– А что в нем должно быть сказано? – спросил Бернард.
– Мы ведь тоже хотим, чтобы в нем было сказано все то, что хотите сказать вы, господин министр, – попытался успокоить меня Хамфри.
– Господин министр, – тут же подхватил Бернард, – аппарат министерства, я уверен, совсем не хочет, чтобы вы сказали то, что вы не хотите сказать.
Тяжело вздохнув, я снова (вот уже в четвертый раз за четыре недели) начал объяснять им реальное положение вещей.
– Послушайте, полтора месяца назад «мозговой трест» попросил нас предоставить данные о наличии лишних рабочих мест в государственном аппарате. Трижды я буквально по слогам объяснял вашим, то есть нашим, работникам, что надо сделать. И каждый раз получал абсолютную бессмыслицу, в которой говорилось прямо противоположное.
– При всем уважении к вам, господин министр, – парировал сэр Хамфри (лицемер!), – позвольте спросить, откуда вам известно, что там «говорилось прямо противоположное», если это «абсолютная бессмыслица»?
Что и говорить, мой постоянный заместитель большой мастер отвечать вопросом на вопрос!
– Я только хочу сказать, – отмахнулся я, – что наш аппарат непомерно раздут и поэтому его необходимо сократить.
– Но ведь и мы все к этому стремимся, – солгал мой постоянный заместитель. – Именно об этом и говорится в отчете.
– Нет, не говорится!
– Нет, говорится!
Мы еще раза три перебросились этими «нет, не говорится! – нет, говорится!», а затем я процитировал ему несколько фраз из отчета. Например: «Поэтапное сокращение ста тысяч чиновников не в интересах общества» (перевод: в интересах общества, но не в интересах государственной службы). Или: «Общественное мнение к такому шагу еще не готово» (перевод: общественное мнение готово, а государственная служба – нет). Или: «Актуальность проблемы требует создания специальной королевской комиссии» (перевод: проблема выеденного яйца не стоит, и мы надеемся, что к тому времени, когда года через четыре королевская комиссия подготовит свой отчет, все об этом уже забудут, а если нет – найдем козла отпущения).
(Как видно, Хэкер уже начал постигать специфику языка Уайтхолла. Приводим для ясности несколько примеров:
«Полагаю, нам следует проявить осторожность…» Перевод: мы не собираемся этого делать.
«Вы приняли во внимание все возможные последствия?» Перевод: этого делать нельзя!
«Несколько странное решение». Перевод: идиотское!
«Не совсем верный шаг». Перевод: преступный!
«При всем уважении к вам, господин министр…» Перевод: глупее не придумаешь! – Ред.)
Однако мой постоянный заместитель упорно не желал искать выход из тупика.
– Господин министр, единственное, что я могу предложить в данной ситуации, – это переделать отчет.
Великолепно!
– Хамфри, – взорвался я, – получу я наконец прямой ответ на прямой вопрос?
Мой «прямой вопрос», похоже, застал его врасплох. Он долго думал, а затем с предельно искренней интонацией произнес уклончивую тираду:
– Если вы не потребуете от меня вульгарной тривиализации или грубых обобщений вроде примитивных «да – нет», я, можете не сомневаться, постараюсь удовлетворить ваше пожелание.
– Так, значит, да?
На лице сэра Хамфри отразилась ожесточенная внутренняя борьба.
– М-м, да, – выдавил он наконец.
– Отлично, – сказал я. – Вот мой прямой вопрос.
Лицо у него вытянулось.
– Но я полагал, что уже ответил…
– Хамфри, – продолжил я, – вы согласны с тем, что штат государственной службы непомерно раздут? Да или нет? Я жду прямого ответа.
Можно ли было сформулировать вопрос проще и яснее? Думаю, вряд ли. Вот что я услышал в ответ:
– Господин министр, будучи вынужден дать прямой ответ на прямой вопрос, хочу сказать, что, насколько мы можем судить, естественно, беря проблему в целом и принимая во внимание все ее компоненты, с точки зрения усредненного министерства, в конечном счете допустимо предположение, что, говоря естественно, в наиболее общем плане и не углубляясь в излишнюю детализацию, в ней так или иначе вряд ли содержится что-либо особое.
Пока я тщетно пытался переварить услышанное, сэр Хамфри добавил (безусловно, для большей ясности):
– Конечно, в той мере, в какой вообще допустимо делать какие-либо выводы, исходя из реального положения дел на данный момент.
– Так все-таки что это означает: «да» или «нет»? – спросил я уже без особой надежды услышать что-либо вразумительное.
– И да, и нет.
– Ну а предположим, вас не вынуждали бы отвечать прямо, как бы вы поступили?
– О, – моментально оживился он, – я бы постарался потянуть время, господин министр.
Боюсь, он безнадежен. Мне, во всяком случае, переделать его не удастся. Да, вряд ли можно сказать, что я продвигаюсь вперед семимильными шагами, а если честно – просто топчусь на месте. В заключение сэр Хамфри предложил мне еще денька два посидеть над отчетом, и тогда, мол, я, без сомнения, сам увижу, что в нем говорится именно то, что я хочу сказать. Идиотское предложение – пустая трата времени. Он просто хочет взять меня измором.
– А если я все-таки не обнаружу в нем того, что хочу сказать?
– Тогда, – ободряюще улыбнулся мой постоянный заместитель, – мы с удовольствием переделаем его для вас, господин министр.
Сказка про белого бычка.
20 января
Тщательно обдумал вчерашний разговор с Хамфри и решил: обойдусь без помощи министерства. Сам напишу отчет и вручу им его только тогда, когда будет уже поздно что-либо менять.
Придя на работу, первым делом вызвал Бернарда и посоветовался с ним. Его эта идея привела в восторг. Надеюсь, ему можно полностью доверять.
(Хэкер и не предполагал, что государственная служба способна оказывать на своих людей давление. Несколько раз поинтересовавшись у Бернарда Вули о состоянии дел с отчетом и уловив в его ответах какую-то скованность, сэр Хамфри пригласил его на «дружеский коктейль» в свой клуб на Пэлл-Мэлл. Запись беседы, имевшей место в ходе встречи, мы обнаружили в личном архиве сэра Хамфри. – Ред.)
«…Я спросил у Б.В., как обстоят дела с отчетом «мозговому тресту».
«Вы имеете в виду отчет господина министра?» – переспросил он. Весьма существенное уточнение.
В ответ на мой следующий вопрос, почему мы до сих пор не получили отчета на переделку, он предложил мне узнать об этом у самого Хэкера. Такой ответ нас, безусловно, не может удовлетворить.
Я заметил, что предпочитаю узнать об этом у него. Он промолчал. Тогда я поинтересовался, как понимать его упорное молчание – как нежелание говорить на эту тему?
«И да, и нет», – сказал он, по-видимому, хорошо зная, что это один из моих любимых ответов.
Я счел себя просто обязанным указать ему на недопустимость подобной дерзости.
В ходе беседы Б.В. неоднократно подчеркивал, что министр исключительно добросовестно работает с красными кейсами, однако упорно избегал каких-либо объяснений по поводу задержки отчета, неизменно сводя разговор к тому, что он (Б.В.) является личным секретарем министра.
Б.В. заметно нервничал. Видимо, был связан определенными обязательствами перед министром, который, похоже, доверительно поделился с ним какой-то важной информацией. Я решил усилить это беспокойство, чтобы он был вынужден либо найти путь, удовлетворяющий и меня, и министра, тем самым доказав, что достоин считаться «птицей высокого полета» (так называют молодых, подающих большие надежды чиновников. – Ред.), либо принять чью-либо сторону и тем самым продемонстрировать отсутствие столь важного для государственной службы умения «ходить по проволоке в любую погоду».
В связи с этим я порекомендовал ему не забывать, что он является штатным работником МАДа. И, конечно, должен соблюдать лояльность по отношению к своему министру, но при этом учитывать, что министры находятся у власти в среднем не более одиннадцати месяцев, в то время как он (Б.В.), не сомневаюсь, надеется благополучно продвигаться вверх по служебной лестнице как минимум лет до шестидесяти.
Б.В., надо признать, весьма умело вышел из положения. Прибегнул к методу гипотетических предположений, что всегда свидетельствует о гибкости ума.
Он спросил: а если бы некий чисто гипотетический министр был недоволен проектом отчета, подготовленным его ведомством для некоего комитета, и если бы этот гипотетический министр пожелал заменить его другим гипотетическим отчетом, подготовленным его политическими советниками в партийном центре, и представил бы его только тогда, когда что-либо менять было бы уже поздно, и если бы чисто гипотетическому личному секретарю этого гипотетического министра была доверительно сообщена такая гипотетическая информация, то мог бы этот гипотетический личный секретарь считать себя вправе делиться ею с постоянным заместителем министра указанного гипотетического ведомства?
Прекрасный вопрос! Конечно же, я ответил, что никакому личному секретарю даже в голову не придет делиться с кем-либо информацией, полученной в доверительной беседе.
Должен признать, я недооценил Б.В.»
