Я отвернулся. Кажется, меня кто-то позвал, но я не различал сейчас голосов, думая о том, что такого мог сказать тот псих, ведь Акааши покорно за ним вышел. А если они…? Вздрогнув от одной только мысли, что Акааши сосется с тем пацаном где-то за углом, я встал.
— Эй, ты куда? — спросил Куроо.
— Покурю. Сейчас вернусь.
На улице я никого не застал. Вернее, народу была тьма, но Кейджи я нигде не заметил, но тут вдруг неподалеку раздался знакомый бодрый голос. Оглянувшись, из толпы школоты выцепил рыжую шевелюру, а рядом с Хинатой шли Козуме и Акааши. Они направлялись сюда. Пришлось отойти за угол. Прикурив, я навострил уши.
— …и что? Он опять цеплялся к тебе? Плел свои небылицы про любовь? — долетел до меня обрывок разговора.
Акааши ответил:
— Плевать. Ему поцелуй, а мне инфа. Есть на что менять.
Снова холод сковал мои конечности. Кейджи сосется с уродом, который добывает для него какую-то инфу? Но какую? Что это должно быть, чтобы Акааши пошел на такое? В недоумении я вернулся в кафе и, проходя мимо столика, где уселась эта троица, намеренно пристально поглядел Кейджи в глаза. Мне хотелось, чтобы он знал, я все слышал. И за спиной, уже отдаляясь, различил:
— Он пугает.
Чего я никак в этот вечер не ожидал, так это скандала, а более всего — того, что прикрою Акааши.
Вернулся первым он, я пришел минут через двадцать. Мы ехали в одном вагоне, но я решил посидеть у реки. Подумал обо всем, покурил и пришел. Едва открыл дверь, как с порога офигел — мама кричала. Нет, не так, мама кричала на Акааши.
— Как это понимать? Почему ты молчал? Такие странные подарки мальчики не дарят друг другу! Даже если дарят, то это извращения взрослых, а тебе куда? В шестнадцать лет? Такое? Кейджи, что ему от тебя нужно? Ты был с ним сегодня? — Я заглянул в гостиную, откуда и доносились крики. Акааши стоял, опустив голову, а мама чем-то размахивала перед его лицом, раскрасневшись от гнева. — Я спрашиваю тебя, ты был сегодня с Китогавой? Это он оставил на твоей шее?
— Мам… я… — начал было Кейджи, но меня что-то вынудило двинуться к ним, и я, перебивая его, заявил, все еще ни черта толком не понимая:
— Он был со мной, мама. В чем дело, почему ты кричишь на него?
Акааши уставился на меня так, будто я вдруг превратился в кого-то другого, но мой взгляд был устремлен на мать. Она, прижав ладонь ко лбу, выдохнула с явным облегчением, но спросила, все же подозревая меня во лжи:
— А это? — ткнула мне под нос кружевной лоскуток, и я, развернув его, с ощущением легкого удушения, понял — это трусики. — Откуда? И на его шее… Взгляни. — Я посмотрел. Засос. Жирный, темный засос. Волоски на моем теле встали дыбом. Меня пугала собственная реакция. Я был зол. — На коробке написано, — мама схватила эту самую коробку, зачитав, — «моему любимому Акааши от его единственного Томэ». Это Китогава Томэ подарил ему, понимаешь? — снова закричала мама, и я опять солгал с невозмутимым лицом.
— Прости меня, эта шутка была глупой.
Повисло молчание. Акааши не сводил с меня глаз, а я для убедительности посмотрел на него и сказал:
— Да-да, ты победил, не зассал и не пожаловался на нас маме, молодец.
— Ко? Ты… это твоих рук дело? — изумилась мать. — Ты вот так подшутил над своим братом? — Надвигалась вторая стадия гнева мамы, не самая приятная — холодная ярость. — Он ведь совсем юный, а ты… — Мама кашлянула, и ее вид стал высокомерным. — Вы наказаны. Вы оба наказаны. После школы сразу домой, никаких посиделок в кафе, только учеба. Разошлись по комнатам, сейчас же, — но когда мы молча двинулись к двери, мама прибавила: — Я страшно в тебе разочарована, Котаро.
Разумеется, я хотел въебать Акааши, но вместо этого толкнул его плечом и пошел наверх. Упоминать матери о поездке с классом мы оба не стали, пусть она успокоится, а то может отменить нам все. А это паршиво — я же отвечаю за класс Кейджи. Учитель взбесится, если откажусь от поездки.
Остаток вечера я проводил за перепиской в чате, потом мне позвонила Юна, взбудоражила мои нервы, пришлось дрочить в душе. Но когда уже улегся, в уши ткнув наушники, кто-то коснулся моего плеча. В свете ночника я уставился на Акааши, вынул наушники и присел.
— Ну? — выдавил враждебно, а Кейджи, стоя у моей кровати, молчал. Только глаз не сводил. — Язык проглотил?
— Бокуто, в последнее время ты ведешь себя странно, — выдал он «шедевр».
— Я?! — со смешком вырвалось у меня. — Ты ничего не попутал, придурок? Твоя шея в засосах, и какой-то долбан дарит тебе бабское кружевное бельишко. Кто это тут у нас странный?
Акааши улыбнулся, вынуждая меня сжать челюсти от злости. Его взгляд стал изучающим, он скользнул по моей груди, животу, ниже, и я встал с кровати, вырастая над ним, чтобы этот идиот прекратил лапать меня глазами.
— Хочешь что-то добавить? — Опасно. Стало опасно. Мы были близко, и Кейджи это не смущало. Он смотрел мне в глаза, дышал сквозь приоткрытые губы, и легонько улыбался. — Акааши, выйди из моей комнаты.
Я видел, как дернулся его кадык, когда он закрыл рот и сглотнул.
— Зачем ты защитил меня? — шепотом спросил он.
А я не знал ответа. Не понимал и сам, зачем это сделал.
— Потому что идиот, видимо, — раздраженно бросил ему в лицо и отвернулся, добавляя: — Проваливай. — А потом опомнился. — Эй, — окликнул его я, когда тот уже собирался выйти, — за какую инфу ты позволяешь Китогаве делать это с собой?
Даже не надеясь на то, что Кейджи скажет правду, даже на то, что вообще ответит, я окаменел от услышанного.
— Хотел знать, что ты не с Маямото. Именно об этом он мне докладывал.
Глаза. Они горели, я видел. Акааши следил за моими эмоциями, видимо, пытался читать меня, но я стоял, не двигаясь, и смотрел на него так, словно хотел уничтожить. В самом деле мне этого хотелось больше всего. Просто пусть он исчезнет из моей жизни, иначе мне не понять, почему голова закружилась, а пульс подскочил. Страх. Вот что это было. Я испугался слов Акааши. Ему не нравилась Юна. Тогда…
— Доброй ночи, Ко, — тихо вымолвил Кейджи, улыбнувшись с этим неуместным чертовым сочувствием, с блядским мне не нужным пониманием, и вышел за дверь, оставив меня истуканом стоять у кровати.
Что-то зашевелилось в области груди. Предчувствие. Дурнота подкатила внезапно. Я сел на край кровати. Вновь поглядел на дверь. Этот парень позволял трогать себя, чтобы узнать, где я и с кем…
Какого черта, Акааши?
Комментарий к III. “Просто пусть он исчезнет из моей жизни…”
*футон — традиционная японская постельная принадлежность в виде толстого хлопчатобумажного матраца, расстилаемого на ночь для сна и убираемого утром в шкаф.
**Яндере — обозначение психически неуравновешенного человека.
========== IV. “Вот это все рассыпáлось на наших с ним глазах.” ==========
«Хотел знать, что ты не с Маямото. Именно об этом он мне докладывал…».
Вопрос: «Что ты имел в виду?», вертелся в моей голове еще несколько дней, но времени хорошенько это все обдумать у меня не было. Мама эксплуатировала нас с Акааши — в большей степени все-таки меня — по полной программе. Мы безропотно ей помогали, допоздна отработав субботу, и вот уже подходило к концу воскресенье. Я даже был рад этому, потому что смог соскочить с тусовки с пацанами. Пересекаться с Тетсу пока не хотелось, между нами все же присутствовала некоторая неловкость. Это чувствовалось даже в общей переписке в чате. Оно мне надо? Вот я и работал в ресторане, улыбаясь девчонкам в своей привычной манере, потому что знал — маме нравится, как я их обхаживаю. Многие так делали — нанимали кого-то посимпатичнее или же привлекали к делу своих детей. Однако, натирая стакан и поглядывая на милую, спокойную улыбку Акааши, который всегда держал осанку, я подумал: «Он ведь куда красивее меня. Я беру только подкаченным телом. А этот щенок выглядит так, как будто в его жилах течет кровь императора». Задумавшись и не заметив, что смотрю на него вот уже несколько долгих минут, я сморгнул. Акааши успел перехватить мой взгляд, идя с блокнотом от очередного столика. Он не изменил выражения лица, но в его глазах отчетливо блеснул смех. Меня это задело. Я нахмурился и принялся так усердно тереть несчастный стакан, что вставший рядом со мной Акааши, который взялся за готовку напитка, пробормотал:
