ГЛАВА 11

УИЛЛОУ

Наступила ночь. Бутылка вина стояла на кофейном столике. В камине пылал огонь, собака свернулась калачиком на лежанке.

Фильм «Один дома» транслировался на плоском экране телевизора. Я заметила, что у Броди не украшен дом.

С другой стороны, это всего лишь День Благодарения. И он, вроде, живет один, вряд ли он украшает дом.

Я подумала о его отце, подумала, были в его доме рождественские традиции или нет.

Были ужины День благодарения?

Что-то подсказывало: не было.

Я уставилась в телевизор. Я не должна была думать о Броди, о его детстве, и уж точно не должна переживать за него.

Казалось, что мужчина на другом конце длинного дивана — недостаточно длинного, потому что его тело заняло все пространство, — думал о том же, что и я, поскольку он заговорил впервые с тех пор, как включил телевизор.

— Прости, — нарушил он тишину, поставив на паузу. — За то, что сделал с тобой, когда мы были детьми.

Мое сердце екнуло. Еще одно извинение. Простое. Тихое «прости» после спасения, теплой ванны, горячего какао, ужина, пирога, камина, милой собачки.

— Мы не будем говорить об этом, — твердо заявила я, уставившись в телевизор.

Маколей Калкин застыл на экране. Я уставилась на пульт в руке Броди.

— Включи, — потребовала я.

Броди не включил. Он бросил пульт на столик, вне пределов моей досягаемости, затем устроился на диване так, чтобы быть ближе и лицом ко мне.

— Клянусь Богом, Уилл, я не понимал всего, что происходило, — его тон был полон сожаления. — И это не оправдание. Я должен был думать о чувствах других. Я был глупым ребенком, полным гнева. И так поглощен собой, так старался стать лучше для него, хотя на самом деле был обычным хулиганом.

Было нетрудно догадаться, о ком он говорил. Мои мысли вернулись к тому дню, к тому ужасному дню. Я вспомнила звук пощечины, гримасу отвращения на лице его отца, слезы в глазах Броди.

— Отец ненавидел меня, — продолжил он. — Потому что я напоминал ему маму, наверное. Потому что я убил ее.

— О чем ты говоришь? — спросила я, забыв, что должна избегать душевных разговоров. — Твоя мама умерла при родах.

Я знала эту историю. Все в Нью-Хоуп знали эту историю. Трагичную историю. Его мама умерла при родах, и убитый горем отец растил его один. Он присутствовал на каждой его игре, был, по общему мнению, идеальным отцом для золотого мальчика.

Но все было не так, как казалось. Я знала это не понаслышке.

— Мама умерла, рожая меня. Следовательно, это моя вина.

Я открыла рот. Закрыла. В его голосе было так много печали. Грусть, которая пустила корни и с годами разрослась.

— Это безумие, — сказала я наконец. — Ты был ребенком. Ты не виноват в ее смерти.

Я не знала, почему утешала его, но у меня было непреодолимое желание унять его боль и пнуть его отца в голень, хотя тому уже за шестьдесят.

Броди пожал плечами.

— Я не поэтому тебе рассказываю. Просто даю понять, почему я тогда был куском дерьма. Хотя, многим людям было гораздо хуже, но все же им удалось превратиться в гораздо лучших людей.

— Я больше не хочу об этом говорить, — я поджала губы.

Мне не нравилось вспоминать тот период своей жизни. Не нравилось, что я начинала понимать Броди, прощать его. Ведь я не знала, кем буду без своих обид.

Он выглядел так, словно хотел настаивать, но затем кивнул.

— Тогда, о чем ты хочешь поговорить?

Я указала на выключенный телевизор.

— Я не хочу разговаривать. Хочу посмотреть фильм.

Когда он не сделал ни малейшего движения, я заставила себя посмотреть на него.

Глаза Броди горели азартом. Кончики моих пальцев покалывало, когда я сделала маленький глоток вина.

— Хочешь забрать пульт? — игриво предложил он.

Боже. Черт побери.

Я увидела все стороны Броди за одну ночь. Героический шериф. Неравнодушный человек. Сиделка. Повар. Папа собаки. Измученная душа. И теперь сексуально игривый горец.

Все это слишком.

— Хорошо, мы поговорим, — простонала я, наклоняясь вперед, чтобы наполнить свой бокал вином, все время чувствуя на себе взгляд Броди.

Я откинулась на спинку удобного дивана, внезапно осознав, что на мне нет лифчика и увидела стоячие соски.

— О чем ты хочешь поговорить? — спросила я после молчания, которое было слишком долгим и слишком насыщенным сексуальным напряжением.

