них смотрят окружающие. Они резвятся, они играют, они упиваются этим миром.

Кому-то бывает от этого плохо, кому-то — нет. Но «бабочкам» до этого нет никакого дела. Фи! Еще думать об этих мужчинах!..

Чаще всего их содержат. А если этого не происходит, то они не слишком ломают голову о дне завтрашнем. Зачем жить будущим, когда есть настоящее? Настоящее и есть самое настоящее.

Мягче, добрее, легче — вот лишь те немногие слова, которыми они определяют свое существование. И еще, пожалуй, словом «скорость». Быстрее, быстрее, еще быстрее!.. Ты уже кончил, милый? Жаль! Но ничего страшного. Сейчас мы быстро поедим, затем я быстренько наведу порядок, а после мы очень быстро сгоняем в одно место…

Куда? Чего? Зачем?

Неважно. Главное — быстрее! Ну и конечно же — мягче, добрее и легче…

Итак, выведав все про Ольгу Русакову, охваченный безумной страстью — да пусть не прозвучат эти слова избитым штампом! — Рохлин направился к ней.

Поднялся на лифте.

Постоял перед дверью, отряхивая снег.

Сдернул целлофановый чулок с роскошного букета.

И, не раздумывая, надавил на пуговку звонка…

— Ничего не понимаю! — сказала Ольга. — Вам что надо?..

Рохлин молчал, опустив голову, и даже букет в его руках выглядел поникшим.

Только что он сделал попытку объяснить свои чувства и потерпел полное фиаско. Изящные, полные юмора фразы, которые крутились у него в голове, вдруг прозвучали так грубо и пошло, что он смутился и умолк.

Ольга, с удивлением наблюдала за этим странным человеком. Ждала разъяснений:

— Ничего не понимаю!..

Молчание.

— Может быть, вы ошиблись?..

Молчание.

— И вам надо в другую квартиру?..

Молчание.

— Скажите честно, кто вас послал?..

Молчание затягивалось.

— Ничего не понимаю! — в третий раз повторила Ольга. — Ну, скажите хоть что-нибудь!.. Не молчите!.. Вы умеете разговаривать? — не выдержав, засмеялась она.

Ее вдруг охватило беспричинное веселье.

Рохлин с ужасом понял, что еще минута, и его просто с позором выгонят. Что делать?..

— Умею, — наконец выдавил он.

— Серьезно?..

Рохлин кивнул.

Это выглядело так нелепо, что Ольга расхохоталась прямо ему в лицо…

— Извините.

— Это вы меня извините! — утирая выступившие слезы, произнесла Ольга. — Знаете что? Давайте поговорим спокойно…

Рохлин вновь кивнул, как заведенная кукла.

— Вы не маньяк? — неожиданно поинтересовалась женщина.

— Нет.

— Вы уверены?

Рохлин обиженно засопел.

— Раз так — проходите!..

Они прошли в большую светлую комнату, где была низкая мебель и огромное, на всю стену зеркало. Ольга указала Рохлину на диван, а сама уютно устроилась в кресле.

— Что это у вас?

— Цветы…

— Кому?

— Вам…

— Спасибо. Давайте, мы их поставим вот сюда, — с этими словами женщина отобрала букет у Рохлина, и он незаметно смахнул с лица пот.

Они вновь расположились друг напротив друга.

Женщина одобряюще улыбнулась ему. Но Рохлин выглядел недовольным — нужные слова так и не приходили ему на ум.

— Вы что-то говорили, когда только пришли, — помогла ему Ольга, — но я, честно говоря, спросонок не все поняла… Извините, но у меня был тяжелый день…

— Я знаю, — неожиданно для себя сказал Рохлин.

— Да? Интересно, откуда?..

— Я знаю, где вы были ночью.

— Ночью… — протянула Ольга и уже по-другому посмотрела на Рохлина. — Ночью я была дома.

— Нет!

— Откуда такая уверенность?

— Я видел.

— Что вы видели? — Ольга нарочно сделала упор на слове «что».

— Я видел, — упрямо повторил Рохлин.

— Вы ничего не могли видеть, — улыбнулась Ольга, которую постепенно начал забавлять этот колючий, странный человек. — Вы ничего не могли видеть, — повторила она, — потому что я не только живу на восьмом этаже, но, кроме того, задергиваю на ночь шторы.

Рохлин посмотрел ей прямо в глаза.

— Вы были не здесь…

— Да? И где же?..

— Вы сами знаете это.

— Но вы, видимо, тоже?

— Да.

— Ну и что?

— Ничего.

— Ничего?!

Рохлин промолчал.

На лице Ольги появилось выражение удивления.

— Скажите, пожалуйста, а вас послал не Вахтанг? — вдруг тихо, проникновенно спросила она. — Вы скажите, не бойтесь, я вас не выдам…

— Какой Вахтанг?

— Только не врите мне. Он? — неожиданно жестко спросила женщина.

— Я не знаю никакого Вахтанга… Вахтанг?.. Хм! Кикабидзе? — вдруг ни с того ни с сего развеселился Рохлин. — Вы о ком говорите?

Теперь промолчала женщина. Напряжение, возникшее у нее на лице, исчезло, черты вновь приняли обычный вид, разгладились, и теперь перед Рохлиным сидела обычная Ольга.

— Интересные вещи вы тут рассказываете!

— Извините, — тихо произнес Рохлин.

— Ничего, ничего… Продолжайте!

— Что продолжать?

— Вы начали мне доказывать, что знаете, где я провела эту ночь… Так ведь?

— Я не хочу этого доказывать…

— Но вы утверждаете?

— Нет.

— Ах, значит, нет!..

— Я просто это знаю.

Последние слова Рохлин произнес спокойно, без угрозы, без подковырки. Так мог сказать только человек, который действительно знает, что он говорит. И Ольга поняла это.