Неподалеку стенала Маямото, и я, пробормотав другу, что все в порядке, оказался освобожден, но только для того, чтобы уставиться на нее ненавидящим взглядом. Она сжалась, когда я встал и подошел к ней, пошатываясь от невероятной усталости. Куроо, видимо, боялся, что и ей прилетит, потому и сунулся между нами. А я просто стоял и смотрел на нее. Потом выхватил из ее рук телефон, отыскал там видео, которое она только что снимала, не смог посмотреть все от начала, просто скинул в личку Куроо, тот молча мне кивнул, и я швырнул телефон ей обратно.

— Вы — покойники, — только и сказал я, после чего подошел к Акааши, присел и сам надел на него штаны. Вытер пальцем кровь у него под носом, но вышло плохо, наоборот, размазал еще больше, и, поднимая парня на руки, пробормотал: — Сейчас я унесу тебя отсюда. Теперь все будет хорошо.

Мне показалось — думаю, и Кейджи тоже заметил — я говорил это себе, не ему. Меня это успокаивало.

— Нужно вызвать полицию, Ко, — сделал разумное предложение Тетсуро, и я кивнул, мол, давай, а сам все равно понес Акааши подальше отсюда.

— Ему бы в больницу, — уже у двери пояснил я свои действия, на что Тетсуро не ответил, так как разговаривал с полицией.

Садясь на велосипед, я собирался на нем волочить и Акааши, но так и не придумал как. Поэтому просто бросил велик, зная, Куроо потом приедет на нем ко мне, а сам повел парня через темный ночной парк. У меня хватало ума не жалеть Акааши, гордость которого и без того немало пострадала, но я безумно хотел кое-что узнать. Говорить об этом было страшно. Что если…?

Мы доплелись до реки, спустились по лестнице к берегу, и я упал на траву. Мое тело отказывалось работать дальше. Акааши присел рядом. Я смотрел на него. Лежал и смотрел. А он молчал. Не удержавшись, я перекатился на левый бок и обхватил парня руками, утыкаясь в его бедро лицом. Снова глаза жгло. Мне было нечеловечески больно. Утопиться бы прямо сейчас, вот правда. Что мне теперь делать? Как помочь Кейджи? Но я должен был все-таки прояснить кое-что важное, однако только собрался заговорить, как хриплый севший от рыданий голос Кейджи донесся до меня будто сквозь вату.

— И что, Ко, бросишь меня? — Он повернулся ко мне, и я принял сидячее положение. — Ты ведь не вынесешь того, что случилось, правда?

Я напряженно смотрел на Акааши, думая, почему он такого дерьмового мнения обо мне, но тут же дал себе ответ: да потому ты, мудачила, постоянно отталкивал его, а потом проявлял свою тупую ревность. Конечно, Кейджи не верил мне. Не верил в благоразумного Бокуто Котаро. Это, надо сказать, ущемило мое самолюбие. Тяжело вздохнув, я улыбнулся. Акааши растерялся, было заметно. Моя рука сама потянулась к его лицу. Я погладил парня по щеке и покачал головой, впервые в самом деле чувствуя себя кем-то, кто бесконечно за него ответственен. И даже если мы разбежимся в разные концы мира, все равно всегда буду волноваться за него.

— Дурачок, — вымолвил я. — Ни за что не брошу. Сейчас отведу тебя в больницу, понесу наказание за избиение ублюдков, может, даже в тюрьму посадят, но не брошу тебя. Будешь навещать своего непутевого брата, Кейджи?

— Идиот, — толкнул меня плечом Акааши, явно выдыхая с облегчением, а потом добавил: — Тебе везет, засранец, Куроо — хороший друг. Ты приехал вовремя. Они хотели поиграть со мной подольше. Китогава не смог ничего сделать. Чуть член не сломал.

То, как просто Кейджи об этом рассказывал, спровоцировало у меня табун мурашек. Я тяжело сглотнул, наблюдая за его лицом. Слова признания рвались наружу, но я решил молчать, помня обещание Акааши. Если признаюсь, он станет мучить меня в отместку. Я понял, что боюсь этого. Трус. Признаю. Поэтому я вложил все чувства во взгляд. Однако Кейджи хорошо меня знал. Он улыбнулся с пониманием, но ничего не сказал. А я предложил ему пойти в больницу. Но это было ни к чему. Кроме синяков и ушибов на теле Кейджи, к счастью, не было серьезных повреждений. Это принесло мне огромное облегчение. Но я понимал, полиция все равно приедет. Тут уж не отвертеться.

Мы шли узкими переулками, избегая шумных улиц, и я не отпускал руку Акааши. На одной из темных улиц, я вынудил его остановиться, чтобы еще раз посмотреть в глаза и поцеловать его. В конце концов мы добрались до дома, рядом с которым, конечно же, стояла машина полиции, а неподалеку на моем велосипеде сидел Куроо, дожидаясь нас. Мама. Она была в ужасе. У меня все сжалось. Мама рыдала. Снова захотелось убить Юну и Китогаву. Но прикосновение теплой ладони Акааши, которой он погладил меня по спине, привело в чувство. Я дал себе слово быть сильным, хотя эта чертовски грязная история пугала меня.

***

Кто сказал, что подростки вроде нас с Кейджи, должны справляться с подобными испытаниями? Мать Китогавы наговорила гадостей моей матери, и я нахамил ей, буквально вывалив все, что знал о подкатах ее ублюдка сыночка. Говорил, к слову, в присутствии офицера полиции и Куроо. Спасибо ему, он подтвердил. Видеозапись решила все. Томэ, Юне и тем двоим грозил штраф и, скорее всего, условный срок. Так уж сложилось, что родители этих мразей имели кое-какие связи. Разумеется, отпустить их просто так никто не решился бы — был риск распространения видеозаписи в соцсетях — но наказание явно смягчат. Я сохранил видео и у себя, на случай, если Куроо нечаянно или нарочно удалит его. Сейчас мое доверие было подорвано настолько, что я не верил даже ему — тому, кто, по сути, помог мне. Если бы не Тетсу… Даже думать не хотелось.

К вечеру следующего дня, когда вновь прибывшая полиция уже собиралась оставить нас в покое, заявились Козуме и Хината. Теперь они были свидетелями, и этих ребят обещали официально пригласить на дачу показаний. Кенма и Шоё выступали свидетелями. У Китогавы с Маямото шансов на спокойное будущее почти не было. Теперь в их биографии навсегда останется эта криминальная страничка. Я злорадствовал.

За всеми этими передрягами время пролетело слишком быстро, настал день, когда мне пора было уезжать.

С самого утра Акааши избегал меня, а мне нужно было молча его обнять, запомнить запах и уехать. Разумеется, я вернусь через некоторое время за вещами, потому что уезжал только на зачисление в общежитие, поэтому брал с собой самый минимум и только необходимое. Однако чувство тоски не отпускало меня. После пережитого Кейджи словно и не изменился, но это было не так. Я видел как все больше тускнели его всегда ясные глаза, как он до крови надкусывал губы, как грыз ноготь большого пальца. Его темные волосы отросли, и он постоянно игнорировал просьбу матери постричься. За эту идею я и зацепился.

— Кейджи, поехали в салон, — поймал его я, буквально подкараулив у двери кухни, и парень, похудевший еще больше за этот месяц, вздрогнул.

— Не хочу.

— Почему?

Акааши не смотрел мне глаза. Сказать по правде, это причиняло боль. Куда большую боль, чем когда он бросал мне в лицо неприятные слова.

— Я начал встречаться с девчонкой, — вдруг выдал он и наконец посмотрел на меня. Я молчал. — Ты злишься?

— Нет.

— Тебе больно?

Да, помню, он пообещал, что вскоре страдать буду я, но ведь…

— Мне всегда больно, Кейджи, независимо от того, со мной ты или с кем-то другим, — тихо и с большим трудом признался я. — Если тебе хорошо с тем человеком…

— Лицемер, — процедил он, сверкая глазами, — ты с ума сойдешь от ревности, узнав, что я переспал с ней.

Это была жестокая провокация. Я хотел верить, что именно провокация. Но, черт, мои чувства обострились, интуиция тревожно нашептывала, что это правда. Я смотрел Кейджи в глаза с болезненным разочарованием, но признавал — бросить его не смогу. Пусть женится, я не перестану думать о нем.

— Ладно. Лицемер. Ты прав. Но все равно… поехали в салон.

Акааши фыркнул, отвернулся и пошел к лестнице.

— Сказал же, не хочу. Уедешь, постригусь.

— Кейджи, а если у меня кто-то появится, — окликнул его я, — ты тоже будешь лицемерить?

Акааши остановился.

— Мне не привыкать.