— Расскажи, где ты была последние восемнадцать лет?

— Я уверена, ты знаешь, что мой отец… был кузнецом, — поправилась я, затрудняясь думать о своем отце в прошедшем времени.

Дыра внутри меня пульсировала от осознания того, что папа существовал только в прошлом, в воспоминаниях, которые мне нужно было беречь, чтобы они не затуманивались, как сейчас.

— Да, знаю, — усмехнулся Броди. — Все подковы для моей лошади сделал он.

Я не знаю, что удивило меня больше — то, что у Броди есть лошадь, или то, что мой отец делал для нее подковы. В том, что у людей здесь есть лошади, не было ничего необычного, поэтому я не знала, почему удивилась. И папа всегда делал для них подковы.

— Твой отец был великим человеком, — добавил он.

У меня по спине пробежали мурашки от дискомфорта. Броди знал моего отца, и он ему нравился. Опять же, в этом не было ничего необычного. Мой отец был всеми любимым человеком. Его было почти невозможно не любить. Терпеливый, добрый, с чувством юмора, протягивал руку помощи всем, кто нуждался. Заслуживали они этого или нет.

Конечно, папа не знал, что Броди был одним из моих школьных мучителей. Папа вообще не знал, что меня мучили.

И если бы он узнал, что Броди плохо обращался со мной в школе, он бы не стал к нему плохо относиться. Мой отец был всепрощающим человеком, верил, что люди могут измениться.

Меня злило, что Броди знал его, и достаточно хорошо, говорил о нем с улыбкой, фамильярностью и печалью.

Папа был моим. И этот человек передо мной не заслуживал никаких теплых воспоминаний о нем.

«Полегче, Мышка», — прозвучал фантомный голос отца, когда я почувствовала, как во мне поднимается гнев.

Я изучала содержимое своего бокала с вином, заставляя себя сделать успокаивающий вдох. Я застряла здесь с Броди, и уже не единожды разозлилась из-за нашего прошлого. Не было смысла злиться еще из-за того, что он знал моего отца и любил его.

Нужно пережить бурю без каких-либо проблем. Я не должна рассказывать ему о своем прошлом, особенно о том, что привело меня сюда, но о чем еще говорить? О погоде?

— У него есть кузница на заднем дворе, — сказала я.

— Знаю, — кивнул Броди. — Бывал там.

Я сжала кулаки. Снова во мне вскипела ярость от этой фамильярности. Кузница только моя и папина.

Взгляд Броди метнулся к моим сжатым кулакам. Он понял этот жест, как настоящий коп, но ничего не сказал, просто восстановил зрительный контакт со мной.

Я сделала глубокий вдох.

— Он научил меня разбираться в металле, как придать форму, превратить его во что-то совершенно другое.

Мне стоило большого труда произнести эти слова и не потеряться в воспоминаниях.

— У меня был ювелирный бренд, — объяснила я. — В Лос-Анджелесе, — я проглотила вино, сопротивляясь желанию осушить бокал одним глотком.

Эта история будет намного приятнее, если я буду пьяна. Но если напьюсь, мои запреты станут слабее, и я совершу какую-нибудь глупость, например, поддамся своим низменным желаниям.

— Все начиналось медленно, — продолжила я. — Но шло хорошо. Думаю, слишком хорошо, — не знаю, почему преуменьшала.

Какое-то время мой ювелирный бренд был у всех на слуху. Украшения носили знаменитости. Возможно, говорить о том, как низко я пала, — чересчур.

— У меня был персонал. И мой, эм, парень… жених, точнее… Ну, бывший жених. бросил свою работу в компании из списка Fortune 500, чтобы занять должность финансового директора, поскольку бизнес так быстро разросся, а у меня не было опыта в этой сфере. По крайней мере, он так сказал, — усмехнулась я. — Что я должна позаботиться о творческой части, а он — обо всем остальном, — я покачала головой, думая о том, как глупо это прозвучало вслух. — Я доверяла ему, почему бы и нет? — я посмотрела на снег за окном. Сердце болело, думая обо всем, что я создала тогда. — Но я не должна была доверять ему. Он, э-э, он присвоил всю прибыль, заключил дерьмовые сделки с производителями, практически разорил компанию и обанкротил меня, — я не упомянула, что причина, по которой я обанкротилась, заключалась в том, что я предпочла выплатить всем сотрудникам компенсацию, а не спасать свою компанию. — Ничего интересного, — я развела руками. — Я просто еще одна миллениалка, которая вернулась домой, поджав хвост после того, как жизнь пожевала ее и выплюнула. Высший провал.