Пробив себе дорогу сквозь толпу антропоморфов, на выходе из зала Парамон встретился лицом к лицу с капитаном Зубовым. Он близко подошёл к Стасу и сказал всего два предложения, состоящие исключительно из глаголов: «Договорились обменять. Не волнуйся».

***

Судья Черепанов трижды призывал соблюдать порядок в зале. После третьего предупреждения освободилось с десяток мест. Самых голосистых кабанов попросили покинуть помещение. Но даже на морозной улице под стенами суда рьяные поборники закона скандировали заготовленные речёвки. Кричали: «И только Сибирь, и только Якутск» и «Смерть шпионам». Пришлось захлопнуть все форточки, чтобы вопли демонстрантов не мешали процессу.

Когда в зале всё-таки наступила тишина, судья дал слово прокурору.

Гибрид северного оленя в синем мундире, застёгнутом на все пуговицы и погонами в золотой бахроме, никогда не носил головного убора, потому что из антропоморфного черепа росли приличных размеров рога: не слишком ветвистые, чашеобразные, высотой не более полуметра. Многие олени подпиливали своё украшение. Кто-то стругал лишь верхушки, иные рубили под корешок. Но прокурор по имени Солёный предпочитал природную стать. Потому не пользовался общественным транспортом и был узнаваем издалека на страх многочисленных врагов.

Прокурор выступал страстно, зажигательно, напористо. Надавив лапами на трибуну, он тряс рогатой головой, дважды пил сладкий морс и неистово требовал расправы над московскими шпионами. Он так горячился, что любому воробью понятно, как фанатично гибридный олень любит свою Родину.

Во время выступления прокурора судья Черепанов развлекал себя размышлениями о житейских мелочах. Натянув на морщинистый лоб квадратную шапочку, вспоминал – полил ли он или не полил фикус на подоконнике; а ещё интересовал новый утюг в кладовке. Судья точно не помнил, в какую сторону надо поворачивать кругляшок, чтобы прибор включить на полную мощь. А когда гибридный олень закончил, судья вспомнил, что поворачивать надо направо, где стояли три чёрных точки. Черепанов обрадовался и хлёстко стукнул молотком по столу, предоставив слово адвокату.

В зале снова поднялся гул, потому что адвокат отсутствовал, что, впрочем, было делом привычным для подобных процессов. Если бы судили вороватого соболя или крутого авторитета из росомах, то, несомненно, адвокаты, которыми в большинстве своём работали гибридные лисы, шуршали бы бумагами, постоянно тявкали, бесконечно требуя перенести заседание на попозже. Сегодня место адвоката пустовало, а значит, обвиняемые защищали себя сами.

– Подсудимые, у вас есть что сказать суду? – спросил Черепанов.

Рыжий даже голову не поднял. Барсук замотал улыбчивой мордой.

– Слово предоставляется защите, – с сожалением объявил судья, надеясь, что речь зверюшки будет короткой.

За решёткой в полосатых пижамах обвиняемые выглядели непрезентабельно. Барс походил на каторжанина больного чахоткой, дни которого сочтены, а вот покалеченный медведем Марат излучал безмерное счастье, переходящее в сумасшедший восторг. У него не было одной лапы, но барсук источал надежду, как упрямо выпрямляется стойкая травинка, под кабаньим сапогом. Возможно, Марат знал что-то особенное о громком процессе, больше напоминающем судилище.

– Моё имя Марат, – громко сказал барсук. – Мне скрывать нечего. Да!.. я шпион! Я агент Москвы и не жалею о своём выборе! Мой рыжий друг тоже служит Москве. И не сомневайтесь, и знайте все!.. мы делали свою работу лучше других шпионов, нам просто не повезло.

Черепанов немного удивился. Обычно во время выступления обвиняемых – хряки в зале топали башмаками, пихали в пасть толстые пальцы и свистели, словно на свинохоккее. Сегодня же было непривычно тихо, потому что барсук и не думал юлить, оправдывая себя. Он сознался так быстро, что стало неинтересно. Многим кабанам хотелось послушать свидетелей, попытаться разгадать шпионскую загадку, проявив смекалку, тем более что в зале находилась одна примечательная свидетельница. Она сидела где-то в середине зала. Её сарафан с блестящей медалью на лямке сообщал зрителям, что Шалайя готова сказать такое, какое не знает никто в холодной стране.

Как бы судья ни спешил закончить заседание точно к полднику, потому что уже заказал у кондитера пышные пирожные с варёной сгущёнкой, он всё-таки вызвал важного свидетеля. Первым разоблачителем на трибуну взобрался волк Гомвуль.

По залу пробежал трепетный шёпот. Первые ряды елозили по лавкам, видя, как и во что одет их коллега в звании старшего лейтенанта.

Его костюм пошит людьми, оттого что лацканы пиджака были ровными, острыми и сверкающими как у порядочного человека, а начищенные до блеска туфли ослепляли лощёными формами, манили прошивкой добротной нити и тонкими шнурками из настоящей кожи. Таких туфель не было ни у одного волка в Сибири, только у Гомвуля. Волк шёл к трибуне, сверкая золотыми запонками, словно он не полицейский, а зажиточный банкир. Чёрную шляпу он элегантно держал в лапе на уровне живота. Выше из расстёгнутой белоснежной рубахи сексуально выглядывал волчий мех. Если бы в зале сидели антропоморфные волчицы, они бы завыли от вспыхнувшей страсти, только от одного вида брутального красавца.

Прокурор Солёный сыпал вопросами. Он спрашивал: знаком ли полицейский с подсудимыми и как давно? Его интересовало мнение Гомвуля: заметил ли он что-нибудь подозрительное, когда вместе с рыжим Барсом выполнял дипломатическую миссию в Стране Китай? И каково его личное мнение: надобно ли шпионов расстрелять из пулемёта или усадить на электрический стул?

Зал щебетал, слушая прокурора. Свиньи потирали ладони, волки энергично хмурились, а Гомвуль отвечал спокойно, с расстановкой. Он говорил, что с первой встречи не доверял рыжему коту, заподозрив в нём скрытого врага. Он нелицеприятно отозвался и о Марате, назвав барсука негодяем. Волк не выгораживал Барса, и это могло показаться странным, поскольку Гомвуль обещал спасти его.

Прокурор Солёный самодовольно сложил лапы на груди, когда судья вызвал следующего свидетеля. Зал притих, оттого что на трибуну взобралась Шалайя в своём неподражаемом сарафане. Кто-то из хряков знал даму лично, некоторые только по слухам, но сидел в зале один секач, который был весьма близок с ней.

Капитан Ахлес полюбил её за прямоту и какую-то редкую, не кабанью силу духа. Шалайя слыла настоящим лидером. Когда она говорила свои пламенные речи, а говорить она любила, особенно когда выпивала, то Ахлес не отрывал глаз от её бородки и самобытной причудливости усов, вслушиваясь в резкие слова о подлых людях и глупых свиньях. Капитан Ахлес влюбился в могучую женщину, теперь отчётливо осознав, почему отец выбрал именно её.

Боевой кабан сидел в зале с друзьями. Он познакомился с майором Чуки и капитаном Сычом случайно. Парни оказались боевитыми, опытными. К тому же офицеры принимали участие в неудачном штурме дворца и выжили после трагедии. Сегодня они все вместе пришли поддержать выдающуюся женщину, а по совместительству любовницу капитана Ахлеса.

Шалайя обвиняла рыжего в бунте. Она уверяла, что точно знала, кто науськивал отставного генерала Репо поднять восстание. Рыжий только шевелил ушами, понимая, что суд будет непреклонен. Хотя какой из него шпион? То ли дело Марат, который замыслил прикончить самого императора Сибири. Но почему-то Роберта Варакина даже не вспоминали. Все, включая Гомвуля, несли какую-то чушь о мятеже и проблемах на фронте. Свидетели будто специально лепили из обвиняемых злодейских преступников. Но разве Барс и Марат готовили восстание кабанов? Марат во время бунта квасил капусту в Алдане, а рыжий со Шмалем спасал императора.

«Интересно, где сейчас босс?» – подумал о чёрном друге Барс.

***

В сумке что-то тревожно пищало. Абрамяу причмокнул, пряча морду где-то в подмышке белоснежного костюма. Валяться в снегу на морозном воздухе, в минус тридцать пять, занятие, не приносящее огромной радости, а царапающий душу звук из глубин сумки, отгонял последние отголоски сна.