P.S. фф “дьявол” тоже пишется, не парьтесь.

«Боль рождается где-то там,

Во внутренностях живота,

Как будто кто-то железным прутом

Там дико вращает…

Боль, острее чем красота,

Наглее чем моя нагота,

Она такая же, как и я.

Мы никого не прощаем никого,

Мы никого не прощаем».

Линда — «Боль»

Впервые я увидел его на похоронах. Да, именно так. Тот день четко отпечатался в моей памяти.

Мама почему-то — я тогда не понимал почему — держала его за руку. Моя мама. В то время, когда мы пришли на похороны его матери. Он не плакал. Я помню его неряшливую прическу. Черные волосы так нелепо торчали в разные стороны, а темные брови не дрогнули хотя бы даже в удивлении, и это было так странно для меня. Он совсем-совсем не плакал.

— Ко, малыш, подойди, — поманила меня мама, но я первые несколько секунд не двигался с места. Мне тогда казалось, что я нереально крутой, поскольку могу вот ослушаться собственную мать. Но она повторила строже: — Котаро, иди сюда.

Я нехотя приблизился к ним. Мальчик, худощавый, низкорослый, с тонкими запястьями и шеей, которую можно было сломать, лишь дотронувшись — так казалось — уставился на меня синими, совершенно бездонными глазами.

Сколько я потом, годы спустя, буду страдать из-за этого взгляда. Сколько ночей проведу, сгорая в агонии ревности. Сколько сил я положу на то, чтобы все между нами наладилось. Это потом, а пока мне десять. Ему девять. И мы друг для друга — незнакомцы, что по воле случая станут братьями. Мой некровный брат Акааши Кейджи. Он появился в нашем доме год спустя, но именно встреча на похоронах его матери стала точкой отсчета. Только тогда мы еще этого не понимали. Не могли.

***

Этот май был самым обычным. Только-только прошел сильный дождь, но от разгоряченного жарким солнцем асфальта уже поднимался пар. Я незаметно притаился за углом школы, покурил, закинул в рот мятный леденец и двинулся в сторону дома. Примерно две с половиной мили я часто шел пешком, не утром, конечно, иначе не успел бы на занятия, но вечером мне нравилось медленно брести в лучах кровавого заката. Сегодня я ушел пораньше, забив на тренировку. Да и Куроо выбесил. Этот засранец решил, что может потягаться со мной за внимание нашей одноклассницы, за которой, между прочим, я ухлестывал с начала этого учебного года. Я ему чуть не врезал, поэтому, избегая встречи с Тетсу на тренировке, сразу пошел домой. По пути, почти у самой станции, купил газировку и леденец на палочке. Так и добрел до знакомой узкой улочки, где по обе стороны от дороги отгороженные забором высились коттеджи. Среди них был и наш.

Я знал, мама еще на работе. Она изо всех сил тянула на себе ресторанчик, оставшийся от отца, и на выходных, когда я не был нагружен подготовкой к тестам, помогал ей там. Вроде как Акааши бывал в ресторане чаще меня, даже после школы туда ездил на своем скрипучем велике. Не могу сказать, что для нас это было в тягость — по крайней мере этот сопляк не жаловался, а я и подавно. Моего отца не стало три года назад. Мама только-только начала приходить в себя, кажется, даже смирилась с утратой, но иногда я замечал, с какой тоской она смотрит на их общие снимки. Впрочем, мама в моих глазах все равно оставалась самой прекрасной и сильной женщиной в мире. Я любил ее больше отца. Думаю, он знал об этом. Вовсе не потому, что я считал его хуже, просто я с самого детства тянулся только к матери, понимал ее, как понимала меня она. Но потом… Потом появился сын ее давней близкой подруги — ни родственников, ни связей. Одинокий мальчишка. И мама отдала ему свою заботу, посчитав, что я достаточно взрослый, чтобы принять это. Конечно, принял. Обиды не затаил, но порой меня обуревала такая ревность, что я готов был волосы на голове рвать.

Помню, как однажды поздним вечером спустился выпить воды и услышал пение матери. Прокравшись к комнате Кейджи, я тихо приоткрыл дверь и увидел, как мама ласково гладит этого сопляка по голове, водит и водит ладонью, а он лежит у нее под боком, сонно моргая. Он заметил меня. Я тогда жутко испугался. Тот его взгляд преследовал меня еще долго. Акааши был странным. Он напрягал меня, я не хотел принимать его как брата, но ради мамы пошел на это. Мы были настолько разными, что в школе и вопросов не возникало, кто кому и кем приходится. К тому же мы оба игнорировали друг друга, ни черта не знали ни об увлечениях, ни о предпочтениях. Нам обоим было плевать на все то, что касалось другого. Но я навсегда запомнил жгучее чувство, что опалило мои внутренности, когда Акааши заметил меня. Я позорно ревновал маму к нему. Какое счастье, что те годы остались позади.

Перепрыгнув большую лужу, я все равно пяткой кроссовки угодил в воду, обрызгал брюки и уже дошел до второй, решив ее обойти, когда вдруг мимо пронесся велосипедист. Холодная волна обдала мои щиколотки, полностью намочив обувь, и я вскинул озлобленный взгляд на Акааши, который, лихо затормозив у калитки нашего дома, оглянулся на меня. Он поправил свои очки, которые иногда надевал в школу — кажется, его зрение было в полном порядке, не уверен — и неопределенно пожал плечами.

— С-с-сученыш, — прошипел я, сжав руки в кулаки, поправил ремешок сумки, переброшенный через плечо, и пошел к дому, куда уже направился Акааши.

Мне хотелось его размазать, но не повезло — на крыльцо выскочила мама и как всегда обняла этого придурка. Уже потом заметила меня и помахала рукой, воскликнув:

— Ко, сынок! Поторопись! Меня подменила помощница, хочу с вами пообедать.

Для обеда было поздновато, но что уж там, один черт мой живот гудел, я был безумно голоден. Пока они нежничали и обменивались новостями — в общем-то, болтала мама, Акааши молчал — я взбежал на крыльцо, чувствуя, как в правой кроссовке хлюпает вода, прошел в дом и разулся.

— Я отгоню… — прилетело в приоткрывшуюся за спиной дверь.

Акааши, велосипед которого мама, видимо, покатила в гараж, шагнул в прихожую. Я не мог не воспользоваться этими минутами, и как только он спокойно со мной поравнялся, резко схватил его за рубашку на груди и потянул на себя. Мне казалось, еще мгновение, и ткань затрещит по швам. Я в этот жест вложил всю злость. Однако его синие глаза, странно поблескивая, уставились на меня пристально. Он всегда так смотрел. Этого придурка ничего никогда не смущало. Я не знал, считаются ли те двое — рыжий и мелкий с осветленными волосами — друзьями Акааши, но он не ходил на тусовки, всегда много учился, что-то читал и зубрил. А иногда вообще большую часть каникул задротил за компом. Безумно скучная жизнь. Порой мне хотелось сказать матери, что она привела в наш дом монстра. Это синеглазое чудовище ничего о себе не рассказывало, я ни хрена его не понимал. Он только вот так смотрел на меня и молчал.

— Постираешь мои брюки, придурок, — процедил я ему в лицо максимально тихо, чтобы мама не услышала, еще немного подержал и оттолкнул.

Он какого-то лешего следил за мной взглядом, и я подловил его на этом, уже когда поднимался на второй этаж. В принципе, Акааши и не пытался скрыть этот взгляд. Дебил чертов. Настоящий психопат.

Ввалившись в комнату, я немного издерганно вытащил из кармана телефон, который звонил, нажал на громкую и, бросив мобильник на кровать, упал рядом.

— Чего тебе? — буркнул я другу, который явно хотел помириться, и расстегнул пуговицу серых школьных брюк.

— Бокуто, вот что ты такой сложный? — зазвучал насмешливый голос Куроо. — Почему смылся? Дуешься, что ли?

— У тебя все? Кладу трубку, — стянув штаны, ответил я, присел и снял пиджак, за ним — галстук, рубашку, носки.

— Да брось, Бокуто. Мы же братаны. Нечего быковать. Я не виноват, что такие, как ты, не во вкусе Маямото.

— Она так сказала?

— Да.

— Вот же… — шикнул я и повторил, — кладу трубку. Увидимся в школе, — и на этот раз действительно сбросил. — Не в ее вкусе, — фыркнул, опустив голову. — Дура…

— Давай сюда.

Когда Акааши успел войти в мою комнату, я не понял, именно поэтому и вскочил, рыкнув: